Сколько успели передумать и Новик, и Еремеев, и я. Как ни будь натренирован в расчетах на открытие огня, а первый залп - это первый залп, и если он производится из новых для тебя орудий по цели, от которой близки наши позиции, - тут придет в голову всякое. Страшное это дело даже в мыслях ударить по своим...
Тревоги и сомнения разом снимает Балмасов, прильнувший к переговорной трубе с центральной радиорубкой:
- Товарищ командир! Корректировочный пост передает: залп упал в расположении противника!
Военком Сергеев мгновенно оказывается у микрофона боевой трансляции. Он сообщает артиллеристам в башнях, машинистам у турбин, всему экипажу, стоящему на своих постах:
- Товарищи! Наш первый залп попал в цель! Снаряды "Ташкента" бьют по врагу!
Получаем от Борисенко корректировку. Даем второй залп, третий, переходим на поражение... Вслед за нами открыл огонь миноносец.
Борисенко доносит, что нашим огнем уничтожено шесть автомашин, и, давая новую корректуру, просит ударить шрапнелью по кукурузному полю, где засели вражеские автоматчики. Они, оказывается, обнаружили и обстреливают корпост. "Мешают работе", - поясняет Борисенко.
- А снаряды-то летят с персональными адресами! - говорит Сергеев, уже наведавшийся во вторую башню и вернувшийся снова на мостик. Он рассказывает, что строевой Борищук, расписанный на подаче снарядов, успевает перед погрузкой в элеватор надписывать мелом: "Гитлеру", "Антонеску"...
"Хорошо стреляете! Видим бегущих фашистов!" - передают корректировщики. Комиссар повторяет их донесение по трансляции.
Ко мне торопливо подходит Балмасов. Он чем-то взбудоражен, шрам на лице от волнения побагровел еще сильнее. Стараясь перекричать грохочущие залпы, связист объясняет: в наши переговоры с корпостом влез чужой радист, который пытается давать ложную корректировку.
Пока соображаем, как быть, наш Фишич, тоже услышавший вражеского радиолазутчика, сам находит выход. "Действительны только сообщения с фамилиями своих радистов", - предупреждает он. И каждая корректура предваряется изменяющимся все время паролем: "Королеву... Мухину... Козленке... Айзину..." Исчерпав фамилии своих товарищей на корабле, радисты корпоста пускают в ход собственные: "Фишичу... Скворцову..." А вражеский радист уж замолчал - понял, что его перехитрили.
Огонь ведем на малом ходу, делая вдоль берега короткие галсы. Зенитчики наготове у своих автоматов и пулеметов, во все глаза смотрят распределенные по секторам наблюдатели. Однако, несмотря на ясную погоду, немецкой авиации в воздухе сегодня нет. Может быть, услали ее куда-нибудь, не ожидая здесь наших кораблей?
Внезапно недалеко от борта разрывается с резким противным треском довольно крупный снаряд. Над водой поплыл желтоватый дымок. Второй снаряд упал еще ближе. Осколки пронеслись чуть не прямо над мостиком, и кто-то инстинктивно пригнулся.
Новик классифицирует: снаряды бризантного действия, калибр дюйма четыре-пять. Откуда вдруг взялась эта батарея?..
- По кораблю стреляют из лесопосадки, что под холмами! - докладывают Новику из второй башни.
Возможно, это полевая батарея, только что выдвинутая на новую позицию. Жаль, нашим корректировщикам не видна лесопосадка, где она укрывается.
Сбивая пристрелку противника изменением хода, ведем огонь по прежним целям. А фашистские бомбардировщики появились в этот день, лишь когда корабли, выполнив задачу, возвращались в гавань.
После швартовки обходим с комиссаром кубрики и боевые посты. Матросы воодушевились. Это надо понять: столько ждали, когда же наконец сможем ударить по врагу, который топчет родную землю...
- А как бы, товарищ командир, пощупать ту батарею, что прячется в лесочке? - обращается ко мне визирщик второй башни Николай Бобров. - Если подойти к бережку чуть поближе, мы бы ее разглядели!
Этот Бобров первым и заметил, что по кораблю стреляют из лесопосадки. Обещаю выяснить, когда буду вечером в штабе, нельзя ли, в самом деле, несколько приблизиться к берегу, если пошлют завтра на ту же позицию.
Тогда уж дадим ей прикурить! - заверяют краснофлотцы.
Вернулись корректировщики. Их окружают на палубе таким плотным живым кольцом, что опоздавшим уже трудно пробиться к героям дня. А каждому хочется поговорить с теми, кто сегодня собственными глазами видел фашистов и даже был обстрелян засевшими в кукурузе автоматчиками.
Личный состав корпоста горд вниманием товарищей. Только Борисенко флегматичен и невозмутим, как обычно. Вступив на корабельную палубу, он первым делом осведомляется, не забыли ли заявить для его команды расход на ужин...
Поздно вечером идем с комдивом в штаб базы уточнить обстановку и получить задание на следующий день. Улицы затемненного города безлюдны, движения почти нет. Гнетущее впечатление производят скелеты больших жилых домов, разбитых бомбами, - это я вижу впервые. Местами на нашем пути встречаются груды камня и не засыпанные еще воронки. Очевидно, это последствия сегодняшнего налета. Какими веселыми, многолюдными были совсем недавно улицы этого прекрасного города! Едва верится, что это та самая Одесса - так изменила ее лицо война.
В оперативном отделе штаба кратко докладываю о действиях "Ташкента". Будь наша первая практическая стрельба не боевой, а учебной, Новик и его помощники не один день просидели бы над составлением отчетов и вычерчиванием графиков, которых сейчас никто не требует.
Получаю задание на завтра, аналогичное сегодняшнему. Попутно спрашиваю, не заняться ли батареей, обнаруженной в лесопосадке. На это дают "добро". Пермский решает, что пойдет завтра не с нами, а на одном из эсминцев.
На войне быстро привыкаешь к тому, что недавно было необычным, новым. Вторая стрельба по берегу прошла уже гораздо спокойнее: меньше переживаний, больше уверенности в своих действиях. Основным событием нового боевого дня явилось подавление вражеской полевой батареи, скрывавшейся в молодом лесочке. Приблизительное место батареи было нам уже известно.
- Пусть только себя покажет, тут мы ее и накроем! - пообещал Николай Спиридонович Новик.
