– Я же сказал, что вернусь за тобой, – голос у него был бархатистый и такой родной.

– Почему ты раньше не приезжал? – я разжал руки и отступил на шаг. – Я думал, ты погиб.

– Мне надо было подготовиться, – Вовка виновато пожал плечами.

– К чему?

– Чтобы защи… – он запнулся и смущенно кашлянул. – Чтобы позаботиться о тебе и Максике. Проводи меня к директору.

У меня ноги подкашивались от радости, мне хотелось кричать, но я лишь сдержанно улыбался.

– Это твой брат? – спрашивали меня все, кто попадался нам на пути к кабинету директора.

– Да, – небрежно отвечал я. – Он приехал за мной.

– Что-то вы долго думали, Владимир Сергеевич, – мрачно вздохнул директор, перебирая документы, которые привез брат. – А где представитель отдела опеки?

– Вы с ним уже встречались, не ломайте комедию, – сурово ответил брат. – Вы просили привезти документы. Я собрал их и привез.

У меня неприятно екнуло сердце: значит, директор уже знал, что мой брат жив и что он хочет забрать меня, но не сказал мне ни слова. В который раз за эти восемь лет мне захотелось сломать о его голову стул.

– Здесь не все документы.

Вовка в одно мгновение помрачнел, и мне показалось, что сейчас он воплотит мою мечту в реальность.

– Все, которые вы называли.

– Вы служили в горячей точке, Владимир Сергеевич. Служили четыре года, поэтому мне мало стандартной справки от психиатра. Нужна справка из военкомата, что вас демобилизовали по собственному желанию, а не по медицинским показаниям.

– Как вы думаете, психиатр, выдавший мне эту справку, не поинтересовался моим военным прошлым? – Вовка подался вперед, как будто собирался боднуть директора. – Я беседовал с двумя профессорами, прежде чем мне дали добро на опекунство.

– Когда комитет по защите прав детей спросит с меня эту справку, что я ему отвечу? – повысил голос директор. – Если положен набор документов, то должен быть набор документов.

– Почему же вы не уточнили это при нашей встрече в отделе опеки?

– Я думал, что эта справка у вас на руках, раз вы проходили психиатрическую экспертизу. Странно, что ее не затребовали врачи.

Вовка встал, с шумом отодвинув стул:

– Завтра я буду здесь со справкой. Только попробуйте придумать еще какую-нибудь причину, по которой я не смогу забрать Женьку!

– Завтра пятница, в отделе опеки неприемный день, – ехидно заметил директор, но Вовка смерил его тяжелым взглядом:

– Завтра я привезу справку!

Кивнув мне, он быстро вышел, и я сорвался следом за ним.

– Ничего, Жень, ничего, – брат ободрительно хлопнул меня по плечу. – Я вернусь за тобой, подождешь?

– Я восемь лет ждал, подожду еще один день, – улыбнулся я, стараясь как-то успокоить его.

– Каждый час на счету, Женька, – Вовка вдруг остановился и впервые за все это время посмотрел мне в глаза. – Я так соскучился по тебе, что не могу ждать еще один день.

Мы вышли во двор.

– Я завтра с утра возьму эту чертову бумагу и сразу обратно.

– Вовка, не торопись. Дороги плохие.

– Если завтра этого козла не будет на месте, я тебя выкраду, Женька. Собери вещи на всякий случай.

У меня опять участился пульс от этих слов: брат готов на похищение, лишь бы мы снова были вместе!

Я провожал его как в тумане. Я сам не ожидал, что появление брата так растрогает меня, и все мои силы уходили на то, чтобы не броситься за его машиной и не заплакать.

Весь следующий день я прождал Вовку. Если бы мне было десять лет, я бы прилип к окну и не отходил от него до вечера. Но мне было семнадцать с лишним, и я старался вести себя достойно: не показывал, как я волнуюсь и чутко прислушиваюсь к любому шуму, доносящемуся со двора. Я тайком, чтобы никто не заметил и не настучал директору, собрал свои вещи. Я ждал условного сигнала, готовый сорваться в любую минуту в бега. Но в тот день Вовка не приехал. Я надеялся, что он появится в субботу, но и она прошла без брата.

Что случилось? Почему он не приехал? Ладно, если ему просто не удалось взять справку. А если он гнал по трассе и не справился с управлением? Вечером я заглянул на кухню к тете Маше (у нее всегда работало радио) и поинтересовался последними местными новостями: не было ли каких аварий на дорогах. Она сказала, что ничего такого не слышала. Впрочем, журналисты сообщают только о крупных автокатастрофах с большим количеством жертв. А если на трассе просто перевернулся какой-то джип, – кому это интересно?

От волнения я не мог уснуть той ночью. В голову лезли дурные мысли, перед глазами стоял перевернутый и раскуроченный «Чероки» на обочине. Впервые мое сердце переполняла такая обида и злость на судьбу, что я задыхался.

Видимо, эти эмоции утомили меня, потому что я все-таки заснул, а проснулся через пару часов от шума и ужасной суеты. Я подскочил на кровати и увидел дым. Разбудив своих соседей по комнате, я вытолкал их в коридор и велел бежать на улицу, а сам бросился в другое крыло, где находилась младшая спальня. Мне было ужасно страшно, но именно огонь и дым придавали мне сил. Очаг возгорания находился в том же крыле, поэтому выйти через двери мы уже не успели. Я стулом выбил стекло и стал передавать шестилеток через окно подоспевшему дворнику. Убедившись, что спальня пуста, я вылез в окно сам. Детей отвели в амбар, а я остался стоять посреди двора, наблюдая, как разгорается наш двухэтажный корпус. Огонь вырывался из окон, словно сам хотел спастись от страшной участи, и столько ужасного величия было в этих алых крыльях, что дух захватывало.

Когда приехали пожарные, крыло, в котором жили младшие ребята, почти полностью сгорело. Как огнеборцы разматывают рукава брандспойта и начинают борьбу со стихией, я наблюдал уже из амбара. Младшие плакали, а я думал: вот он, самый удачный момент для побега. Пока меня хватятся, пока сообщат в розыск, пройдут сутки, а то и больше. За это время я мог бы уже добраться до областного центра, но я, как назло, в самый подходящий момент оказался не готовым бежать. Одет я был лишь в то, что успел натянуть в спальне: в джинсы, кроссовки и фланелевую рубашку. В таком виде февральской ночью далеко не уйдешь.

Когда в борьбе с огнем наступил переломный момент, за нами из города пришел автобус, чтобы отвезти в больницу и оказать помощь, если понадобится. Я помог усадить в него детей. Всех удивляло мое спокойствие, но я не был спокоен, я был равнодушен. Странная смесь событий лишила меня всяческих переживаний. Я ехал на заднем сидении автобуса, уткнувшись лбом в стекло, и думал, что теперь моя очередь отыскивать брата. Когда автобус свернул на шоссе, ведущее в город, мне показалось, что я увидел темный силуэт джипа, следующего за нами с выключенными фарами. Всего секунда и неясное видение – но в душе зажглась надежда.

На больничной стоянке мои ожидания оправдались: помогая выгружать младших, я заметил, как «Чероки» припарковался на противоположной стороне улицы. Никто не выходил из машины, как будто Вовка выжидал. Я понял, чего он ждет: когда я замечу его. Вот он – сигнал к побегу!

– Это все? – спросила меня медсестра, встречающая детей в дверях приемного покоя.

– Сейчас гляну в автобусе, – ответил я и вернулся на парковку. Убедившись, что все взрослые заняты во всеобщей суматохе, я подбежал к джипу, открыл дверцу с пассажирской стороны и юркнул внутрь. Тепло салона обхватило меня уютным покрывалом.

– Молодца! – коротко бросил Вовка и бесшумно тронулся. Джип медленно проехал мимо больницы и свернул на первую же улицу. Там брат прибавил скорости, и мое сердце радостно застучало. Через пять минут мы уже мчались по трассе к границе с соседней областью. Я молчал, боясь нарушить такую прекрасную атмосферу побега.

– Согрелся? – наконец, спросил Вовка.

– Ага.

– Пожар – это ужас. Я боялся, что ты… Хотя… огонь нам не страшен, верно?

Его слова показались мне странными, но я все равно кивнул.

– Голодный? Завтракать будем только через пять часов, не раньше. Надо оторваться от преследования.