Глава 17

Бреннан

Защекотав Нэд «до смерти», мы, наконец, выходим из комнаты и присоединяемся к ее родителям на кухне. Интересно, чем, по их мнению, мы занимались? Вот, что я скажу… Нэд отнюдь не тихоня. По моему телу проходит волна дрожи, но я пытаюсь затолкнуть неподходящие для этого момента мысли как можно дальше.

— Ну и как тебе наш маленький городок, Коул? — спрашивает Эд, когда мы приступаем к восхитительной куриной запеканке, которую приготовила мама Нэд.

— Признаюсь, он мне очень понравился. Но я никогда бы не подумал, что Нэд росла в таком спокойном и тихом месте. По ней этого не скажешь.

— Тебе лучше следить за своими словами, — предупреждает Нэд, игриво сверкая своими глазами.

— Хорошо, детка.

— Да, Коул, женщины в семье Уотерс любят командовать, — смеется Эд.

— Я потихоньку начинаю понимать, насколько опасной может быть она.

— Ты даже и не представляешь насколько, — добавляет Нэд.

Нора сидит и молча наблюдает за нами. Я мельком смотрю на нее и вижу, что она только что вытерла со щеки слезу. Наверное, ей тяжело понимать, что, возможно, она видит Нэд в последний раз. Я знаю, каково потерять родителя, но даже не представляю боль от потери ребенка. Такого просто не должно происходить.

Нэд тоже замечает это и слегка сжимает руку матери. Нора улыбается ей и продолжает есть.

— Я рад, что ты приехал, Коул. Никогда не видел, чтобы Нэдди так много улыбалась, — тихо произносит Нора.

— Она станет отрицать это, но, да, я произвожу на нее такой эффект. — Все начинают смеяться.

— Отлично, его эго только что выросло до непомерных размеров, — закатывает глаза Нэд.

— Ничего страшного, дай мальчику насладиться моментом. Мы, мужчины, любим это дело, — восклицает Эд.

— Во сколько у вас завтра вылет? — интересуется Нора.

— В семь часов вечера.

Нора становится грустной.

— То есть вам нужно будет выехать в три?

— Да, но завтра у нас будет женский день. И мы сможем обсудить этих двоих и все их раздражающие нас привычки.

— Отличный план.

— Нора, ваша куриная запеканка просто восхитительна. Спасибо, — говорю я.

— О, не стоит благодарить меня, — тепло улыбаясь, отвечает Нора.

Я откидываюсь на стуле и наблюдаю за тем, как Нэд продолжает есть и беседовать с родителями. Это невероятно мило. Раньше так было и в нашей семье. Ловлю себя на том, что постоянно улыбаюсь Нэд. Что-то изменилось, но я пока не понимаю что. Каждый раз, когда она что-нибудь говорит или смеется, у меня начинает чаще биться сердце. А когда она улыбается, я ощущаю, как меня наполняет странное чувство спокойствия.

Остаток вечера мы разговариваем и смотрим телевизор. Нора и Эдди идут спать около десяти, оставляя меня и Нэд наедине в гостиной. Нэд сидит у меня на коленях, и мы смотрим какую-то передачу о хищных животных.

— Эй, — шепчу я. Она задирает голову и вопросительно смотрит на меня. — Спасибо.

— За что?

— За то, что привезла меня сюда. За то, что познакомила со своим миром. Почему ты выбрала именно меня? — с любопытством интересуюсь я.

— Ну, во-первых, ты был единственным человеком, который ответил на объявление.

— Серьезно? А сколько оно висело?

— Недолго. Мисти повесила его в «Джиджи» за час до твоего звонка. Честно признаться, я и не думала, что кто-то согласиться на работу, прочитав мой безумный договор.

— То есть теперь ты, наконец, признаешь, что твой договор был совершенно идиотским.

— Да, но мне нужно было обезопасить себя. Я до сих пор не могу поверить в то, что ты согласился. Я подумала, что ты либо невероятно отчаялся, либо полный болван.

— Спасибо, что проехалась по моему эго.

Она поворачивается ко мне с огромной улыбкой на лице. Я опускаю руки на ее спину и притягиваю ближе к себе.

— Я утвердила твою кандидатуру в тот момент, когда рассказала, что умираю и о своей маме, — шепотом произносит Нэд. — Потому что увидела в твоих глазах понимание. Как только ты ушел, я сразу же сказала Мисти снять все объявления.

— Правда? Но это было рискованно?

— Да, но глаза никогда не лгут, а твои говорили, что, несмотря на то, что ты полный придурок, я могу доверять тебе.

— Сделаем вид, что меня не обидели твои слова. Рад, что ты выбрала меня. Все могло быть куда хуже; ты могла предпочесть кого-нибудь наподобие Утырсона.

— Оставь его в покое, он мой друг. Почему он вообще тебя волнует?

Ты правда хочешь, чтобы я ответил?

— Он мне не нравится. Он смотрит на тебя так, как не должен смотреть бывший. Утырсон как пиявка.

— Ты тоже не просто смотришь на меня, — застенчиво произносит она.

Я притягиваю ее еще ближе, пока мои губы не касаются ее.

— Да, но я подписал договор, поэтому могу смотреть на тебя как пожелаю.

— В договоре об этом ничего не сказано.

— Детка, я с первого дня нарушал его. Я живу только по собственным правилам, а они говорят мне две вещи: во-первых, я буду смотреть на тебя как пожелаю и, во-вторых, этот разговор подходит к концу, потому что я собираюсь поцеловать тебя. — Именно это я и делаю, и все разговоры о правилах, договорах и Утырсоне сразу же забываются.

***

Я просыпаюсь от того, что кто-то тихо шепчет мое имя и прокладывает дорожку медленных и нежных поцелуев вдоль линии челюсти к губам. Открываю глаза и вижу, что надо мной, склонившись, стоит Нэд. Обхватываю ее бедра и, приподняв, сажаю на себя. Она хихикает и еще раз целует меня в уголок губ. Я закрываю глаза и наслаждаюсь ощущениями.

— С добрым утром, — нежно произносит она.

— Самый. Лучший. В. Мире. Будильник, — шепчу я, и комнату наполняет звук ее прекрасного смеха.

— Мама приготовила блинчики.

— Хм, наверное, я пропущу завтрак, детка. Не уверен, что должен есть блинчики другой женщины.

— А я и не знала, что ты перестал есть блинчики, приготовленные другими женщинами.

— Ну, попробовав твои, я понял, что у меня нет желания есть чьи-то еще.

— Да, мои блинчики единственные в своем роде.

— Определенно. — Я медленно вожу пальцем по ее спине, чувствуя, как она дрожит под моим прикосновением. Кажется, проснулся не только я, но и кое-кто пониже.

— Постой, а Джоуи Миллс пробовал твои блинчики? — с самым серьезным видом интересуюсь я. Она смеется. Громко. Очень громко. Мое лицо досадливо морщится.

— А-а-а, ревнуешь к Джоуи Миллсу? — хихикает Нэд. Не знаю, почему она хихикает, ведь мы не флиртуем. Это очень важный вопрос.

— Зависит от того, пробовал ли он твои блинчики или нет.

— Ты такой милый, Коул. Нет, Джоуи никогда их не пробовал.

— Вот и хорошо, пусть так все и остается, — предупреждаю я. — Он уже украл твой первый поцелуй, жадный маленький засранец.

Нэд снова смеется.

— Ты ревнуешь к десятилетнему мальчику.

— Во-первых, я не ревную, просто переживаю, что, если ты начнешь угощать своими блинчиками всех подряд, люди могут неправильно все истолковать. А во-вторых… Что?

— Мы поцеловались с Джоуи Миллсом, когда мне было десять лет. Мама раньше порой присматривала за ним, и однажды мы играли в моей комнате, и он украл мой первый поцелуй. Естественно, тогда я еще не знала, что это такое.

— Грязный, маленький воришка. Его следовало арестовать за это.

— Но мне понравилось.

— Ты была слишком юной, чтобы знать это, а он слишком неопытным, чтобы поцеловать тебя как следует.

— И как следует меня целовать?

— Так же, как заниматься любовью… медленно и осторожно. А теперь вставай: я собираюсь попробовать блинчики твоей мамы в том же доме, где ты поцеловала маленького преступника.

Нэд снова смеется. Мне тоже отчаянно хочется улыбнуться, но я сдерживаюсь.

— Пошли, я собираюсь поесть, а потом заняться любовью с твоим ртом и стереть все воспоминания о поцелуе Джоуи-придурка в твоей голове и в этом доме.

— Ты собираешься давать прозвища всем моим бывшим?

— Только придуркам, но пока они все такие, — говорю я, скатывая ее с себя и устремляясь на кухню. Я слышу, как она смеется за моей спиной, но не обращаю на это внимание.