- В бытность свою приват-доцентом Петербургского университета я часто мечтал о путешествиях. Кто бы знал, как моя мечта осуществится?

Анна считала вопрос, появившийся на лице у мужа, и поспешила озвучить его сама:

- А что с вами случилось?

- Банальная история, Анна Викторовна, совсем обычная для наших времён. Три года назад группу студентов нашего университета арестовали за революционную деятельность. Кажется, они собирались повторить деяние «первомартовцев». Я встречался с некоторыми из них в филологическом кружке профессора Миллера. Студентов повесили по приговору Особого присутствия Правительствующего Сената, а меня сослали в Усть-Горск – за то, что не донёс. Можно сказать, что легко отделался.

Женщина бросила торопливый взгляд на своего полицейского и не дала разгореться политическому спору:

- Но вы обещали рассказать нам о Змее.

- Да, да, конечно, - рассеянно вздохнул Андрей Дмитриевич. – Простите, душенька Анна Викторовна!

Анна с облегчением выдохнула. Саркастические складки на лице мужа прорезались глубже, но зубы в улыбке не блеснули. Была у него такая в арсенале – совершенно обворожительная – для тех, кто ему крайне неприятен, но почему-то нужен в данный момент. Кажется, господина Кричевского он к этой категории пока не отнёс.

- Так вот, Змей, - продолжил бывший приват-доцент. – Это одно из сказаний алтайских каменщиков, правда, возникшее, что интересно, совсем недавно.

- Каменщиков? – переспросил Штольман. – Вы имеете в виду масонов?

Немецкий акцент он напрочь потерял в порыве любопытства.

Кричевский, впрочем, его оплошности не заметил.

- О, нет! – улыбнулся он своей детской улыбкой. – Алтайские каменщики – это совсем другое дело. Вы позволите небольшой экскурс в историю этих мест? – поскольку никто не возражал, он продолжил. – Местное население очень пестро. Кроме служилых казаков, строевых солдат гарнизона и кочевых киргиз, имеются также потомственные горнорабочие Колывано-Воскресенских рудников – они называют себя бергалами. Южный Алтай – край рудный. А ещё – таёжный, богатый пушным зверем. Реки необыкновенно чистые, изобилуют рыбой. Когда живёшь в Центральной России, Сибирь кажется чем-то чудовищным и неприютным, но это совсем не так. Она прекрасна в своём роде. И это богатство, изобилие и волю еще в прошлом столетии оценили те, кто хотел уйти от недрёманного ока властей. В алтайскую тайгу стекались староверы с Керженца, их с тех пор так и зовут кержаками. Мужики бежали от крепостной неволи. Этот благословенный край они считали Беловодьем. Власти много раз пытались их ловить, но они оказывали сопротивление, уходя всё дальше вверх по Каменю – так они называют реку Бухтарму. В конце концов, их вольности признали, дозволив платить ясак пушниной, как инородцам. Прозываются они алтайскими каменщиками.

- А что же Змей? – напомнила Анна Викторовна.

- Да, Змей! Среди прочих сказаний алтайских каменщиков это стоит особняком. Начать с того, что услышали его лишь несколько лет назад. Кажется, притекло оно к нам откуда-то с севера, с Бии или Катуни. И циркулирует не в среде бергалов, а среди совсем уже пропащего люда – варнаков, беглых с каторги, лихих людей. Будто бы Змей живёт в тайге в верховьях Каменя и благоволит тем, кто моет золото. Ну, как благоволит? Ко всем прочим Змей жесток, убивая их на расстоянии смертоносным ядом. Но если найдётся человек, который не убоится смерти, дойдёт до самого края жизни, то его-то Змей вознаградит чистым золотом. А заодно и здоровье вернёт.

- Странная сказка, - задумчиво сказал Штольман.

- Более чем! – горячо поддержал его Кричевский. – И знаете, в чём тут дело? В том, что люди и впрямь погибают. Варнаки не в счёт. Давеча мальчонка в таёжной деревне умер, будто бы от Змеиного яда. Люди волнуются. Но теперь я намерен расследовать это тщательнейшим образом, что бы ни говорил на этот счёт господин урядник. Я уверен, что в каждом сказании скрыто зерно истины, как бы невероятно это ни казалось.

- Я тоже так думаю, - пробурчал бывший затонский следователь.

Кричевский ему приветливо улыбнулся:

- Вот видите! Теперь нас уже двое. Или трое? – он лукаво покосился на молодую женщину. – Анна Викторовна?

Анна рассеянно кивнула. Ей просто необходимо было переговорить с Яковом наедине. Она торопливо встала.

- Простите, господа, здесь душно. Я пойду на воздух.

- А я, с вашего позволения, лягу спать, - радостно сообщил Андрей Дмитриевич. – Пока господин Егорьев не вернулся. Очень мне интересно будет видеть, как он взбирается на верхнюю койку после штофа водки с капитаном!

На корме было даже прохладно. Солнце село, но закат ещё серебрился светлой полосой, позволяя видеть плывущие мимо скалистые берега, поросшие редкими, причудливо изогнутыми соснами. Край, и впрямь, очень красивый – здесь она согласна с господином Кричевским.

Когда уже Яков придёт?

За полгода дороги она успела полюбить поезда и гостиницы – за то, что там было место, где они могли остаться наедине. Она согласилась следовать за Штольманом куда угодно и обычно не жалела об этом. Но сейчас ей остро захотелось, чтобы у них уже, наконец, был дом, где она могла бы принадлежать мужу, а он ей. Пока же дома не было и в скором времени не предвиделось.

А не уйти ли в алтайские каменщики? Затеряться в Беловодье, жить в бревенчатой избе. Дальше её фантазия не шла. Она даже прыснула, представив своего петербургского сыщика в крестьянском армяке, с ружьём промышляющего пушного зверя. На других зверей он всегда охотился – на двуногих. Когда и где он вернёт себе свою жизнь?

Стоило подумать о нём, как две тёплые руки легли на плечи, укутывая их забытой в каюте пелериной. Очень уместно, между прочим!

А потом тёплые губы украдкой коснулись её волос. Анна замерла в неземном блаженстве. Странно, её неопытное тело пока ещё могло с опаской принимать более смелые ласки, но на эту – целомудренную, почти невесомую – откликалось неизменно. Должно быть потому, что она была первой, которую он себе позволил – в том страшном доме, где приносились человеческие жертвы. Анна слишком долго ждала от него признаний, ждала прикосновения, и когда оно случилось, её словно током пронизало от виска, которого коснулись его губы, до самых пяток.

Знал ли он, что с ней делает это нежное прикосновение?

Анна развернулась, обхватывая руками крепкую шею мужа и прижимаясь к нему всем телом. Пусть так, хоть и придётся снова терпеть! Из рубки их отчётливо видит рулевой. Да и урядник мог появиться в любой момент. А им срочно надо поговорить.

- Мальчик сказал, что его убил Змей, - прошептала она мужу в самое ухо, не отказывая себе в удовольствии касаться губами ложбинки у края челюсти за ухом.

Яков с шумом выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Вот так, она тоже знает, где нужно правильно прикоснуться!

- Анна Викторовна! – почти простонал он.

- Да, Яков Платонович! – невинно отозвалась она. – Вы меня слышите?

- С трудом, - пробормотал он, чуть отстраняясь от жены.

- А ещё мальчик сказал, что скоро умрут его родители. Вы как хотите, господин сыщик, но я не намерена оставлять это так. Я беру дело Подкаменного Змея. А вы?

Яков снова привлёк её к себе. Разница в росте позволяла ему и в таком положении зарыться губами в её волосы.

- А у меня есть выбор? – усмехнулся он, радуясь её подавленному стону.

- Нет у вас выбора, Яков Платонович! – со смешком сказала Анна, усилием воли размыкая желанные объятия. – И уже давно.

========== Беловодье ==========

- Анна Викторовна, голубушка! Держитесь дороги. А то ведь тайга, сами знаете…

Что такое тайга, Анна пока ещё, разумеется, не знала. Лес был не такой, как в родных краях – это точно, но ничем пока не пугал. Высоченные чёрные пихты над обрывом, краем которого бежала дорога, соседствовали с белоствольными берёзами – точно такими, как дома. Вот только здесь, на изумрудных горных увалах и коварных щебнистых осыпях, они так причудливо изгибались, что казалось, будто кто-то сделал с ними это нарочно. Один раз Анна даже не выдержала и придержала коня, чтобы полюбоваться. Эти два дерева росли от разных корней, но какая-то сила толкнула их друг к другу, заставив обняться, обвиться стволами, сплестись ветвями. Так они и росли уже много лет, вздымаясь на пять саженей вверх на краю благоухающей разнотравной луговины, гудящей от пчёл. Анна развернулась и посмотрела на мужа, едущего в арьергарде – понял ли, о чём она думает? Думал ли о том же?