Безусловного доверия заслуживают выборочные заключения об организации германской агентурной разведки и специфике вербовки агентов в России, становлении и развитии института военных атташе, личном участии Вильгельма II в деле осведомления, занятости колонистов в шпионаже против российского государства. Нельзя не согласиться и с критичностью суждений автора по поводу безответственного отношения военного министра В.А. Сухомлинова к хранению военных секретов или возможной «утечки» военно значимых подробностей переписки Николая II с его супругой за рубеж. Изложение этих и некоторых других обстоятельств и фактов стало возможным ввиду знакомства К.К. Звонарева с архивными документами и привлечения им дополнительного круга научных источников. Кроме того, многие его теоретические положения нашли свое подтверждение в изысканиях следующих поколений отечественных историков.
Вместе с тем важно подчеркнуть, что отдельные сенсационные заявления, сделанные в «Агентурной разведке», носят голословный и неубедительный характер. Ярким тому примером является обвинение в сотрудничестве с немецкой спецслужбой Г. Распутина и ряда придворных дам[17]. Не подкрепленной достаточным перечнем обстоятельных доводов представляется аналогичная риторика в адрес В.А. Сухомлинова и «темных личностей», входивших в его близкое окружение[18]. Не внушающей доверия выглядит и версия К.К. Звонарева о повсеместной причастности прогерманских торгово-промышленных фирм и банковского сектора российской экономики к сбору разведывательных данных в пользу вероятных противников Российской империи. Косвенные улики – концентрация прогерманских предприятий в крупных военных и экономических центрах страны, или наличие в правлениях коммерческих обществ военнослужащих (числившихся в запасе) германской армии, или избыточное членство в торговых и промышленных компаниях управляющих с немецкими фамилиями, или наличие германского капитала в русских банках и пр. – говорят не столько о шпионаже немцев, сколько о «немецком засилье» в экономической и финансовой сферах деятельности довоенного общества и государства.
По сравнению с трудом К.К. Звонарева, возымевшим определенную значимость во время написания настоящей книги, указанные выше работы Д. Сейдаметова, Н. Шляпникова и И. Никитинского, П. Софинова лишены всякой научной привлекательности. В основу их концептуального замысла легла «теория заговора». Беспочвенными и бездоказательными выглядят нападки в адрес генерала В.А. Сухомлинова и жандарма С.Н. Мясоедова, призванные не столько пролить свет на загадочный эпизод истории, сколько дискредитировать самодержавную власть. Не менее голословными кажутся заявления, согласно которым посольство Германии в Санкт-Петербурге было центром шпионажа («центром, куда тянулись нити шпионажа»). Единственным и одновременно сомнительным аргументом в пользу этого тезиса была неподтвержденная фактами разведывательная деятельность Г. фон Люциуса, который «долгие годы плел сложную шпионскую сеть».
Как и К.К. Звонарев, указанные группы авторов отождествляют работу прогерманских торговых и промышленных компаний (к примеру, «Зингер», «Кунст и Альберс», «Гуго Стиннес», «Гергард и Гей» и др.), функционировавших на российском рынке, исключительно со сбором шпионских сведений в пользу Германии. Причем ни в одной из упомянутых книг не приводятся документальные свидетельства, способные закрепить эту гипотезу.
Наконец, обмолвимся еще об одном вымысле – массовом характере шпионажа немцев-колонистов в России. И. Никитинский и Д. Софинов намеренно искажают истинное предназначение поселенцев, делая их главными действующими лицами в разведывательных планах военного командования Германии в предвоенном российском приграничье[19].
Объяснением данной фальсификации является тот факт, что труд указанных историков был написан во время ожесточенных столкновений между немецким и советским народами. Являясь носителями не столько исторических, сколько политико-пропагандистских идей (в части, касавшейся уклада жизни и мировоззрения колонистов), они создали образ внешнего врага, внушив советскому населению миф о массовом проникновении немецких шпионов в преддверии и во время войны между Германией и СССР на его территории. Такой «литературный демарш», явно не соответствовавший реальности, видимо, сыграл в условиях военной конфронтации особую роль. Он усилил наблюдательность, сформировал ненависть и беспощадность к явным и тайным врагам, укрепил и объединил соотечественников в борьбе с агрессором.
Не прибегая в своих однотипных работах к широкой аргументации со ссылками на конкретные документальные источники (дела, справки, циркуляры, письма и пр.), И. Никитинский и Д. Софинов удовлетворились краткой ремаркой о том, что их книги написаны «по документальным материалам Центральных Государственных архивов НКВД СССР»[20].
Особняком в числе названных печатных работ стоит ранее отмеченная монография А. Вотинова. Увидевшая свет в преддверии Пакта о нейтралитете между СССР и Японией (13 апреля 1941 г.), она избежала политико-идеологических предубеждений и пропагандистских штампов. Ее автор с предельной точностью и объективностью отразил особенности деятельности японских шпионов против царских войск в ходе Русско-японской войны. Не узрев проблемы шпиономании и, как ее следствия, массового психоза на фронте и в тылу (как это сделали его предшественники применительно к Первой мировой войне), он впервые показал возможности прессы (в том числе военных газет) как источника «утечки» военных сведений за линию фронта. Им также были описаны «исключительные образцы преступной небрежности и ротозейства» со стороны военачальников в отношении хранения военной тайны и механизм функционирования агентурной разведки противника в расположении русских частей.
После окончания Великой отечественной войны и в последующие десятилетия советской государственности в поле зрения исследователей попадают уже традиционные проблемы иностранного шпионажа и отдельные стороны становления русской контрразведки.
В 1967 г. в историографии появляется первый аналитический труд, в котором детализируются обстоятельства возможной государственной измены жандармского полковника С.Н. Мясоедова[21]. Это был ответ на огульные и безапелляционные обвинения в адрес главного фигуранта «шпионского дела», над которым устроили «судилище» на страницах ранее упомянутых нами книг. Попытка внести хоть какую-то ясность увенчалась неожиданным результатом. К.Ф. Шацилло, рассуждая о политизированной подоплеке «дела Мясоедова», произнес ключевую фразу: «Немецким агентом объявляли не его, и не его знакомого, и даже не знакомого его знакомого…»[22].
Своими умозаключениями, не претендовавшими удовлетворить все ожидания читателей, К.Ф. Шацилло не только расставил научные акценты, но и задал документально-доказательный тон изучению скандального эпизода прошлого (вернув его в исследовательское русло). Он, по сути, пригласил последующие поколения ученых к дискуссионной трибуне.
В 1973 г. был напечатан труд доцента кафедры государственно-правовых дисциплин Омской высшей школы милиции МВД СССР Д.И. Шинджикашвили. Он одним из первых среди советских историков поднял вопрос о существовании в Российской империи службы контрразведки (в начале XX в.). Им были кратко изложены предпосылки учреждения разведочного отделения Главного штаба и контрразведывательных отделений штабов военных округов, процесс их формирования. Однако данная работа (точнее, глава «Связь политической полиции с контрразведкой») не была лишена недостатков. Наиболее существенный и, пожалуй, единственный из них видится в попытке автора повторить ошибки своих предшественников (К.К. Звонарева, Д. Сейдаметова, Н. Шляпникова, И. Никитинского, П. Софинова) и вновь бездоказательно выдвинуть версию о существовании при царском дворе «сильной прогерманской группы, которая сама вела активную шпионскую деятельность против России…»[23].
