- Он ожидает за поворотом, - сказал Халдир. Конечно, так оно и было.

***

Остаток утра и весь день я была невыносимо счастлива и невыносимо печальна: Халдир любит меня! Халдир отказывается любить меня! До встречи с ним я говорила с Эсмин, Роджером и Сэнди. После того, как я заставила себя уйти от него – каждый шаг давался с огромным трудом, меня тянуло обратно к нему, словно магнитом – но я знала, что должна найти Румила и закончить то, что начала. Я последовала совету Халдира и нашла Арианну и даже Джоэля. Я всем принесла извинения и заверила, что впредь такого больше никогда не повторится. Дитер был на границе, поэтому я не смогла поговорить с ним. Джоэль сказал, что мне не за что извиняться: скоро я пойму, что вино лишь высвобождает мои истинные желания. Он испытывает моё терпение. Думаю, надо пока держаться от него подальше.

Лишь Мэйсон открыто отказался принять извинения. Теперь он уверен, что у Джоэля неограниченный доступ и влияние на меня. Он так и заявил в довольно нелестных выражениях. Если я приму сторону Мэйсона в любом вопросе, он подумает, что я стараюсь подлизаться к нему, а если встану на сторону Джоэля – решит, что я шлюха. К несчастью, у Мэйсона и Джоэля всегда противоположные мнения, поэтому я мало выиграю от этого. Я сама во всём виновата. Халдир разочаровался во мне, и он прав. У меня есть собственное мнение. Меня не должно беспокоить, как они будут теперь реагировать на мои решения. Я знаю, что справлюсь. В моей работе – в настоящей – я всегда была лицом, ведущим переговоры, той серединой, которая должна оставаться объективной и выносить справедливые для всех решения. То же самое я буду делать и сейчас. Несмотря на то, что мои извинения приняты, мне ещё долго предстоит восстанавливать их доверие, убеждать, что Джоэль не пользуется особой благосклонностью.

Придя к ужину в Залу, я была измотана морально и физически. Удивительно, но после ужина ни Ванимэ, ни Владыка Халдир не исчезли в проёме арки. Они остались послушать продолжение истории о Берене и Лютиен, о смертном и эльфе, которые так любили друг друга и вместе вернули сильмарилл. Не потому ли Халдир остался сегодня, что утром открылся мне? Они сели недалеко от нас с Румилом, поэтому мы могли ясно видеть друг друга. Халдир торжественно и задумчиво кивнул, Ванимэ тоже. Она изучала меня, пока Линдир не начал балладу и она не повернулась к нему.

И пока Линдир повествовал об ужасающем побеге из крепости Моргота, Ангбанда, о возвращении сильмарилла из лап чудовищного пса, охранявшего её ворота; и пока он пел о Берене, стоявшем перед Тинголом и получившем руку Лютиен, я до конца не понимала, что значит для эльфа отдать своё сердце смертному. Я вообще слышала когда-нибудь Линдира? Я отказывалась слушать и понимать, о чём он рассказывал. Слова обрушились, словно камни со скалы: Лютиен отдала своё бессмертие, саму сущность её жизни во имя любви к Берену. Она стала смертной, чей удел – умереть, оставшись с ним.

Я повернулась к Халдиру. Мне вдруг стало трудно дышать, что-то давило на грудь. Он тоже смотрел на меня; его глаза сияли слишком ярко, а эмоции слишком тщательно скрывались. Так вот что он имел в виду, когда говорил, что не может отдать мне своё сердце, что не сможет уйти с эльфами. С мучительной ясностью я наконец увидела, что сделает с ним любовь.

Это несправедливо! Почему всё должно быть именно так? И да простят меня боги, но они несправедливы – Валары несправедливы! Почему мы видим друг друга во сне, если нам не суждено быть вместе? Я не верю в судьбу, не верю. Я считаю, что люди сами создают свою жизнь. Если Халдир любит меня, у него не будет жизни. Арфа и голос Линдира вдруг куда-то исчезли, в ушах зашумело. В тот момент я упивалась каждой каплей Халдира. Каждую секунду будто замедлившегося времени я буду всегда хранить в памяти. Это мгновение было поворотным. Я любила его, безмерно любила, но мне придётся оставить свои безнадёжные фантазии и двигаться дальше. Я врала себе, что справлюсь, что смогу не мечтать каждое мгновение дня и ночи быть любимой этим великолепным эльфом.

Я видела, как Халдир поднялся и пошёл ко мне. Я отчаянно замотала головой. Я боялась за него, когда он рядом со мной, боялась, если он коснётся меня. Что с ним может произойти? Внезапно он остановился. Моё зрение затуманилось; наверно, я упала в обморок. Очнулась я в своём талане, рядом сидел Румил и тряс меня за плечи. Я помню, как уставилась на стену, уткнувшись щекой в его плечо. Я спросила, почему он спал со всеми этими женщинами и не потерял бессмертие. Он ответил, что в его сердце есть уголок для меня и его семьи, но оно всегда оставалось с ним. Он не знал, сможет ли Халдир заниматься со мной любовью и не потерять своё сердце. Кажется, он уже решил, что нет. Румил (подхалим, как обычно) сказал, что невозможно любить меня и не потерять голову. Потом он добавил: «Джоэль – исключение». Мы рассмеялись. Не представляю, что буду делать без Румила, когда он уйдёт. Я слишком к нему привязана.

17 февраля.

Я проснулась в беспомощном состоянии и с мерзкой простудой. Кто знает, откуда она взялась – уж точно не от эльфов. Халдир и Румил ушли. Сегодня я остаюсь в талане и в кровати. Не хочу никого видеть.

Утром меня навещала Аллиндэ. Она хотела узнать, почему я не пришла в библиотеку, увидела, что я больна, и испугалась. Мне пришлось пообещать, что я не последую примеру Калло и не угасну, что поправлюсь через несколько дней, а ещё не простит ли она мою раздражительность и не будет так любезна передать всем, чтобы меня не беспокоили. Вместо этого моя дорогая подруга отправилась прямо к Ломиону и Джоэлю. Они вернулись втроём, прихватив с собой Нарвен и куриный бульон в чашке. Я выглядела как ведьма и не нуждалась в компании, а просто хотела завернуться в одеяла и жалеть себя по бесчисленным причинам.

Ломион и Аллиндэ суетились вокруг меня. Всё это время Ломион твердил, что эльфийская медицина и настои трав предназначены для исцеления ранений, а не болезней, если только это не болезнь духа - светлые силы против тёмных, Валары против Моргота, я так понимаю. Я не обратила на это внимания. Зато я уловила, что если бы я была ранена в сердце отравленным орочьим клинком, тогда бы эльфы смогли мне помочь. У них нет волшебных средств от заложенного носа и ноющей головной боли.

В это время Джоэль стоял, сложив на груди руки, и смотрел на мои слезящиеся глаза и покрасневший нос. Когда Ломион перестал суетиться, Джоэль заявил, что не нужны лекарства, облегчающие дискомфорт при простуде: простуды закаляют людей. Я, Мариан, просто должна преодолеть себя и прекратить жаловаться. В последней фразе, как мне показалось, было слишком много злорадства. Наверно, это плата за то, что прошлой ночью я отшила нашего доктора.

Я не жалуюсь, просто прошу побыть в одиночестве. С благодарностью приняв от Нарвен суп, я выгнала их.

Позже, просто потому что не могла найти себе места, Аллиндэ зашла ещё раз и оставила на стуле книгу. Она сказала, что будет неподалёку, если я захочу поговорить, стоит только позвать. Я прокашляла что-то вроде «спасибо, мамочка». Она засмеялась; её смех был похож на звон колокольчиков. Она не может ничего изменить, но всё равно я благодарна за попытки поднять настроение.

***

Конечно, я подслушал Мариан и Халдира в саду. Я был рад, что Халдир не обменял сердце Мариан на благо Метентауронда. Он слишком благороден, чтобы не сказать ей в конце концов. Он увидел то, что я уже знал: Мариан любит его верно и преданно. Когда мы бежали под лунным светом по лесной тропе к морю, я высказал ему своё пожелание: он должен сказать Мариан, что она сильно выросла в её новой роли. Халдир замедлил бег и согласился, что она необычайно скромна для смертного: её цели касались Метентауронда, а не себя. Она сможет стать лучше и мудрее за те несколько недель, что остались до нашего ухода; она должна стать правителем лучшим, чем он. Если слишком часто её хвалить, она перестанет бороться за успех. Он не станет тратить драгоценное время, успокаивая её.