— Сергей Георгиевич, — вполголоса сообщил Петельников, — восемнадцать тысяч наличными пропало.
— Откуда?
— Из кассы.
— Почему не сдали в банк?
— Директор что-то там бормочет…
Ущерб крупный.
Рябинин пошевелил уставшими от ручки пальцами и перешёл в ювелирный отдел смотреть пустые коробочки из-под серёжек. Он надеялся, что в них остались ценники, но преступник забрал и бумажки.
— Всего три коробочки? — удивился вслух Рябинин, больше удивившись тому, что вор не брал серёжки вместе с легковесной пластмассовой тарой.
— На ночь драгоценности убирают вниз, в кладовые.
— А из кладовых сюда вход есть?
— Да, в отдел радиотоваров. Простая дверь со щеколдой оттуда.
Итак, преступник раздвинул ломом металлические прутья на окне, выдавил стекло, проник в кладовые и потом свободно прошёл в торговые залы. Его не остановили ни сторож, ни стальная решётка…
Рябинин посмотрел на часы — уже два, а ещё и верх не осмотрен.
В отделе готового платья описывать было почти нечего: одежда расположена в девять рядов, порядок не нарушен, пустых плечиков нет…
Чуть дольше задержался в отделе радиотоваров: осматривал дверь, ведущую в кладовые, и полки с рассыпанными магнитофонными лентами, плохонькими транзисторами, микрофонами…
В залик, над которым висела табличка с противным для Рябинина словом «культтовары», преступник вроде бы и не заходил — культура его не интересовала.
— Сторож сидел около ворот? — спросил Рябинин у инспектора, который возникал рядом, стоило появиться вопросу.
— Да, в будочке.
— Нужно осмотреть.
— Там чистота и порядок.
— Ничего о нём не слышно?
— Нет. Пригласим водолазов, пусть речку прочешут.
В кладовых работали спокойнее: устал Рябинин, набегались инспектора, миновал первый испуг у продавщиц… От тяжёлого сыроватого воздуха разболелась голова. И от напряжения, которое будет держать нервы до того момента, пока он не подпишет протокол осмотра.
— Позовите директора, — попросил Рябинин.
Молодой, лысеющий человек в вельветовой жёлтой куртке и ярко-красном галстуке потерянно подошёл к следователю.
— Неприятность-то какая, — вздохнул он.
— Можете сказать, сколько пропало телевизоров?
— Четыре… Вот коробка из-под одного.
— Что это за телевизор?
— Чёрно-белый, устаревшей марки…
— А другие три?
— Цветные.
— Цветных больше нет?
— Почему же, вот стоят…
— Странно, — буркнул Рябинин.
Преступник вместо четвёртого цветного телевизора взял чёрно-белый, дешёвенький. Спутал? Но он же вытащил его из коробки… Ошибиться не мог — этот вор знал толк в товарах. Забрал стереофонические магнитофоны последней марки по семьсот рублей каждый. Взял два тюка мужских шерстяных рубашек — синтетику не тронул. Десять портфелей, все кожаные, и, видимо, даже не глянул на искусственные заменители. Ковёр ручной работы… Семь хрустальных ваз с серебряными ободками… И опустошил все коробочки с серьгами, кольцами и брошами.
Рябинин встал, разминая затёкшую правую руку, плечо да и всю половину тела.
Осталась только сторожка. Он пошёл во двор, потянув за собой понятых, которые сейчас были его двумя тенями.
Чистенькое утеплённое помещение с огромным, не по своим габаритам, окном-углом, выходящим и на улицу и во двор. Кирпичная печурка. Ветхий кожаный диван. Столик с календарём, старыми журналами и термосом. Никаких следов ни борьбы, ни крови. Если и совершено убийство, то, видимо, не здесь.
Рябинин взял термос, опылённый чёрным порошком, — эксперт уже поискал отпечатки. Чуть тёпленького чая было на донышке. Скорее всего, сторож отчаевничал ещё вечером.
Осмотр места происшествия закончился. Следователь отпустил понятых и тяжело поднялся в торговые залы. Петельников стоял с продавщицей, которая что-то доказывала, размахивая руками. Инспектор ей улыбнулся и пошёл за Рябининым — требовалось наметить предварительный план, пока не остыли следы. Уже приехала инвентаризационная комиссия, поэтому самым тихим местом были «культтовары».
— Вадим, а в то окно телевизор пролезет?
— Даже два одновременно — примеряли.
Рябинин сел на единственный стул и вытянул ноги.
Инспектор опустился на скатанный ковёр, который толстым рулоном лежал вдоль прилавка.
— Одному столько не украсть, — заметил следователь, чувствуя едкую голодную боль под ложечкой.
— И двум не украсть.
— И трём. — Рябинин непроизвольно погладил желудок.
— И четырём, — продолжил инспектор, запустил руку в карман и вытащил пакетик. — Возьми бутерброд.
— Без жидкости будет ещё хуже, — улыбнулся Рябинин, якобы извиняясь за свой гастрит, маскируя улыбкой ту признательность инспектору, которая могла сентиментально расплыться по лицу: ведь этот бутерброд Вадим предусмотрительно оставил для него. Или посылал инспектора Леденцова в буфет.
— Воров мы считаем по телевизорам, — заметил Петельников, откуда-то извлекая бутылку лимонада.
— Ты мне кто — жена? — насупился вдруг Рябинин. — А если считать не по телевизорам, то мог и один.
— Я ближе жены, я брат по оружию, — ответил инспектор, отсаживая пробку. — Если один, то с грузовой машиной.
— Итак, первая, наиболее простая версия. — Рябинин глотнул тёплый лимонад, почти сразу ощутив в желудке обезболивающий поток. — Шофёр, один или с кем-то. Прежде всего проверить автобазы.
— На всякий случай проверить работников магазина, — Петельников начал загибать пальцы, — искать труп сторожа, обойти близлежащие дома, проверить кое-каких судимых лиц… Ты чего?
Рябинин смотрел на ковёр под инспектором:
— А почему он лежит не за прилавком?
— Действительно. Леденцов! — крикнул Петельников в соседний зал. — Пошли сюда продавщицу из «культтоваров».
Девушка появилась мгновенно, потому что стояла рядом с инспектором Леденцовым, издали посматривая, как следователь тянет из бутылки.
— Слушаю вас, — вежливо сказала она, ничего не понимая.
Следователь уже не тянул из бутылки — он напряжённо смотрел на ковровый рулон, как на чудовищную анаконду. Инспектор сидел на рулоне не шевелясь, тихо, подобравшись, устремив взгляд в потолок, словно к чему-то прислушивался, но то, что он слушал, было не на потолке, а вроде бы у него внутри.
— Ой! — вскрикнула продавщица и сделала шаг назад: рулон шевельнулся, как живой, шевельнув и Петельникова.
Инспектор вскочил и тремя гребками рук раскрутил ковёр…
В нём вытянуто лежал худой старик, который медленно сел и непонимающе уставился на людей.
Из дневника следователя.
Есть выражение: «вещи служат людям». Смотря какие вещи. Смотря каким людям.
Резец, топор, напильник, коса… — эти служат. Комбайн, самосвал, станок, домна… — тоже служат. Людям, счастье которых не в вещах, — им служат. Людям, которые думают о людях, — им тоже служат.
Но есть другие вещи, созданные для потребления: дамские сапожки, костюмы, меховые шубки, полированная мебель, цветные телевизоры, хрустальная посуда, легковые автомобили, драгоценности… И есть другие люди, которые согласны сократить свою жизнь на три года в обмен на «Москвича»; отдать год жизни за цветастый ковёр и месяц — за импортный галстук. Есть люди, для которых жизнь — лишь возможность приобретать вещи.
Вещи служат людям… Нет, люди служат вещам!
Сегодня выезжал на место происшествия — кража в универмаге. Крупная. Ведь этот вор знает, что его ищут и будут искать. Знает, что следователь не успокоится, пока не кончит дело. Инспектора не перестанут бегать, пока его не поймают. Знает, что и самому больше не будет спокойной жизни. И всё-таки украл — сила вещей и денег перетянула.
Говорят, что вещи служат людям. Какое заблуждение — некоторые люди давно уже служат вещам.
Сторожа доставили в прокуратуру. Старик сидел перед столом, хлопал глазами и, казалось, ещё не проснулся. Рябинин заполнил лицевую сторону протокола, обратив внимание на год рождения свидетеля — ему было всего пятьдесят четыре года. Выглядел он старше: желтоватое сухое лицо, блестящая безволосая голова и согбенные плечи, которые не распрямил даже жёсткий рулон ковра.
