Пока я соображал и вспоминал, он нагнулся и нырнул в какой-то дворик. Поскольку это был первый встреченный человек, я решил набраться наглости и последовать за ним. Как иначе узнать, где тут жилище Лугия? Но к тому времени, как добрался до калитки, воина уже не было во дворе. Зато…

- Смотри, Гай! Твой папа.

Я вдруг испугался, что плохо отстирал рубаху, и она пахнет кровью. Но дети уже уткнулись мне в плечи, кажется, их это не смущало. Они очень подросли, восемь месяцев прошло. Мгновенно угнездились на коленях, словно и не было разлуки, и сынок уже что-то совал мне в руку:

- Папа, на тичку!

В самом деле, птичка. Неужели это в Танаисе такое делают?

Грохнула, отворяясь, дверь, и черноволосый герой шагнул наружу с каким-то странным лицом.

- Свататься приходил, - злорадно сказала Златка. – Тётя Аяна от ворот поворот дала.

Умная дочурка у Лугия.

Я осторожно спустил Гая с колен, отдавая ему игрушку. Мне стоило труда не рвануться к двери бегом. Не хватало детей напугать. Умница Златка снова поняла, взяла Гаяра за руку:

- Гай, смотри, лошадка!

- Ашадка!

Я всегда помнил Аяну с луком и мечом, в короткой льняной тунике амазонки. И даже когда думал, что она больна, не мог представить её растерянной и слабой. Какой же беззащитной, какой одинокой она была в этом тёмном платье… греческая причёска, волосы под вдовьим покрывалом. Не мог я видеть это покрывало!

Она стояла ко мне спиной, не оборачивалась. И ровным голосом говорила, что не может любить Александра, потому что навсегда отдала свою любовь другому. Мне отдала!

Кажется, я не плакал с далёких дней детства. Да и в детстве тоже плакал нечасто. Но в тот день это снова случилось со мной. Рывком шагнул в комнату, обхватил родную руками, целуя в макушку и бессвязно шепча о своей любви, словно боясь, что опять сказать не успею. Она пыталась разжать мои пальцы, потом руки скользнули выше, к запястьям, на миг замерли и бессильно опали.

- Марк…

…………………………………………………………………………………………………..

Мы ещё долго сидели, прижавшись друг к другу, и она безутешно плакала у моей груди. Плакала и гладила, трогала тонкими, смуглыми пальцами – словно слепая. Трогала, и снова молчала. Только сияющие глаза слагали поэмы…

Я увидел свиток на столе.

- Это мой Овидий, - сказала жена. Потом вдруг смешно пожаловалась. – А по-гречески я читать не умею.

Меня пронизало такой сильной, такой острой болью и нежностью, что не сразу смог поднять снова вымокшие глаза.

- Ничего… Я тебя научу.

*

Урса пришёл на закате, день спустя. Я кивнул ему, поднимаясь с колоды, на которой сидел, пока Жданка ворожила, заговаривая больную грудь. Хорошо, что Лугия нет пока дома. Две горячие головы с мечами – результат непредсказуем.

И хорошо, что Аяна не видит. Хватит того, что милая сестрица тревожно схватила меня за руку:

- Не ходил бы ты, Правый!

Улыбнулся ей:

- Всё в порядке.

Но она всё равно не поверила, ведь я взял с собой пояс с мечом. Не поверила и Урсе, хотя он постарался быть очень любезным. Я бы тоже не поверил, видя его напряжённое лицо. Впрочем, теперь всё будет честно, зря она опасалась. Я не чувствовал холода или гнетущего страха, который приходил вместе с бедой. Быть может, я просто перестал его слышать. И всё же был уверен: сегодня Чёрного рядом нет.

Мы вышли за ворота.

- Куда ты ведёшь меня? – спросил я.

- Там, у реки.

Выбранное им место было хорошо для купания: широкий, искрящийся вечерним солнцем плёс. И песок под ногами. На таком лежать хорошо.

- Ляжешь, - пообещал мне Урса.

Я присел на корточки, поднял камушек и пустил его прыгать по воде. Лепёшки печь – так называлось это в детстве.

- Чему улыбаешься?

- День хороший.

Он обошёл меня, наклоняясь и пристально заглядывая в лицо:

- Ты всё же недоумок, Визарий! Так и не догадываешься, кто я?

- Хочешь сказать, что ты Выродок, Урса?

Его удивил мой спокойный тон.

- Как давно ты понял?

- Давно. В тот день, когда ты мне сам о нём рассказал.

Смуглое лицо вдруг побагровело от гнева. До такого я Урсу ещё не доводил.

- Так какого чёрта? Что же ты делал, болван, всё это время?!

- Ничего. Я ждал.

- Чего ждал?

- Когда ты ко мне сам придёшь. Ты должен был с этим прийти. Ну, давай, говори!

Урса сделал усилие над собой и отвернулся. Голос звучал глухо:

- И ты знаешь, что я хочу сказать?

- Думаю, да. Ты хочешь сказать, почему тебе надо меня убить. А потом предложишь мне честный поединок.

- Ненавижу, - стоном вырвалось у него. – Как же я тебя ненавижу!

- За что, Урса?

Он снова повернулся ко мне, тяжело дыша и сжимая кулаки. Руки не искали оружия. Думаю, сегодня при нём не было иного оружия, кроме меча.

- Чем я тебе не подошёл?

- Что?

Этим он меня озадачил. Я чего-то другого ждал.

- Прокл обещал тебя помиловать, если ты меня убьёшь. А ты не захотел. Чем я был недостаточно хорош? Ты уверен, что настолько сильнее меня? Это не так! Выродка тебе не победить! Особенно после всего… Я ведь слышал твой голос в темнице. Ты кричал от боли… долго… но пачкать руки не захотел. Почему?!

Я встал. Он заслуживал, чтобы к нему относились серьёзно.

- Ты не был виновен.

- Я виновен в сотне разных преступлений! Я убил больше людей, чем сам могу вспомнить. Этого мало?

- Но я не знал твоей вины. И до сих пор её не знаю. Главное, что сам ты знаешь. Это ты себя судил, не я. Что же до Выродка, я побеждал его много раз.

- Ты… побеждал?!

- Конечно. Я победил, распознав чашу с ядом. Я победил в лесу, где ты спас меня. И на корабле Филомена. И на Мёртвом Танаисе я победил его столько раз, сколько мы поразили врагов.

- Нет! – прокричал он. – Это всё потому, что я так захотел! Я пощадил тебя в лесу, мне хотелось понять, как такой недоумок… впрочем, ладно! Потом ты стал защищать меня. Я понял, что ты действительно болван. Но ты отвёл мою стрелу. А потом ещё стал дразнить. Скажи… если ты действительно всё понимал, скажи, почему ты осмелился вести такие речи? Ведь после них я окончательно тебя приговорил.

- Мне хотелось, чтобы ты понял.

- Я НЕ ПОНИМАЮ!

- Не важно. Поймёшь ещё. Ты всё равно спас меня на том корабле.

Он пытался совладать с собой, но губы плясали:

- Да, спас. Я понял, что не могу это сделать вот так, в спину. Мне нужно, как сейчас – лицом к лицу, честно. Чтобы знать…

- Чтобы знать, сможешь ли ты убить меня? Урса, а я ведь не буду драться. Я победил Выродка, ни разу его не коснувшись. А ты мой друг, и я не подниму на тебя оружие.

Урса внезапно стал спокойным, даже холодным:

- Значит, умрёшь, как баран. Твоё тело я спрячу, а кровь впитает песок.

Я пожал плечами и не вынул меча. Он выхватил свой:

- Что ты стоишь? ДЕРИСЬ СО МНОЙ - ВО ИМЯ СПРАВЕДЛИВОСТИ!

Никогда ещё я так не хохотал. У меня заболело в груди, на глазах выступили слёзы, а я всё не мог остановиться. Урса стоял с мечом в руке и ошалело слушал мой смех.

- Что ты выбрал? – озадаченно спросил он.

- Это неважно. Важно, что выбираешь ты!

Метос сказал, что в грядущем не будет Мечей…

Люди смертны. Не станет меня, умрёт Лугий, исчезнет Урса. И Правда Меча развеется, как сон, растворится в эфире, как бог, который её придумал. Ведь боги тоже смертны. Так говорит Метос, он всё знает, потому что живёт пять тысяч лет.

Пусть наша смертная воля, наш выбор – это всего лишь след на песке. Мы всё равно должны его оставить, не так ли?

*

Бывают ночи в середине месяца Алых Листьев, когда ветер сходит с ума и взвивается в буйном танце, заплетая в косы ветви плакучих берёз. И людские сны кружатся в такт безумной пляске ветра, и тогда люди видят то, чего за собой не ведали днём.