Авл Требий живёт так, словно никогда не покидал Рима. Мне кажется, он тоже пытается скрыться от себя – от причины, что привела его на эту глухую окраину Империи. Дом Мейрхиона выстроен в лучших столичных традициях: прямоугольная планировка с уютным внутренним двором. Мой дом в Равенне был почти таким же. Но когда я вхожу в ворота, в глаза бросается облетевшая штукатурка. А на цветных мозаиках ветер чертит снегом иероглифы. И я понимаю, что уже очень давно комплювий не затягивали тканью от непогоды, и вся эта римская роскошь не более реальна, чем моё мнимое варварство. Мы оба играем в какую-то странную игру в этом городе, где идёт снег.

Требий встречает меня во внутреннем дворе. Он приветлив, но радость никогда не озаряет его глаза. Напротив, мне всё время кажется, будто он ищет что-то тайное: быть может, постыдный изъян внешности или скрытый порок натуры. А я уж сам не знаю, что именно прячу. Может, в самом деле, стать снова римлянином, наследником знатной фамилии? Аркадия давно нет, а Гонорию не до гладиатора, устроившего мелкие беспорядки много лет назад – сейчас, когда в Риме хозяйничают варвары. Интересно, что скажут домашние, если я вдруг побреюсь и надену тогу? Они решат, будто я сошёл с ума, не иначе.

- Приветствую тебя, Марк Визарий! Ты не откажешься разделить со мной трапезу? Или тебя больше привлекают свитки в таблине?

Это тоже игра – он прекрасно знает, что я рано встаю и по воинской привычке пренебрегаю вторым завтраком. Время застольной беседы, возможно, наступит позже – когда мои глаза устанут разбирать строчки, почти уничтоженные людьми и временем. Тогда я, так и быть, пойду за ним в столовую, и устроюсь на пиршественном ложе, хотя давно отвык принимать пищу лёжа. Просто того требует наша с ним игра, начатая этими словами: «Приветствую тебя, Марк Визарий!»

Сегодня Требий приготовил для переписки свиток, обезображенный огнём; меня сразу берёт сомнение в том, что его можно прочесть. Это даже не свиток, просто разрозненные клочки, которым чья-то терпеливая воля придала вид единого целого.

- Попытайся это сделать, Визарий, - говорит хозяин. – Он стоит того. Я заглядывал в него много раз, пытаясь разобрать, и чаще всего мне попадалось слово «hybris». Ты знаешь, что по-гречески оно означает высокомерие, заносчивость, презрительную гордыню. Мне повстречался также «logos», что означает «слово», но ещё «мысль» и «смысл». А когда «hybris» присутствует в строке «Кронида горделивый замысел», то это заставляет заподозрить в нашем свитке бесценное сокровище!

Он прав, мне тоже не по себе. «Hybris» и «logos» - поединок властной гордыни и озарённой мысли. Только один древний автор взял на себя смелость… Эсхил? Над этим стоит потрудиться!

Знаки с трудом складываются в строки.

- Под сводом небес, где владыка – страдание… - читает Требий, склонившись над моим плечом. – …всевластный рок играет Бессмертными…

Смертными играет тоже, я тому свидетель!

- Это похоже на строфы хора, - подсказывает Требий.

Я вглядываюсь в изувеченные строки до рези в глазах:

- Хор высказывается на редкость смело, если учесть, что в эписодии первом на сцену выходит Зевс.

- Ты не шутишь? – Мейрхион навострил свои конские уши, а в глазах проступило что-то вроде интереса.

- Почему нет? Если наш свиток вправду принадлежит Эсхилу, это не удивительно. В его философии Зевс всегда был носителем идеи порядка, Олимпийской гармонии.

- Однако же, в «Прометее прикованном» он говорит совсем иначе: «В новых руках сегодня Олимп, правит на нём, законов не ведая, Зевс». Идея верховной власти подвергается сомнению, ты не находишь?

Нахожу, ещё бы. Когда у меня случалось время, я, бывало, задумывался над этим. Две правды столкнулись между собой в непримиримом поединке – право власти против права милосердия. Неужели он решился бы свести лицом к лицу их носителей? До сих пор всевластие Зевса звучало опосредованно и подвергалось осуждению. Посягнул ли он изобразить Громовержца, рискуя, что Владыка Богов не будет оправдан?

- Так и есть, - серые глаза Авла Требия разгораются мрачным огнём. – Зевс сошёл с Олимпа.

…тяжко бремя несущего власть.

Нет покоя защитнику,

не отдыхает судья.

Ропщет толпа, отвергая законы…

Глазам не верю! Громовержец жалуется?

- У кого он ищет понимания? У Прометея, наказанного его волей?

- Трудно понять, свиток прожжён насквозь. Вот ещё текст, который можно разобрать:

………………………. …силы и славы желая.

Именем Зевса низвержена Кроноса власть.

Именем Зевса встанет над миром закон,

Именем Зевса вершит смертный земные дела.

После, исполнив свой долг, нисходит в Аид

с именем Зевса…

- Что это: апология власти или богоборческая ирония?

- А как хочется думать тебе, Визарий?

Мне хочется, чтобы свиток был целым, чтобы можно было вникать в него, не отвлекаясь на бессмысленные загадки уничтоженного текста.

- Ого, какая перепалка – не хуже, чем в Афинском суде!

…………основав, принёс гармонию.

Прометей

- Себе присвоив смертные деяния

и подвиги титанов.

Зевс

- Право мудрого –

вершить порядок, быть его хранителем.

Прометей

- Пасти безмозглый скот – немного мудрости!

А разума не дав людскому племени,

Кичишься ты, над стадом став владыкою.

Зевс

- Ругаешь смертных стадом, став их пастырем?

Прометей

- Они разумны. Не твоя заслуга в том…

Авл Требий опускается на сидение напротив меня и гладит острый подбородок:

- Я понимаю, почему эта трагедия не получила известности. Это бунт, рядом с которым вольнодумие Сократа кажется невинной шалостью. Чаша цикуты за такое - мягкое наказание.

Мне бы его уверенность. Не оставляет чувство, будто не всё так просто. Эсхил искренне почитал Зевса, чтобы отдать его на поругание, не попытавшись понять. Или свиток, который я держу в руках, принадлежит не Эсхилу. Какая тварь превратила некогда связный текст в бессмысленные обрывки? Руки ему оторвать!

Вот ещё кусок, похожий на оправдание:

…Хорош ли, плох порядок -

нарушение

угодно разве одному лишь Хаосу!

Слабеет право, власть подверглась поруганию, -

И что? Уже скопился враг под стенами.

Покуда чернь бездумная правителя

Бранит, хулит и предаёт бесчестию,

Разбойник грабит храм и режет дев…

Если это Зевс, он стал изъясняться убедительнее. Афинский суд внял бы таким доводам.

- Но кто судья? – Авл Требий озвучивает мою мысль. – Кому будет доверено разбирать тяжбу богов?

- Гераклу, я так понимаю. Эти строки хора апеллируют к какому-то герою: «…станет деяние подвигом, правде Богов угодное…»

- Смертный, решающий о правоте Бессмертных? Слишком смело.

Боюсь, этого нам никогда не узнать – дальнейший текст изъеден пламенем настолько, что я с трудом разбираю отдельные слова. На сегодня всё. Вздохнув, откладываю клочки. Хозяин разочарован, но всё же зовёт меня отобедать.

Как самый почётный гость располагаюсь на центральной кушетке. На столе обед – изысканный и лёгкий. Требий знает, что я не признаю излишества. В Истрополе почти не умеют готовить рыбный соус гарум, но в доме у Мейрхиона он также хорош, как в трапезной под стенами Капитолия. И это несмотря на шторм, не пускающий рыбаков в море.