– Вы думаете, это они украли перстень?

– Мы привыкли отрабатывать все возможные версии, – слабо улыбнулся Семенов. – Даже маловероятные. Что если эти парни провели отвлекающий маневр?

Скула молчал, играя желваками.

– Тот, что помоложе, он ведь был за столом, где сидела Соловьева?

– Да, точно! Был же! – оживился Слава.

– Можно посмотреть это еще раз? – Семенов, минуя директора, обратился напрямую к «трактористу», а тот уже шуровал в своей сложной технике, возвращаясь к изображению за столом.

Камера плохо захватывала подозрительного парня, но, даже наблюдая половину его затылка и плечо, Семенов мог с уверенностью сказать, что пацан смотрит на Соловьеву. Он буквально сверлил ее взглядом, особенно в тот момент, когда женщина принялась снимать кольцо. По приподнятым плечам и замершим в недожатом кулаке пальцам парня Семенов мог сделать вывод, что тот чего-то ждет – напряженно, настороженно. Возможно, он ждал не того, что должно было наступить, а того, что должно было отпустить его. Скажем, приступ клептомании.

– Можно скопировать мне эту запись? – капитан слегка откинул голову в сторону директора.

– Конечно.

– И еще ту, с внешней камеры. А есть записи с парковки?

Слава открыл, было, рот, но Скула опередил его:

– Нет, к сожалению. На той камере был поврежден кабель.

Семенов перевел взгляд на «тракториста», и тот активно закивал.

– Слава, запиши товарищу капитану видео на диск, – чтобы сгладить неловкость, попросил Скула.

Семенов ушел не сразу. Еще задал несколько вопросов относительного расследования пропажи охранниками казино.

– У нас тут редко такие вещи случаются. Обычно если крадут, то телефоны или фишки, – с неохотой заговорил Кулагин. – Деньги вот еще бывает – у тех, кто в баре на коньяк налегает. Но уже полгода не было ни одного инцидента.

– И какова ваша версия случившегося?

– Я думаю, мужик этот выпил и потерял перстень. Выронил, когда пиджак снимал. Вещь-то ведь круглая, могла укатиться под другой столик, а там его кто-нибудь подобрал.

– А возможен вариант, что он передал кому-то украшение или обменял на фишки? – уточнил Семенов.

– Фишки у нас выдаются только в обмен на наличку, а что касается того, передавал ли Соловьев перстень посторонним, то мы этого не видели. Может, вы заметите, – Скула кивнул на компакт-диск, который капитан держал в руке.

Семенов попрощался и направился к выходу.

========== Кровь и огонь ==========

Татуировку мне сделали между лопаток. Если честно, я был уверен, что мне придется несколько часов терпеть адскую боль, поэтому еще на пороге салона спросил татуировщика, будет ли он мне делать анестезию. Парень посмотрел на меня так, будто я потребовал присутствие Киры Найтли.

– Потерпишь! – Вовка хлопнул меня по плечу, и после этих слов мне стало как-то неудобно настаивать на уколе.

К великому моему облегчению, процесс оказался не таким уж болезненным. Было не столько больно, сколько неприятно: по одному и тому же месту татуировщик водил своей иглой, и это раздражало с каждой минутой все сильнее. Но я держался.

На нанесение рисунка ушло почти три часа, хотя татуировщик обещал уложиться в два. Однако Вовка, когда взглянул на то, что получилось, похвалил мастера, сказал, что вышло намного лучше, чем он ожидал. Мне даже стало немного досадно, что тату на спине и я не вижу, как она выглядит.

После этого выезда мы на неделю залегли на дно. Не сказать, что брат запер меня в четырех стенах, нет. Мы выходили с ним в город, он показывал мне окрестности. И в основном это происходило на пробежке. Да-да, мы стали бегать по утрам, хоть дни и выдались морозные. Брат вплотную занялся моей физической формой. Вообще, я любил физкультуру, хлюпиком никогда не был, однако на перекладине я смог подтянуться только пять раз, в то время как Вовка с легкостью проделывал это раз сто. А бегать мы начали, потому что, как сказал мой брат, сильные легкие и сердце – залог хорошей охоты.

На кого мы собирались охотиться, он пока не говорил. Только хитро подмигивал: скоро узнаешь. Я со страхом ждал этого дня. Я помнил свою первую ночь в его доме. Тогда Вовка ушел на охоту во втором часу ночи, а вернулся под утро. Вряд ли он за это время успел съездить в лес. Я понимал, что охотился он в черте города – но на кого и как? Ответ на этот вопрос я и боялся узнать. Если брат убивает бездомных собак или бомжей, я не стану это терпеть. Но раз уж мне придется вступить с ним в конфронтацию, я должен быть в форме. И я усиленно тренировался: если я не смогу дать в морду десантнику, то я должен суметь хотя бы убежать от него.

А еще Вовка учил меня рукопашному бою. К сожалению, мы делали это не в теплом спортзале на матах, а на пустыре за каким-то заводом. Там был рыхлый снег, в котором брат каждодневно от души валял меня, награждая новыми синяками. Уроки я усваивал быстро, и за неделю уже овладел десятком приемов и одной комбинацией броска.

Параллельно с этим каждый день Вовка час посвящал теоретическим занятиям: рассказывал, какое бывает огнестрельное оружие, как классифицируется, как рассчитывается калибр. Он учил меня разбирать и собирать свой «Магнум», рассказывал, как правильно прицеливаться с поправкой на ветер, как гасить отдачу, как ухаживать за оружием.

Если не считать этих занятий по военной подготовке, наша жизнь походила на ту, что мы вели в деревне до смерти бабушки. Да и занятия, поначалу казавшиеся мне подозрительными, постепенно увлекли меня. Я стал видеть в них больше пользы, чем вреда, а потому запретил себе волноваться на этот счет.

Единственное, что меня волновало – сам Вовка. Он не был странным, не заговаривал больше про знаки, спасающие души. Он был такой же, каким я его запомнил с детства – веселым, заботливым, добродушным. Но что-то в нем меня настораживало. Я анализировал все его слова и поступки, но формально не находил в них ничего подозрительного, однако мое чутье не давало мне покоя. Борьба между разумом и интуицией совсем вымотала меня, и я решился на хитрый и в чем-то даже подлый ход – спровоцировать Вовку.

Как-то вечером, сидя на кухне за чашкой чая, я как бы между делом спросил его:

– Ты встречался с теми людьми, на которых работала мама?

На мгновение взгляд брата наполнился тревогой и, может быть, даже паникой, но он быстро справился с собой:

– Скажем так: лично с ними не знаком. Но я их видел. Издалека.

– И кто они? Какая-то секта? Спецслужбы?

– И то, и другое одновременно.

– Вов, не юли.

– Я не уверен, что ты готов услышать правду, – улыбнулся брат, отпивая чай.

– Значит, из пистолета стрелять я готов, а узнать правду – нет?! – в тон ему ответил я.

Вовка глянул на меня поверх кружки и снова глотнул чая.

– Это просто нечестно! – выпалил я, но тут же понял, что сдаю позиции, и взял себя в руки. – Я уже не мальчик, Вов. Я готов ко всему.

Брат скептически усмехнулся, и я подумал, что какая-нибудь клятва или другое доказательство преданности смогли бы поколебать его. Но у меня в голове, как назло, не было ни одной мало-мальски стоящей идеи, и поэтому я выдал первое, что показалось мне хоть как-то похожим на клятву.

– Ты боишься, что я кому-то это разболтаю? Да у меня даже друзей-то нет…

Брат прервал меня, со стуком опустив чашку на стол – словно точку в своем решении поставил. Я замер, весь во внимании.

– Пообещай, что дашь мне договорить, даже если мои слова покажутся тебе бредом, – серьезно произнес Вовка, и я жаром поклялся в этом.

– Я начну немного издалека, с урока истории. Поначалу будет скучновато, но эту информацию знать необходимо.

Я кивнул в знак готовности. Вовка немного помолчал, собираясь с мыслями, потом шмыгнул носом и начал рассказ.

– Очень давно, несколько тысяч лет назад, на Земле жили драконы.

У меня аж челюсть отпала. Я ожидал услышать что угодно – про заговор правительства, про масонов или экстрасенсов, про суперсекретных агентов суперсекретных служб, про инопланетян и прочие небылицы, которые так любят перемалывать желтые газетенки, – но только не это.