А баба Явдоха, видимо, тюрьмы не боялась. Она регулярно отвязывала красное полотнище от Бориного шеста, тщательно отстирывала и рвала на небольшие лоскутки. Сложенные вчетверо платочки она накладывала на постоянно сочащиеся раны, сплошь покрывающие дедовы ноги.

Боря вязал на шест очередную красную тряпку и начинал размахивать ею. Голуби дружно взлетали с жерди и, хлопая крыльями, поднимались ввысь. Отставив шест, Боря совал два пальца в рот и пронзительно свистел. В ответ голуби поднимались еще выше и ...

Начиналось невообразимое. Голуби разделялись, каждый летал сам по себе. Сначала кувыркался один, оглашая кувырок хлопком. Потом, как будто по команде, начинала кувыркаться вся стая.

Каждый голубь изощрялся в воздушной акробатике по-своему. Одни на полном лету, как будто на что-то натыкаясь, на мгновение останавливались в воздухе. Затем начинали перекидываться назад, клубком, стремительно теряя высоту. Снизившись на несколько метров, голубь расправлял крылья и кругами снова начинал набирать высоту. Другие голуби вертели через голову, сохраняя почти горизонтальный полет. Некоторые крутили боком, через крыло. Немногие, набрав высоту, лишь садились на хвост.

- Молодые. - коротко давал определение Боря.

Молодые быстро уставали и начинали беспорядочно садиться. Некоторые садились на соседский сарай, тоже крытый соломой. Схватив шест с навязанной тряпкой, Боря бежал к сараю и сгонял голубей, так как сосед в таких случаях начинал ворчать, насылая на птиц и Борю самые страшные кары. Соседа Боря не боялся, но у того в доме было охотничье ружье. Мы опасались, что, потеряв терпение, сосед может выстрелить по голубям.

Боря, казалось, вообще ничего не боялся. Его отец, мой дядя Володя по матери, погиб в сорок третьем. Боря, росший без отца, жил, по словам деда, своим богом. Никто над ним не был властен. Однажды, приведя с Мошан выменянную на что-то старую суку, Боря при участии Валенчика Натальского изрезал новые хромовые сапоги своей мамы. Старательно и последовательно вырезали они из голенища широкие кольца для ошейника. Лишь дойдя до самого низа голенища, Боря получил кольцо нужного размера. Отходов не было. Все остальное было использовано в качестве оснастки рогаток.

Боря вполне заслуженно считался в селе самым большим авторитетом по ловле рыбы руками, разведению собак и голубей. При этом он был твердо убежден, что столицей Белоруссии является Азербайджан. Мои попытки с помощью карты переубедить его были безуспешны. Во-первых, Боря совершенно не ориентировался в географических картах, а во-вторых, я только закончил первый класс и был, по его выражению, еще совсем салагой, чтобы его учить.

Погоняв голубей, мы приставляли шаткую лестницу к стене и залезали на чердак. Когда мы вставали во весь рост и ждали, когда наши глаза привыкнут к полумраку, мимо нас каждый раз проносился большой черный дедов кот и спрыгивал на землю. Старый кот прожил на чердаке вместе с голубями много лет, отлавливая мышей. К немалому удивлению, кот ни разу не напал на голубей, ни на их птенцов. Да и голуби пугались кота значительно меньше, чем нас.

Привыкнув к темноте, мы начинали обход гнезд. Голуби вели себя по-разному. Одни, лишь немного поворчав, казалось, сами приподнимались, облегчая доступ к гнезду. Другие при одном нашем приближении стремительно срывались с гнезда и покидали чердак. Но были голуби, которые при попытке тронуть гнездо угрожающе ерошились. Привстав, они довольно чувствительно клевали наши пальцы, отчаянно и больно отбиваясь крыльями.

Поднимаясь на чердак, Боря всегда брал с собой "батэрэйку " - фонарик с небольшим отражателем. Включал он его в самых крайних случаях, в основном для проверки яиц. Ловко взяв оба яйца одной рукой, Боря включал фонарик и выносил вердикт:

- Тут только три-четыре дня, а в этом гнезде тумаки. А вот у этой пары через два-три дня выйдут птенцы.

Забрав в старое сито тумаки, Боря ненадолго задумывался, что-то припоминая. Потом шел в противоположный угол чердака и приносил уродливого, совсем еще крошечного слепого птенца. Осторожно подставлял его под сидящую на гнезде птицу.

- Тумакам уже пятнадцать дней, могут лопнуть. А этого уже будут кормить.

Боря почти никогда не ошибался. Получая регулярно в школе по математике в основном двойки, он отлично помнил, в каком гнезде, когда снесены яйца, где должны вылупиться птенцы, когда вместо тумаков нужно подкладывать птенцов.

Бывало, он долго изучал яйцо, просвечивая его фонариком. Прикладывал к щеке, потом к уху. Подолгу слушал. Поднимал вверх голову, что-то подсчитывая и вспоминая. Затем говорил:

- Этот сдох в яйце.

Очередное яйцо отправлялось в сито. Я внимательно ловил каждое Борино слово. В моих глазах он был чародеем. Боря помнил, сколько лет каждому голубю, из-под какой пары он вышел, с какими голубками он был парован.

Он помнил родословную каждой птицы, кто отец и мать, кому отдал братьев и сестер, на что поменял. В такие минуты мне казалось, что в школе Боря притворяется, а двойки по математике получает специально, чтобы позлить маму и деда.

Когда мы спускались, Боря с ситом шел в угол двора и по одному разбивал яйца об прутики низкой изгороди. Некоторые яйца разбивались с хлопком. Тотчас нос заполняла вонь, которую ни с чем не спутаешь. Боря внимательно изучал каждое разбитое яйцо. Я был уверен, что Боря помнит, какое яйцо и от каких голубей он разбивает.

Солнце клонилось к закату. Скоро должны были вернуться с поля мои родители. Но идти домой не хотелось. Там не было голубей. Дома были лишь куры, свинья и корова. Да еще кролики, которые только и делали, что пожирали все, что я для них рвал в огороде и на меже.

Кроме того, дома меня ждала весьма неприятная процедура. Перед сном, когда уже на ходу слипались глаза, надо было вымыть в оцинкованном тазике ноги. После мытья ног сон куда-то пропадал. А Боря ног дома никогда не мыл, да его никто и не заставлял. Мне бы так!

Дома я не раз заводил разговоры о том, что неплохо было бы нам завести еще и голубей. Доводы родителей я уже знал наизусть. Отец начинал подсчитывать, сколько съедает за день пара голубей. Выходило, что столько, сколько ест одна курица.

- Так курица с весны до осени несет яйца, которые ты ешь - убеждал меня отец. - А голуби? - Ястребу мясо, ветру перья, а хозяину... дерьмо. - в который раз приводил свои доводы отец.

Мама была более категоричной:

- Нечего! Изгадят крышу и дождевой воды для стирки не будет. И не думай.

Но я думал. О голубях я думал почти постоянно. Часто вечером в постели закроешь глаза, уже засыпаешь, а перед глазами начинают парить голуби. Но родители были непреклонны. Да и брат Алеша, старше меня на восемь лет, не раз говорил:

- Голуби - ерунда. Надо заниматься серьезными делами!

Сам-то он серьезными делами не занимался. Лежал под грушей на деревянном топчане, читал книги, а за травой для кроликов посылал меня.

Зимой к нам зачастил дядя Коля Сербушка, муж Любы, младшей маминой сестры. Они с отцом вели долгие разговоры о жести, досках, гвоздях, о том, что дед стареет, становится совсем слаб.

В конце мая, когда установились сухие ясные дни, созвали клаку из одних мужиков. Помрачневший Боря с самого утра перенес всех голубей в стодолу. Насыпал соломы, перенес птенцов и яйца. На яйца голуби уже не сели. Некоторых птенцов родители продолжили кормить. Самые маленькие умирали от голода. Со слезами на глазах Боря безуспешно пытался кормить их изо рта.

А на крыше уже кипела работа. Одни расшивали крышу, снятые снопы сбрасывали вниз. Другие, подхватив снопы, уносили их за орех, где складывали скирду, похожую на небольшой домик. Затем лопатами сгребли и сбросили в одну большую кучу то, что было гнездами и помет.

Потом застучали молотки и топоры. Мерно вжикали пилы. После обеда стропила опустились наполовину ниже. К вечеру два дедовых племянника сбили длинный стол, по краю которого прибили редкий в то время металлический уголок. За тем столом и поужинали.