Прислуга закончила утренний туалет госпожи, облачив её в роскошное, не только по здешним меркам, платье солнечно-жёлтого цвета. Она мельком взглянула в зеркало, убедилась, что выглядит безупречно и небрежным жестом отпустила прислугу. Служанки просияли, ведь госпожа с утра была не в духе и, даже, книксенов сделали больше, чем положено, пока пятились к выходу. Через мгновение после их ухода, в дверном проёме возник молодой офицер в парадном мундире. «Кажется, кто-то из порученцев отца», – попыталась вспомнить Милена. Она, даже, не успела смутиться по поводу бесцеремонного вторжения в спальню, как офицер, отсалютовав ей, словно, старшему по званию, сообщил, что благородный сеньор Трогот спешно покинул свою резиденцию по безотлагательной важности государственному делу, но планирует возвратиться ещё до захода солнца. Дочери господина барона предписывается лично присутствовать на утренней службе в соборе Всех Верных в качестве законной представительницы власти, а, также, сделать выбор в пользу кого-либо из благородных дам, числом не менее трёх, коим надлежит разделить с госпожой Миленой завтрак, а также обеденное вкушение пищи, если на то будет её соизволение. Следом офицер стал рапортовать о наличном составе войск, числе припасов, запасах провианта. Далее пошёл перечень подразделений, заступающих в передовой дозор, точек их дислокации, маршрутов следования, вариантов взаимодействия. Затем…

Милена слушала всё это краем уха, пытаясь решить для себя первоочередные вопросы: Почему отец, сосредоточив в её руках всю власть, вплоть до командования войсками, внезапно исчез? Не грозит ли ему опасность? Вернётся ли он вообще? На первый вопрос ответ, какой-никакой, но был – государственное дело. Бывало, что отец уезжал на несколько дней, даже декад, но, при этом светская власть формально передавалась выборному старшине, а военная – начальнику гарнизона. И никогда такое бремя не взваливалось на молодую девушку, почти ребёнка. Отец всегда был лоялен к властям. Никакой крамолы. Никакой поддержки неблагонадёжным фрондерствующим личностям, всегда встречающимся в офицерской среде, он не давал. «Неужели был донос? Говорят, что герцог в последнее время чересчур подозрителен. Возможно, его выманили из города для ареста», – с ужасом подумала она, представив, что больше никогда не увидит… Какой-то непонятный ритмичный гулкий шум не давал сосредоточиться, стало тяжело дышать, офицер вдруг скорчил отвратительную гримасу, а потом и вовсе прыгнул на стену…

Отвратительная гадость обожгла губы, а через мгновение горло заполыхало, как лесной пожар. И дыму, похоже, от него было много, потому что глаза заволокло слезами, а в носу стоял ужасающий запах. Хватая ртом воздух, она попыталась закричать, но кроме хрипения ничего не вышло. Откуда – то взявшийся мятный напиток прохладной рекой полился в горло. Вытянутые руки нащупали перед собой кувшин и вцепились в него, как в спасительную путеводную нить. Непрерывно тёкшие по щекам слёзы вливались в мятную реку отдельной солёной струёй. Пожар утихал и мятный напиток, победивший огонь, уносил с собой его последние горячие волны. Милена с трудом разлепила глаза и, прямо перед собой, увидела стоящего на задних лапах красного дракона с большущим, высунутым из пасти языком и огромными когтями. Дрожащей рукой она попыталась погладить его. Протянутая рука всё уменьшалась и уменьшалась, пока не превратилась в руку трёхлетней девочки, сидящей на коленях у большого мужчины в латах. Маленькая ладошка коснулась дракона, пальчики старательно обвели диковинного зверя по контуру, спотыкаясь о неровности доспехов. Девочка улыбнулась мужчине и сказала: «Папа, привези мне маленького живого дракона. Я буду с ним играть!» …Впитавшая в себя огонь мятная река не смогла найти успокоения в желудке. Несколько раз, сильно толкнувшись изнутри, она неудержимо ринулась наружу…

…Холодный компресс приятно освежил лоб, заставив непроизвольно застонать от удовольствия. Она не стала открывать глаза, боясь, что головокружение усилится. Судя по ощущениям – Милена лежала на кровати. Шнуровка платья была распущена, и дышать было легко. Сильный запах ароматических масел наполнял комнату. Рядом с кроватью она услышала какое-то шуршание – явно возили по полу тряпкой. Поток воздуха со стороны окна донёс звуки нескольких голосов: один из голосов был женским, другой мужским. Женщина говорила очень быстро, хриплым шёпотом, с надрывом. Слов почти нельзя было разобрать, кроме часто повторяемых «идиот» и «бедная девочка». Мужчина говорил мало, односложно, иногда вставляя реплики в нескончаемый женский монолог. Внятно он произнёс только одну фразу: «в бою помогает», после чего женский шёпот стал напоминать визгливое рычание.

Милена рискнула открыть глаза, несколько мгновений изучала балдахин над своей кроватью, а, убедившись, что голова уже почти не кружится, села на постели. Женщина, оказавшаяся служанкой по имени Бригита, продолжала распекать офицера, не видя, что делается у неё за спиной. Милена повернула голову к другому источнику шума, и встретилась взглядом с испуганной плачущей Сабиной.

– Госпожа, вы нездоровы, лежите! – отбросив тряпку, она наскоро вытерла руки о передник и попыталась уложить её обратно. С другой стороны подбежала Бригита. Вдвоём они мягко, но настойчиво взялись переводить госпожу в горизонтальное положение.

– Представляете, – зашептала на ухо Бригита, – этот солдафон запретил вызвать лекаря Питера, сказав, что командующего может осматривать только армейский врач. А что эти коновалы понимают в женском организме, скажите на милость? Я обязательно пожалуюсь господину барону, потому что…

Милена вдруг вспомнила, о чём думала перед тем, как… как всё это случилось. С трудом вырвавшись из рук служанок, она повернулась к порученцу. Тот стоял посреди комнаты, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Желваки нервно метались по щекам, цветом почти не отличавшимся от вышитого на левой стороне мундира дракона. Суд над собой он, по-видимому, уже совершил и окончательный приговор вынес. Служанки защебетали про покой, и опять попытались уложить.

– Пошли вон обе, – устало произнесла она, и, не дожидаясь, пока те удалятся, обратилась к офицеру:

– Доложить обстановку!

Порученец вздрогнул, недоверчиво посмотрел на неё, затем принял стойку «смирно» и отрапортовал:

– Произошло непредвиденное снижение боеспособности старшего командного состава. Действовал по ситуации. Применил, – тут он слегка запнулся, – подручные средства, доказавшие свою эффективность в бою, – и, вздохнув, добавил, – готов понести наказание.

Ей стоило усилий не засмеяться, услышав о «непредвиденном снижении боеспособности». Офицер не был похож на придворного льстеца, коих дочь барона, несмотря на юный возраст, повидала немало и могла отделить истинные чувства от хорошо поданной постановки. В то же время, Милена знала, с какой гордостью, молодые, едва поступившие на службу офицеры, говорят, что их приняли в армейское братство. Это честь, которую они заслужили, став своими среди своих. Об этом не пишут в уставах и наставлениях по боевой подготовке, но кодекс поведения члена армейского братства строг и не допускает двойного толкования сложных ситуаций. Офицер поступил с ней не как с «гражданской», будь она хоть дочкой барона, а, как со «своей», сделав для неё то, что сделал бы для любого другого боевого товарища.

– Благодарю за службу. – Она постаралась, чтобы голос звучал твёрдо и уверенно, невольно скопировав интонации отца.

Порученец вскинул подбородок и на выдохе рявкнул:

– Верны присяге!

– Офицер? – наморщив лоб, изобразила, что пытается вспомнить его имя.

– Кремер. Младший адъютант Кремер… – он неловко замолчал, пытаясь подобрать нужные слова, – госпожа… командующий.

– Мой… Нет, не так. У господина барона не было никаких других посланий для меня? —

Осторожно спросила Милена, почувствовав, что прежние её страхи возвращаются вновь.

Кремер на мгновение задержал выдох, впервые отвёл глаза от начальства – стало заметно, что он обдумывает ответ.