— Глубокого удовлетворения, — мрачно добавил Рудаков.
— Конечно, — беззаботно отозвался Пакуро. — Не надо, как минимум, себе больше голову морочить… И, как говорится, следующий!
Перед тем, как ехать в командировку под Владимир, Пакуро навел справки о Хвастунове. Почерпнутая из справок информация была обескураживающе внезапна: во-первых, пятикомнатную квартиру деда Хвастунов продал, ибо прогорел в коммерческих катастрофах. Так что переселение на периферию носило для него характер вынужденный, и ни о какой благостной жизни рантье речи тут быть не могло. Во-вторых, родом происходил Хвастунов из семьи в незапамятные времена перебравшихся в Россию турков. Предки Хвастунова поначалу получили фамилию Осьмакиных, чей корень указывал на их происхождение из недр Османской империи, а после, благодаря задиристому характеру прадеда-забияки, фамилия переменилась на Хвастуновых… За данной информацией стояла бездна кропотливой архивной работы.
И, наконец, третье, самое банальное: дом Юрия Хвастунова располагался буквально в нескольких шагах от дома пропавшего Виктора.
Вместо безнадежно оборванной нити, в руках Пакуро отныне оказался прочный канат. С основательным крюком…
Приехавший из командировки по местам заключения Борис доложил, что во время последней отсидки Виктор находился на побегушках у авторитетного блатного по кличке Чума, и проходил Чума по делам, связанным с квартирными разбоями.
Памятуя рассказанную Собцовой историю о проникновении в ее квартиру вымогателей, прохлопанных «наружкой», Борис предъявил опальной сотруднице милиции, томящейся под следствием, фотографию Чумы.
По словам экс-эксперта, в число разбойников, посетивших ее жилье, тот не входил. Хотя доверять адекватности Собцовой было трудно: она пребывала в отупевшем, полувменяемом состоянии, раздавленная арестом и предстоящим сроком.
Передав данные Чумы в «десятку», усердно занимающуюся розыском похищенных стволов, Пакуро и Борис, заручившись санкцией прокурора, ясным утречком покатили во Владимирскую губернию.
— Ты знаешь, — говорил Борис, пристально глядя на несущуюся под капот автомобиля трассу, бывшую дорожку российских каторжников, — смущает меня это послание… Ну, откуда этому Хвастунову знать тюркский язык?
— Хотел запутать дело, разберемся, — отмахивался майор.
— Что дело хотел запутать — не сомневаюсь, — отвечал Борис. — Но кто автор надписи? Ведь он — свидетель, так? Может, какие азербайджанцы в поселке живут?
— А может, приезжали помидорами торговать, — бесстрастно отозвался Пакуро.
— В любом случае, давай сначала наведаемся к участковому.
Постучав в дверь дома, где жил участковый, облокотились на перила крыльца, слыша неспешный скрип половиц и сонное покашливание бредущего через сени хозяина, — до сей поры, видимо, наслаждавшегося послеобеденной дремой.
— Во, где служить надо! — шепотом позавидовал Боря.
— Да как сказать, — возразил Пакуро. — У них в этом колхозе целый бандитский выводок, тут впору филиал РУБОП открывать…
Раздался лязг запора, и на пороге появился одетый в одни лишь длинные цветастые трусы до колен, тучный, загорелый человек — черноволосый, с ухоженными густыми усами.
Кавказское происхождение хозяина дома было очевидным.
Представившись, извинились за нарушенную сиесту, и прошли в просторную чистую комнату, оклеенную голубенькими обоями в веселых цветочках.
Пакуро вкратце объяснил суть дела. Затем, выложив перед участковым копию послания убийцы, спросил:
— Как думаете, кто в поселке мог это ему перевести?
Усы участкового возмущенно зашевелились. Округлились глаза.
— Да я ему и перевел! — выпалил с негодованием. — Пришел, попросил… Я же под Баку родился…
Борис захохотал, откинув назад голову.
— Вы чего смеетесь? — опешившим тоном произнес блюститель сельского правопорядка.
— Ваша улица полна неожиданностей, — нейтральным тоном пояснил Пакуро.
— Галифе у вас есть? — спросил Борис хозяина дома, кивнув на его семейное нижнее белье.
— Конечно…
— Советую надеть. Фуражечку возьмите. И — пойдем к нашему общему подопечному. Заждался, небось…
Хвастунов, облаченный лишь в плавки и в пластиковые растерзанные шлепанцы, лежал на надувном матрасе в гамаке, установленном посередине садика, с вниманием читая детектив в характерной убого-пестренькой обложке.
Узрев идущих к нему навстречу двух мужчин в аккуратно выглаженных брюках, одинаковых белых рубашках с короткими рукавами и строгих галстуках, за которыми, отдуваясь, семенил, отирая пот со лба, тучный участковый, небрежно отбросил книжку в сторону и, болезненно и понятливо кривясь, привстал.
В его глазах, уныло и пусто взирающих поверх голов незваных гостей, читалось столь откровенное осознание сути данного визита, что Пакуро, не утомляя себе преамбулой знакомства, коротко и отчужденно спросил:
— Пистолет в доме?
— Нет, — отвернувшись, буркнул убийца.
— В доме Виктора? — Пакуро кивнул на соседний дом.
— Не знаю. Братва с ним какая-то приезжала, отобрали… Деньги вернули.
Борис, несший в руке служебную папочку, раскрыл ее, вытащил фотографию Чумы:
— Этот?..
Вскользь посмотрев на фотографию, Хвастунов устало щурясь, обронил:
— Точно. — И добавил разочарованно и с тоской: — А все-таки — умеете…
— Сто тысяч долларов здесь? — спросил Пакуро.
— Да какие сто тысяч… — Махнул рукой. — Неполная десятка осталась…
— Гасил долги по прошлым мебельным прогарам?.. — вступил в беседу Борис.
Хвастунов удивленно хмыкнул:
— И это знаете…
— Ну, — Пакуро обернулся к участковому, — давайте понятых, уважаемый переводчик, начнем обыск, потом обед, а после проедемся с арестованным до места его нового жительства. Увы, Юра, согласия у вас не спрашиваю…
— Каждую минуту вас ждал… — поведал тот невпопад.
— Сказать вам одну вещь? — доверительно произнес Пакуро. — Эту фразу мне приходилось слушать ровно столько же раз, сколько и другую… Другая фраза такая: «Ненавижу вас!»
— Лично я… не вас, а — себя, — бесстрастно отозвался убийца.
На следующий день к вечеру, оставшись в одиночестве в пустом кабинете, Пакуро ткнул пальцем в клавишу диктофона, и тесное пространство помещения заполнил глухой и мерный голос Хвастунова:
— Почему я сразу на признание пошел? А как увидел ваши лица, походку, глаза… От всего этого такое знание и такая уверенность исходили, что сразу уяснил — амба! Клещи! Да и чего крутить, время терять? На гриве не удержался — на хвосте не удержишься!
А почему Валюху убил? До сих пор не разберусь… Я же у нее деньги постоянно брал. И все получалось с их оборотом, честь по чести возвращал долги с процентами… А после — срыв за срывом… Квартиру пришлось продать. А когда склад с мебелью сгорел, начал выкручиваться из последних сил… Кредит на мне висел сумасшедший. Ей, конечно, ничего не сказал, взял сто тысяч, думал, выкручусь, а не вышло — пришлось долги проплатить. Скучная, в общем, песня. Таких, как я — сотни. А тут и она наезжать стала… Давай деньги, и все! А я был в курсе: банк, где Валька работала, чеченский, сдаст меня хозяевам — выводы будут плачевные… Кстати, она так и сказала: не обижайся, Юра, сдать тебя придется. Да ладно бы так сказала, а то такой грязью полила… Ну, я твердо заверил, что все будет в порядке, попросил еще недельку, тем более, знал — обо мне никто ни гу-гу, она женщина замкнутая была, волевая, все в себе держала… А уж если банковские деньги втемную крутила, то кому же о том скажет? Ее это, личное. К тому же — злоупотребление…
И вот лежу как-то ночью, не спится, думаю… И всякая чушь в голову лезет… Ну ведь кто она мне? Бывшая родственница? Да какая еще родственница — сестра какой-то бляди… Да, гуляла моя женушка, был грех… И злоба меня берет: хлебнул я сначала от одной сестрички, а теперь вот — от другой… А потом о предках своих почему-то вспомнил… Ведь кто предки-то были? Янычары! Вам смешно? А вот мне — нет… У нас в роду все мужики горячие, прадед был, тот вообще — чуть что — за нож… Ну, думаю, ведь не боялись крови они, эти предки. А я, славянскими генами разбавленный, трусоват стал, всю жизнь всем на встречу иду, кланяюсь, проплачиваю, как фраер… Раб и приспособленец! И что в результате имею? Хибару в захолустье? И ту чечены отцапают со дня на день… Ну, думаю, давай-ка, правнук турецкоподданного, решать вопрос дедовским способом… А тут вижу — у Витька, соседа, пистолет имеется. Ну, поторговались, купил. Сел на электричку на следующий день, поехал к Вальке. Да! Тут как раз участковый зашел, а я газету читал, рубрику эту — про невозможные встречи… И — сам не знаю, почему, говорю ему: переведи, мол, на азербайджанский, он же с турецким — один в один; переведи, мол, фразочку: кто хочет со мной встретиться, звоните по такому-то телефону…
