– Ну прекрасно, значит нам предстоит пройтись по барам, – сказала Катрина.

Ответом ей было хихиканье Трульса, белозубая улыбка Андерса Виллера и гробовое молчание всех остальных.

Она подумала, что могло быть и хуже.

Лежащий перед ней телефон начал ползти к краю стола.

Она взглянула на дисплей и увидела, что звонит Бьёрн.

Речь могла идти о технических уликах, в таком случае хорошо бы сообщить о них остальным сотрудникам здесь и сейчас. С другой стороны, если он звонит по работе, то должен связываться со своим коллегой из криминалистического отдела, который сидит в этой комнате, а не с Катриной. Так что звонок мог быть частным.

Она уже собиралась нажать на «отклонить», когда сообразила: Бьёрну прекрасно известно, что сейчас она находится на совещании; в таких вопросах у него всегда был порядок.

Катрина поднесла трубку к уху:

– У нас сейчас совещание следственной группы, Бьёрн.

Она пожалела о том, что ответила на звонок, когда увидела, что взгляды всех присутствующих прикованы к ней.

– Я нахожусь в Институте судебной медицины, – сказал Бьёрн. – Мы только что получили результаты экспресс-теста прозрачного вещества, которое было у жертвы на животе. В нем нет человеческой ДНК.

– Черт! – вырвалось у Катрины.

Она все время держала это в голове: если та полоска – семя, преступление может быть раскрыто в пределах магического срока, то есть в течение первых сорока восьми часов. Весь ее опыт подсказывал, что по истечении этого срока раскрыть преступление будет сложнее.

– Но сам факт все равно может указывать на то, что у него был с ней сексуальный контакт, – сказал Бьёрн.

– И что заставляет тебя так думать?

– Эта полоска – смазка. Наверняка с презерватива.

Катрина снова чертыхнулась. И поняла по взглядам присутствующих, что до сих пор не произнесла ничего такого, из чего бы им стало ясно: этот разговор не носит личного характера.

– Значит, ты считаешь, что преступник воспользовался презервативом? – произнесла она громко и отчетливо.

– Он или кто-то другой, с кем она встречалась вчера вечером.

– Хорошо, спасибо.

Она собиралась завершить разговор, но, перед тем как отключиться, услышала, что Бьёрн выкрикивает ее имя.

– Да? – спросила она.

– Я позвонил тебе не из-за этого.

Она сглотнула:

– Бьёрн, у нас тут…

– Орудие убийства, – выпалил он. – Мне кажется, я выяснил, что это. Можешь задержать группу еще минут на двадцать?

Он лежал на кровати в квартире и читал новости в телефоне. Он уже просмотрел все газеты. И был разочарован: они пропустили все детали и не написали ни о чем, что имело художественную ценность. Либо потому, что эта руководительница расследования, Катрина Братт, не хотела им ничего сообщать, либо потому, что она просто-напросто не сумела разглядеть в этом красоту. Но вот он, полицейский со взглядом убийцы, смог бы. Возможно, он, как и Братт, оставил бы это при себе, но уж точно оценил бы.

Он изучил фотографию Катрины Братт в газете.

Она красива.

Разве им не предписано надевать полицейскую форму на пресс-конференции? Может быть, только рекомендовано. Она не надела. Наплевала. Она ему нравилась. Он представил ее в форме.

Очень красива.

К сожалению, ее не было в повестке дня.

Он отложил газеты и провел рукой по татуировке. Время от времени ему казалось, что она настоящая, что она разрывается, что кожа на груди натягивается и готова лопнуть.

Ему тоже хотелось наплевать.

Он напряг мышцы живота и поднялся с кровати без помощи рук, посмотрел на себя в зеркало на дверце раздвижного шкафа. В тюрьме он занимался спортом. Не в спортивном зале – он не собирался лежать на скамейках и матах, пропитанных чужим по́том. В камере. Не для того, чтобы накачать мускулы, а чтобы приобрести настоящую силу. Выносливость. Напряжение тела. Баланс. Способность терпеть боль.

Его мать была крупной женщиной с большим задом. Ближе к концу она позволила себе распуститься. Слабая. Наверное, тело и обмен веществ он унаследовал от отца. И силу.

Он отодвинул дверцу платяного шкафа.

Там висела форма. Он провел по ней рукой. Скоро он использует ее.

Он подумал о Катрине Братт. В форме.

Сегодня вечером он отправится в бар. В популярный, набитый людьми бар, не похожий на бар «Ревность». Он нарушит правило выходить в люди только для того, чтобы запастись едой, сходить в баню и заняться делами, стоящими на повестке дня. Он будет скользить между людьми, возбуждающе анонимный и одинокий. Потому что ему это нужно. Нужно для того, чтобы не сойти с ума. Он тихо засмеялся. Сойти с ума. Психологи говорили, что ему необходимо наблюдаться у психиатра. И он прекрасно понимал, что они имели в виду: ему нужен человек, который может выписать лекарство.

Он достал с полки для обуви пару начищенных ковбойских сапог и мельком взглянул на женщину в шкафу. Она сохраняла вертикальное положение благодаря крюку на задней стенке шкафа, и ее глаза неподвижно смотрели сквозь висящую одежду. От нее слабо пахло лавандовыми духами, которыми он натирал ее грудь. Он задвинул дверцу.

Сумасшедший? Все они никчемные идиоты, все как один. В одной энциклопедии он прочитал определение расстройства личности: это психическое расстройство, которое приводит к «неприятным ощущениям и сложностям для больного или для окружающих». Ладно. В его случае речь шла исключительно об окружающих. Он же обладал именно той личностью, какую хотел. Потому что если у тебя есть питье, то что может быть лучше, рациональнее и нормальнее, чем испытывать жажду?

Он посмотрел на часы. Через полчаса на улице будет уже достаточно темно.

– Вот что мы обнаружили вокруг ран на шее… – Бьёрн Хольм указал на фотографию на экране. – Эти три фрагмента слева – ржавчина, а этот справа – черная краска.

Катрина села к остальным собравшимся. Бьёрн прибежал запыхавшись, его бледные скулы все еще блестели от пота.

Он постучал клавишами на своем компьютере, и на экране появилась увеличенная фотография повреждений на шее.

– Видите, места проколов на коже образуют определенный рисунок, будто ее укусил человек, но его зубы должны были быть острыми как шило.

– Сатанист какой-нибудь, – предположил Скарре.

– Катрина высказала идею, что кто-то просто заточил зубы, но мы проверили: в тех местах, где зубы почти прокусили кожную складку, они не сомкнулись, а очень точно встали между зубами другой челюсти. Следовательно, вряд ли это обычный человеческий прикус, когда зубы верхней и нижней челюсти расположены так, что просто соприкасаются друг с другом, зуб над зубом. А обнаруженная ржавчина наводит меня на мысль, что был использован какой-то железный зубной протез.

Бьёрн застучал клавишами.

Катрина ощутила, как по комнате пролетел тихий вздох.

На экране появился объект, с первого взгляда показавшийся Катрине похожим на старый ржавый капкан, который она однажды видела у дедушки в Бергене. Дедушка называл его «медвежьими ножницами». Острые зубцы были расположены зигзагом, а верхняя и нижняя челюсть скреплялись чем-то вроде пружинного механизма.

– Этот предмет из одной частной коллекции в Каракасе относится, по всей вероятности, ко временам рабства, когда проводились бои, на которые делались ставки. Двум рабам вставляли такие челюсти, а руки связывали за спиной, после чего бойцов выводили на ринг. Выживший отправлялся на следующий поединок. Я так думаю. Но дело в том…

– Спасибо, – сказала Катрина, напоминая ему о сути дела.

– Я попытался выяснить, где можно достать железный зубной протез вроде этого. И оказалось, что его не так-то просто заказать в интернет-каталоге. Так что если мы найдем человека, продававшего такие штучки в Осло или в других местах Норвегии, и выясним, кому он их продавал, то мы получим не очень длинный список.

Катрина сделала вывод, что Бьёрн вышел далеко за рамки обязанностей криминалиста, но не стала это комментировать.