Отправляясь в кино, мы всегда ожидали, что на билетах будет стоять дядя Павлик. Сначала он "обилетчивал" всех взрослых. Те степенно проходили в зал и усаживались в громко скрипящие кресла-скамейки. Одна такая скамейка была рассчитана на шесть человек. Скамейки стояли двумя рядами. Между рядами был неширокий проход по центру.

Много лет экран был подвешен по самому краю сцены. Это были сшитые вместе две простыни. По обе стороны экрана на простенках красовались цитаты. "В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достигнуть ее сияющих вершин, кто не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам". В самом низу была подпись: Карл Маркс.

На правом простенке нас через день наставляли: "Учиться, учиться и еще раз учиться". Внизу тоже была подпись: В.И.Ленин. По центру над сценой всегда висел дежурный лозунг. Например: "Комсомолу - 40 лет!"

Ряды и места никогда не нумеровались. Взрослые и молодежь рассаживались, в основном, на свои, уже привычные места. Затем покупали билеты и проходили подростки. В конце оставались два-три человека.

- Дядя Павлик! Я носил воду для радиатора.

- Дядя Павлик! Я помогал перекручивать ленту.

Дядя Павлик думал недолго:

- Ладно, бегите, быстро!

В конце наступала наша очередь. Мы стояли плотной толпой на террасе клуба. Некоторые из нас зажимали в кулаках, давно мокрые от нашего пота, заветные пятьдесят дореформенных шестьдесят первого года копеек. Это была цена билета на дневной детский сеанс. Билет на вечерний сеанс стоил два рубля. Собрав копейки, дядя Павлик пересчитывал их и отрывал короткую ленточку детских билетов. Потом внимательно всматривался в кого-либо из нас:

- Так ты же смотрел этот фильм сегодня днем!

- Дядя Павлик, так там тот на коне догонял того, тык-дык, тык-дык, а потом как бабах. А тот как вж-ж-иу!

- Ну, если тык-дык, тык-дык, то заходите быстрее. Пока стойте сзади! - и, выбрав самого младшего, вручал ему билеты:

- Держи! Сегодня будешь самым старшим.

Своеобразное чувство юмора он сохранил до старости. Более, чем через сорок лет, будучи уже почтенным пенсионером, работал сторожем в строительной фирме "Колхозстрой". Детвора, среди которой был и мой младший Женя, повадилась после работы выпрашивать "резиновую жевачку" - так они называли строительный герметик. Дядя Павлик никогда не отказывал:

- Хлопци! Вон там бочки, берите сколько надо, но только все ховать в карманы. Быстрее, а то начальник придет.

Мальчишки рассовывали по карманам герметик, с трудом отрывая его от общей массы в бочке. Пока приходили домой, герметик намертво приклеивался к карманам изнутри. Отодрать его было невозможно. Оставался единственный выход - отрезать карманы, что мы и сделали с Жениными штанами. Больше одного раза "жевачку" никто по карманам не прятал. Ведь мальчишка без карманов - это не настоящий мальчишка.

Напарником дяди Павлика был дядя Сережа Колесник, ныне живущий в двухстах метрах от моего дома. Жена с сыном приводят его ко мне на прием, буквально втаскивая восьмидесятишестилетнего трясущегося старика в кабинет. Не верится, что это тот самый, двадцатипятилетний киномеханик буквально взлетал одним прыжком на метровую террасу клуба, минуя ступеньки.

Дядя Сережа педантично исполнял свои обязанности:

- Сегодня не пущу! Тебе только четырнадцать, а фильм смотреть можно только после шестнадцати лет.

- Дядя Сережа! Я знаю, там целуются. Я на свадьбах столько "Горько" насмотрелся, что уже надоело. Пустите меня!

- Сережа! - Слышался голос дяди Павлика, - Видишь, человек опытный, бывалый, надо пустить.

Фильм, как правило, состоял из десяти частей. После каждой прокрученной части, киномеханик включал небольшую лампочку, выведенную из кинобудки в зал и перезаряжал аппарат. Но, бывало, демонстрация прерывалась и на экране вспыхивал ослепительный белый свет. Это рвалась лента.

- Сапожник! - раздавалось в зрительном зале. Появлялся и нарастал топот ног.

- Сапожник! - кричали и мы. Мы охотно вклинивались в игру. Для нас это тоже был элемент развлечения.

Киномеханик вручную протягивал ленту и, намотав ее на бобину, включал киноаппарат.

Мы входили в роль настолько, что часто, когда шла штатная перезарядка киноаппарата, кричали:

- Сапожник!

Со временем мы стали проникать в кинозал через небольшое окно на сцене. Задолго до сеанса, кто-нибудь из подростков проникал на сцену. Чаще всего это был Нянэк. Он поднимал шпингалеты в окне, ведущем с улицы прямо на сцену. Когда начинался киножурнал, мы проникали на сцену, стараясь делать это как можно бесшумнее.

Мы рассаживались на полу сцены по другую сторону экрана и смотрели кино с обратной стороны простыни. Не думаю, что эти вылазки оставались только нашей тайной. Но завклубом и киномеханики не сильно препятствовали нам, тем более, что нашими штанами мы натирали сцену до блеска.

Через несколько лет вместо дяди Павлика и дяди Сережи на кинопередвижке приехали Николай Малюта и Миша, которого мы сразу окрестили цыганом. Характер наших отношений с киномеханиками сразу изменился. Даром смотреть фильм никого не пускали. Чтобы попасть на детский сеанс, мы тайком брали в курятнике яйцо и шли в магазин. Там сдавали яйцо и получали свои заветные пятьдесят копеек, с которыми шли в кино со спокойной совестью.

Киномеханики засекли технологию превращения яйца в билет на детский сеанс. Нам было предложено приносить яйца и складывать их на подоконник в кинобудке. После этого мы беспрепятственно проходили в зрительный зал.

Обмен кинокультуры на продукты развивался стремительно. Подростки постарше и мужская часть молодежи появлялись с бутылкой самогона, закуской. Самогон предпочитал Миша-цыган, а Малюта впускал нас в зал, разрывая один билет на два юных зрителя.

Малюта обилетчивал и уходил в кинобудку крутить фильм. А холостой Миша-цыган подсаживался к девушкам и молодицам, развлекая их, наверное, рассказами о смешных кинокомедиях. После кино молодежь танцевала под звуки Мишиного баяна. Миша-цыган уже слыл в селе перспективным женихом, когда вдруг выяснилось, что он такой же жених и в окрестных селах, а в Тырново у него жена и дочь. Отношения сельских девчат и Миши-цыгана стали подчеркнуто холодными. Товарообмен процветал, а выручка от проданных билетов стремительно падала.

Одним летом Малюту и Мишу сменил Алеша, родом из Марамоновки. Вместо одного, установили два кинопроектора. Перерывов между частями не стало. Алеша стал привлекать в качестве помощников сельских подростков. Некоторые впоследствии стали квалифицированными киномеханиками.

Мы по инерции продолжали приносить Алексею яйца, но он положив пару яиц на подоконник, отправлял нас за деньгами в магазин. А если не было ни копеек, ни яиц, Алеша махал рукой точь-в-точь, как дядя Павлик:

- Проходьте скорище!

Осенью Алешу забрали в армию. Его сменил самый молодой из всех прежних киномехаников - Андрей Цымпэу и ныне живущий в Тырново. Ему уже за семьдесят. А тогда это был молодой паренек, на долгие годы молчаливо занявший свою нишу в культурной жизни села. К нему можно было подойти и попросить пустить на фильм в долг. Он молчаливо кивал. Ни у кого не возникало мысли не вернуть ему долг.

Как-то днем я подошел к нему и попросил научить меня крутить кино. Он показал пару раз и я сразу же стал без ошибок включать кинопроектор. Главное, надо было оставить достаточные петли пленки до и после рамки, а при пуске уравнять скорость вращения рукоятки с двигателем. Все это предотвращало обрыв пленки.

Эти тонкости я усвоил с ходу. Вечером я смотрел новый фильм уже через амбразуру кинобудки. Однако, прокрутив пару фильмов, я потерял интерес к ремеслу киномеханика. Я снова стал смотреть фильмы в зрительном зале.