- А на следующий год, если сможете, поможете мне. - продолжил дядя Коля.

Осенью Юзефович продемонстрировал мне потомство, полученное за лето от новой пары. Я был разочарован. Дядя Коля, наоборот, был удовлетворен полученным результатом. Держа молодую голубку в левой, правой рукой поворачивал и наклонял ее голову.

- Вы только посмотрите, какой клюв. Веки уже широкие, но должны быть еще шире. Голова с первого поколения пошла гранная, а лоб формируется только после второй линьки. А как стоит на ногах! Отличный материал! С ним нужно работать. - убеждал меня дядя Коля.

На следующую весну он опять колдовал, перепаровывал. Дал мне пару довольно невзрачных, на мой взгляд, голубей. Он знал, что вывести за сезон здоровых и физически крепких цыплят я умею. Опыт уже был. Сказывалось знание биологии, орнитологии в частности, да и ветеринарию я читал регулярно.

- Осенью я двух заберу, остальные все ваши. Только чтобы на сторону ни один птенец не ушел. - напутствовал он меня.

Осенью он приезжал, долго рассматривал, перебирая молодежь, Наконец останавливал свой выбор на паре приглянувшихся голубей. Проследив за его взглядом, я отдавал ему еще одну птицу. Чаще всего это была голубка.

- Вот видите, вы уже начали видеть, какая птица подходит для дальнейшей работы. - как ребенок радовался дядя Коля.

- Нет, дядя Коля, я просто видел, что вы очень долго ее рассматривали. - разочаровывал я дядю Колю.

Но не таков был дядя Коля, чтобы оставить у меня остальную выведенную молодежь. Да и меня он уже изучил основательно. После его очередной поездки в Тирасполь или Бендеры я обнаруживал у него новую очаровательную пару голубей, подчас весьма экзотического вида. Чаще всего это были чайки: сантинет, китайская или немецкая щитокрылая, доминиканы. Один раз это были дутыши с изумительной вертикальной стойкой.

- Дядя Коля! Мне нравятся вот эти. Продайте или обменяйте, если вам подходит. Я отдаю вам оставшихся от вашей пары цыплят. Если нужно, доплачу.

Мы оба играли в одну игру. Я знал, что дядя Коля денег с меня не возьмет и не откажет. А дядя Коля знал, что за понравившуюся пару я мог отдать две, а то и три. Сделка, как правило, удовлетворяла обе стороны. Я привозил дяде Коле оставшуюся птицу, в которой не видел ничего особого, и уезжал, довольный новым приобретением.

На третий или на четвертый год у дяди Коли вывелась голубка неопределенного цвета. Про таких говорят серо-буро-малиновая. Дядя Коля еще в гнезде, когда у нее только начали отрастать перья, назвал ее странным и, на мой взгляд, обидным названием - Тырфа. К весне это была голубка, о которой знали многие голубеводы северной Молдовы. Маленькая, почти кубической формы, гранная головка, длинная, тонкая, с грациозным изгибом, шея, как будто протянутый через кольцо корпус на низких неоперенных ногах, умеренная вислокрылость. Но главными особенностями были унаследованные от русских турманов широкие, совершенно белые веки. А к чубам не могли придраться даже самые придирчивые ценители бельцких. Особенно выделялся передний чуб. В розетке, почти закрывающей клюв, каждое перышко имело свою орбиту.

Приехавшие из Узбекистана любители ташкентских предлагали Юзефовичу баснословную сумму. Но дядя Коля был непреклонен. На следующую весну дядя Коля неожиданно для всех спарил Тырфу с ее дедом. На современном языке селекции это называется инбридинг. И пошли выводиться голуби, равных которым в Молдове не было. Некоторых дядя Коля продавал все тем же узбекам, а часть, казалось бы, намного хуже, дядя Коля оставлял.

Только сейчас я увидел и оценил умение Николая Эммануиловича видеть птицу в последующих поколениях, его прозорливость в подборе пар. Многие приобретали у него голубей, но скрещивание, казалось бы, с самыми элитными экземплярами не давало должного эффекта.

В регионе началось повальное увлечение скрещиванием бельцких с другими, сходными породами. Демонстрируя выведенную молодежь, охотники не открывали секрета ни для кого. Но только не для Юзефовича. Едва взглянув на голубя, он ошарашивал владельца безошибочным приговором. Более того, его расстраивали бездумные эксперименты, засоряющие старинную бессарабскую породу уникальных двучубых голубей признаками, далекими от стандарта и биологической целесообразности.

Федя Лаю из Климауц скрещивал лучшие экземпляры бельцких с венскими турманами. В погоне за более широкими веками, голова теряла характерную для бельцких форму, погнутый с широкой чавкой клюв выходил уже, как говорят голубеводы, горизонтально вставленным прямо на лбу. Терял свой природный рисунок розетки передний чуб. В результате такого скрещивания, крылья стали опираться на хвост. Стойка стала более пологой.

Уважаемый мной, ныне покойный, приятель спаривал бельцких с белыми щитокрылыми чайками. В результате терялась форма головы, веки стали уже, шея короче и толще, особенно у самцов. У некоторых экземпляров, даже через несколько поколений на груди проступали курчавые перышки. То же самое происходило при прилитии крови от балтийских и львовских заднечубых. Даже скрещивание с самыми близкими по породным признакам с ташкентскими, огрубляли изящную древнюю бессарабскую породу, не говоря о том, что чубы, особенно передний, теряли характерный вид идеальной розетки. Вставали топориком.

Дядя Коля, видя результаты такой селекции, нервничал.

- Портят, неграмотные, породу на века. Ведь эта птица будет расходиться по всему миру, множиться. И в будущем могут не узнать, в чем отличие бельцкого от ташкентского. - горячился дядя Коля и продолжал: - Приливать кровь надо только от русских короткоклювых турманов. Еще может подойти болгарский плевенский турман. Я видел таких в Овидиополе. Это наверняка родственники русских.

Нервничали и некоторые голубятники. Особенно те, кто водит голубей по принципу: купи - продай. Голуби Юзефовича росли в цене. При покупке любители стали более требовательными, все больше ориентируясь в своих вкусах на голубей, увиденных у Юзефовича.

В один из осенних дней восемьдесят восьмого дверь моего кабинета в поликлинике открылась. Дядя Коля кивком головы пригласил меня выйти. На нем, как говорится, лица не было. Обычно он деликатно ждал в коридоре окончания приема. Выйдя, я не сразу понял, что произошло. Лицо его напоминало маску с неестественно расширенными глазами. Дядя Коля заикался.

Наконец до моего сознания дошло. Ночью с помощью ломиков была разобрана задняя стена саманной голубятни со стороны соседнего огорода. Вся без исключения двучубая птица исчезла. Огромный злобный кавказец, имевший ограниченную свободу передвижения на цепи с кольцом вдоль натянутой проволоки, за всю ночь не подал голоса.

Я посоветовал обратиться в милицию и не терять надежду. Дядя Коля вяло и отрешенно махнул рукой. Поиски результатов не дали. Дядя Коля приходил ко мне довольно часто. Ему надо было выговориться.

- А ведь сделали это те, которые были у меня в гостях. Которых я не раз угощал медом. Сделали те, которым я помогал, - выдавливал из себя дядя Коля, - Очень жаль голубей, жаль потраченного труда. Но как они могли? Как они будут жить и смотреть на этих голубей?

Казалось, дядю Колю больше всего волновал именно последний вопрос.

Слушая дядю Колю, я вспомнил Изю и поджог его голубятни. Я не находил слов для сочувствия и поддержки. За два-три месяца дядя Коля осунулся, стал ниже ростом. Лицо его побледнело, приобрело землистый оттенок. Глядя на него, я вспомнил о перенесенном им в далеком прошлом туберкулезе.

- Как бы не было рецидива на фоне депрессии, - подумал я.

Но смертельная опасность подкралась к дяде Коле с другой стороны. На фоне стрессового состояния у него был диагностирован рак поджелудочной железы. Такова была психосоматическая реакция его организма на бесчеловечную подлость. В конце апреля, когда природа зазеленела, дяде Коле стало совсем плохо. Но он страстно хотел жить.

- Как же так? Все вокруг будет цвести, пчелы будут носить мед, голуби будут летать, а меня не будет? Не хочется верить. - говорил он уже совсем ослабевшим голосом...