"Да, - сказал врач, осмотрев летчика. - Тяжелый случай". Тяжесть случая заключалась в том, что он не знал, что писать в "историю болезни". Предполагал переломы ребер и хуже - позвоночника. Смотрел в окно и думал, что же предпринять, когда сестра с фельдшерицей извлекали из ступни какую-то самолетную деталь, втиснувшуюся в мясо и сухожилия вместе с куском носка, затем обмыли рану спиртом и, поучая друг друга, забинтовали.

Но что Чугунову до этого мытья, копания в его теле, что до зубов, вытащенных пинцетом из-под расплющенных губ и звякнувших в эмалированной подставке, что ему до стиснувшей со всех сторон боли, что до нового дня, смотревшего в окно! Будто прячется он в школьном чулане, будто голову между колен спрятал, ноги подобрал - весь сжался вокруг крохотной, еле различимой точки и укрыл ее от всего-всего совершившегося и совершающегося с ним. А зачем укрыл - не знает и не должен знать, ибо как узнает, так произойдет последнее - непредставимое и неизмеренное, необратимое и неисправимое.

Его положили в общую палату - других здесь не было. Надолго в палате затихли разговоры.

...Что-то произошло, если видит Чугунов: не то река играет змеистыми лентами водорослей и с его поплавком, где на мели мелькают серебристыми искрами пескари, не то земли коснулось брюхо самолета, - и бежит аппарат не остановить, бежит, и не разобрать, что там, в конце поля... И мешают закрывают платком глаза, гасят свет. Ведь знают, что так нельзя. "Зажгите свет! Кто там балуется... Разжалуют - и все... Не всех пускать можно... Он летает не хуже кузнечика... Опять - да!.. Но свет не гаси, не гаси, говорю... Если не я, то кто? Вот так. Теперь хорошо. Правым пеленгом... Чего вы не поете?.."

Медленно катился день. Врач звонил в область - объяснял, что лежит у него в больнице знаменитый летчик, просил принять меры.

Палата покорно внимала бреду ни на кого не похожего человека, никем не постигаемым его словам. С куриным бульончиком подступала легкая старушка - и отступала. Мимо больницы промчалась на машинах какая-то часть, оставив после себя медленно садящуюся пыль и предчувствие надвигающегося большого несчастья. Перед ужином палата оживилась, будто что-то веселое было в слухе о том, что местная МТС получила распоряжение начать эвакуацию.

По коридору зашлепала раздатчица с подносом, уставленным алюминиевыми мисками с кашей. Курильщики возвращались в палату после своего нетрудного, но уважаемого дела.

- Смотри-ка! - сказал один из них.

Все увидели: летчик поднялся на локтях и осмысленно, с зорким вниманием на них смотрит. Проглотил слюну, с трудом, но отчетливо произнес, поворачивая голову и обводя всех глазами:

- До свидания, товарищи... До свидания, товарищи... До свидания, товарищи...