Так восприняла в зыбком свете фонариков внутренность этого ледяного шатра Тамара.
Аэлита же лишь видела, что у ног Спартака лежит академик Анисимов.
Остап крякнул, а Танага всплеснул руками.
Вместе они перенесли Николая Алексеевича в сторону. Аэлита склонилась, стараясь уловить его дыхание.
И только сейчас подледный Антей опустил свою ношу. Льдина тяжело упала на то место, где лежал прежде Анисимов.
Тамара восхищенно смотрела на Спартака, который расправлял плечи, покачиваясь из стороны в сторону. Сколько часов простоял он так, сдерживая грозящую выйти из неустойчивого равновесия глыбу? Следом за глыбой рухнул и державший ее богатырь. Перенапряжение сказалось.
Тамара, став около него на колени, старалась привести его в чувство с помощью самых ласковых слов на грузинском языке.
Танага присоединился к Аэлите, склоненной над академиком.
- Дышит, - прошептала она. - Какое счастье, милый доктор, он дышит! - и она заплакала.
- Извините, Аэри-тян, но русские люди - удивительные люди. Они способны выдерживать небывалые перенапряжения... Кроме того, как врач, я убеждаюсь, что срок жизни человека - сто пятьдесят лет, возраст же академика - средний для мужчины. Дополнительные доказательства едва ли потребуются.
Глава шестая
ПРОБУЖДЕНИЕ
Сознание постепенно возвращалось к Николаю Алексеевичу Анисимову. Сначала он воспринял запах лекарств. Не открывая глаз, прислушался. Знакомый голос произнес немецкую фразу. Ах, это милый Шульц. Его койка - на расстоянии вытянутой руки. А кто это говорит по-японски? Танага! Доктор Танага, их лечащий врач, и Аэлита! Ну конечно! Это любимый ее голос!
Анисимов крепче зажмурился. Не хотелось открывать глаза, просыпаться. Значит, все привиделось ему - и Ассамблея ООН, и строительная армада, идущая среди айсбергов, и начатые в Антарктиде работы! Все это игра больного воображения, которым он пытался лечить себя в этой окаянной особой палате немецкого госпиталя. Сейчас послышится каркающий голос профессора Шварценберга, но уже не прозвучит веселый голос бедняги Саломака. А может быть, он еще не умер, и смерть его тоже плод больного воображения? Аэлита прилетела к нему, чтобы выходить, поставить на ноги. Чем отплатить за эту дочернюю заботу?
Ну конечно, он еще болен. Отравление слезами Лорелеи, как придумал неповторимый остряк Мишель. Сейчас он скажет:
- Николя! Вспомните парижские фонари и двух подвыпивших молодых ученых! Я никого не ем. А Лорелея плачет ядовитыми слезами...
Когда это было? В прошлой жизни? В предыдущем перевоплощении, как считают буддийцы? Как хорошо, что все так: Мишель жив и все видения были лишь игрой воображения, осуществлявшей проект. Ах, это еще впереди! Но Аэлита! Чудесная девочка! А то, что она рассталась с мужем, тоже воображение?
Однако какой это странный, глубокий и такой жизненный сон? И сколько в нем технических находок, сколько подводных камней, которые надо будет обойти! Такие сны прежде называли вещими. Обвал в Малом Гроте. Прав оказался этот маленький гуманоид. И с чего только он привиделся ему, отец Аэлиты, о котором она лишь рассказывала ему? Во сне пришлось пойти на риск сооружения Малого Грота. Какое ценное предупреждение! В реальном проекте, не во сне, все это придется учесть.
О чем говорит милая Аэлита с японцем? Почему они перешли на русский язык? Разве доктор знает его?
Впрочем, все это не имеет значения, важно, что она рядом! Как мило было с ее стороны прилететь сюда, в Западную Германию, оставить ребенка, мужа... Нет! Мужа она оставила раньше, до "пира знатоков". Он еще написал президенту гнусное письмо! И все это было, конечно, до поездки на симпозиум к берегам Рейна. А ведь хотел взять ее с собой, оформил на нее все документы. Возражение секретаря парткома... А она - здесь!
Хорошо, что Мишель жив. Но почему не слышно его голоса? Шульц всегда переговаривался с ним, и это вселяло бодрость, Мишель излучал ее... Аэлита ухаживает и за Мишелем, к нему никто не приехал из Парижа. Замечательная женщина. Раньше говорили, что с такой можно пойти в разведку. Только ли в разведку, если быть откровенным с самим собой?
Анисимов заворочался на койке, хотел вытянуться. Что это? С чего это так болит все тело, словно его били цепами и не оставили живого места. Цепами молотили пшеницу в родной деревне, если пшеница уродилась, а не щетиной поросла бороздка. Какое же это странное последствие отравления! Надо поговорить с доктором Танагой и профессором Шварценбергом.
- Почтенный академик! Извините. Как вы поживаете, каково самочувствие?
Это по-английски спрашивает доктор Танага. Почему по-английски? Или он забыл, что Анисимов понял бы и по-японски?
- Аэлита, - прошептал Анисимов. - Вы здесь?
Он хотел, но не мог открыть глаза.
- Я здесь, Николай Алексеевич. Я ждала этого мгновения, я не знаю, сколько времени ждала! Честнее слово! Ах, как я счастлива!
- Мишель? Как Мишель?
- Николай Алексеевич, родной... да что вы!
- А Шульц?
- Вальтер здесь. Он вышел.
- Разве он уже ходит?
Аэлита с ужасом посмотрела на Танагу, она даже по-японски не решалась сказать, что Николай Алексеевич не видит! И у него амнезия! Полная потеря памяти, вычеркнувшая все события последних лет. Жестокие последствия травмы, повреждение черепа...
Анисимов открыл глаза.
Нет! Он видел...
Он лежал в знакомой больничной палате, ее называют в госпитале особой. Около него Аэлита... его Аэлита. И это главное! Все остальное второстепенно! К ней склонился Танага, он его узнает! Все привычно. Сейчас войдет со своей почтительной свитой профессор Шварценберг, важный и надутый как индюк. Так прозвал его неистощимый Мишель. Но как он будет смеяться, если ему рассказать о его мнимой смерти в чужом сне!
- Николай Алексеевич, родной, закройте глаза. Вам еще рано. Постарайтесь уснуть.
- Уснуть? И снова видеть продолжение фантастического сна? Нет! Я должен и вам, и Мишелю, и Шульцу - всем рассказать, что увидел... Это весьма поучительно. Представьте себе (как вы любите говорить) оживший проект! Мне приснилось, что я вместе с энтузиастами осуществляю наш замысел. Честное слово! - И он рассмеялся.
