— Ага, будем, как обычно, выпрыгивать из самолетов, — смеется она.

Ее отец тоже смеется, думая, что это шутка. А вот мне становится не по себе. Даже при мысли об этом меня начинает подташнивать. Я толкаю Нэд локтем в бок, отчего улыбка на ее лице становится шире. Остаток нашей поездки проходит в тишине и сосредоточенности на собственных мыслях.

***

— Мы даже не зашли в квартиру, Коул, — стонет Нэд, а я ухмыляюсь.

— Наплевать, в Огайо я был идеальным «парнем», но Нью-Йорк вернул миру гадкого, испорченного Коула, — смеюсь я, заталкивая ее в пентхаус. Закрываю дверь ногой и, ловко обходя сброшенные на полу сумки, веду Нэд в спальню, ни на секунду не отрываясь от ее губ.

— Гадкому Коулу нельзя появляться, когда вздумается, — произносит она между поцелуями.

— И кто это говорит? — Мои губы прокладывают дорожку поцелуев по ее шее, отчего она с трудом находит в себе силы, чтобы ответить.

— Это говорит та, чье имя я уже забыла. Ты отвлекаешь меня.

— Знаешь, я два дня представлял, как смотрятся твои стринги под одеждой и теперь определенно должен увидеть это воочию.

— Ты такой придурок, — хихикает Нэд.

— Тебе это нравится.

— Мечтай.

— Нэд?

— Ммм?

— Заткнись и давай целоваться.

Нэд собирается возразить, но я накрываю ее губы своими и чувствую, как она расплывается в улыбке. Это так сексуально.

— Ты сводишь меня с ума.

— Вот и хорошо, — говорит она, отступая.

— Ты куда?

— Проверить сообщения, некоторым из присутствующих, знаешь ли, нужно работать.

— Сейчас моя работа — это ты, и на твоем теле есть пара мест, над которыми хотели бы потрудиться эти руки.

— Это было так пошло.

— Знаю, но ты улыбнулась. — Нэд закатывает глаза.

— Разве тебе не нужно проверить телефон. Твои подружки, наверное, соскучились по тебе, — говорит она, направляясь в комнату, а я следую за ней.

— Я отдыхаю от них. В данный момент меня интересует только одна девушка, — отвечаю я, притягивая ее в свои объятия, как только она берет с комода наши телефоны, которые мы отключили и оставили на нем перед поездкой.

Я медленно целую Нэд, наслаждаясь ощущениями. Голова переполнена грязными мыслями о том, что мне хотелось бы сделать с ней сейчас. Я отстраняюсь и пытаюсь прийти в себя.

Она смотрит на меня и прикладывает телефон к уху.

— Ты набирала номер, пока я целовал тебя? — удивленно спрашиваю я. Она кивает. — Нельзя совмещать бизнес и удовольствие, детка.

— Привет, как дела? — спрашивает Нэд у человека на другом конце трубки. Она протягивает мне мой телефон, и я раздраженно выхватываю его, не переставая прокладывать дорожку нежных влажных поцелуев по ее шее. Нэд отталкивает меня и, предостерегающе посмотрев, уходит в другую комнату, чтобы закончить разговор. Так нечестно.

Я включаю телефон и жду, когда он загрузится, одновременно пытаясь прислушаться к тому, что говорит Нэд, но она слишком далеко. Странно, но на моем телефоне оказывается тридцать три пропущенных звонка, семь эсэмэс и три голосовых сообщения.

Сначала я просматриваю текстовые сообщения. Бобби и Джейми интересуются где я и просят срочно перезвонить. Джейми никогда не шлет мне сообщения. У меня внутри все опускается. Нажимаю на кнопку воспроизведения голосового сообщения и прикладываю телефон к уху. В трубке раздается голос Бобби:

— Брен, ты где? Срочно перезвони мне.

Сердце начинает стучать как сумасшедшее. Проигрываю следующее сообщение. Услышав в трубке голос отца, я холодею.

— Ты в своем репертуаре. Такая ситуация, а тебя нет. Некоторые вещи никогда не меняются.

Мое лицо искажается от злости. Отец никогда не звонит мне, а уж тем более не оставляет сообщений. И что, черт возьми, означает «такая ситуация»? Все разъясняет Джейми.

— Бреннан, это Джейми. Мы пытались дозвониться до тебя весь день. Не хочу рассказывать тебе по телефону, но у меня нет выбора. Лайла и дети попали в автомобильную аварию. Мы находимся на седьмом этаже в Миллвэйской больнице.

Я замираю, чувствуя, как от лица отливает кровь. В голове раздается назойливый голос. Только не снова. Только не снова. Этого не может произойти. В комнату заходит Нэд, но даже при виде ее я не могу прийти в себя.

Я нахожусь в оцепенении.

— Не могу поверить, что ты пытался отвле… Коул? Что случилось?

Я не в состоянии ответить вслух, но мысленно кричу: «Что-то случилось с Лайлой и детьми. Что-то случилось с единственной семьей, которая у меня осталась. Что-то случилось с единственным человеком, который все еще верит в меня. Так не должно было случиться. Я должен был быть здесь. Мне не следовало уезжать в Огайо».

— Коул, что случилось? Ты меня пугаешь.

Я перевожу взгляд на ее обеспокоенное лицо.

— Это Лайла… она… они в больнице…

Я слышу, как она вскрикивает. На ее лице появляется выражение ужаса, но через несколько секунд оно исчезает. Нэд берет себя в руки.

— В какой больнице, Коул?

— Миллвэйской, — шепчу я, не в силах пошевелиться.

— Хорошо, поехали. Живее, я поведу. Нам нужно ехать, Коул.

Я не шевелюсь, пока она не берет меня за руку. Я не помню, как мы спустились в гараж и проходили ли мы при этом мимо Джеймисона или воспользовались черным входом. Я не знаю, кто пристегнул меня ремнем безопасности и не уверен, было ли мое лицо мокрым от слез или я просто вспотел. Все, что я помню — это руку Нэд, которая не отпускала меня всю дорогу. Она была моим спасательным якорем. Ее пульс, бьющийся под моими пальцами, был единственной вещью, на которой я сосредоточил свое внимание.

— Коул, — шепчет Нэд.

Я поворачиваю голову.

— Мы приехали, выходи.

Я делаю, что она говорит и, как зомби, выбираюсь из машины. Помню, как Нэд спрашивает меня, на каком этаже лежит Лайла, а потом тащит в нужном направлении.

Бум. Бум. Бум. Теперь, когда я здесь, каждый удар сердца кажется таким необходимым. Просто удивительно, насколько важной становится жизнь, когда ты встречаешься лицом к лицу со смертью.

— Где, черт возьми, тебя носило? — слышу я, как только мы оказываемся на седьмом этаже. Я поднимаю голову и вижу Бобби, который неверяще смотрит на меня. Но его злость мгновенно сменяется пониманием, когда мы встречаемся взглядами.

— Где они? — безжизненно спрашиваю я.

— С детьми все в порядке, они дома с матерью Джейми. Лайла…

— Что с ней?

— Ей делают операцию, — шепчет он.

— Что случилось?

— В них въехала машина, и их автомобиль перевернулся в воздухе. Алексу и Софи повезло, у них всего несколько царапин, а Лайла… когда ее вытащили, она была без сознания. Ее сразу же отправили на операцию.

— Это произошло сегодня? — Бобби кивает. Я должен был быть здесь. Нэд сжимает мою руку, но я вырываю ее. Я вижу грусть в глазах Нэд, но у меня нет времени, чтобы переживать об этом.

— А где Джейми? — спрашиваю я.

— Он в зале ожидания… с твоим отцом. Я сказал, что подожду здесь, на случай, если ты появишься.

— Веди меня.

Ненавижу больничные запахи. От них несет болезнью и смертью. Каждый коридор — это проход в персональный ад. В каждом уголке, за каждым поворотом скрывается шепот смерти и неизлечимые болезни. Я хочу убраться отсюда, но мне нужно увидеть Лайлу. Мы поворачиваем направо, к комнате с двойными желтыми дверями. В обеих створках вставлены стекла, поэтому мне видно отца и Джейми. Джейми сидит, опустив голову на руки, а отец, как и всегда, ходит из угла в угол. Он никогда не мог просто сидеть на месте. Отец выглядит таким уставшим. Он никогда не признает этого, но, полагаю, смерть старит людей. Он приглаживает руками седые волосы, а в глазах не отражается ни одна эмоция. Отец продолжает ходить туда-сюда и, как мне кажется, считает минуты, когда он сможет выкурить следующую сигарету.

Бобби открывает дверь, и мы втроем заходим в зал ожидания. На нас пристально смотрят две пары глаз. Одна с облегчением, а вторая — с ненавистью. Не успеваю я сказать ни слова, как отец несется ко мне и без объяснений бьет кулаком в лицо. Вот, почему я уехал из Калифорнии.