За этим занятием меня застал Иван Ефимович, отец Жанны:
- Что ты делаешь, Женя?
- Решаю задачу по физике. - был мой немедленный ответ.
- Расскажи, может вместе решим?
- Решаем по формуле прямолинейного равноускоренного движения. Зная время равноускоренного полета тела в свободном падении до удара об асфальт, вычисляем скорость тела в момент удара и расстояние от окна до асфальта.
- И какое же расстояние от окна до асфальта?
- Около пятнадцати метров, - не моргнув, сказал я.
Расстояние от тротуара до окна я прикинул несколькими днями раньше, гуляя вдоль улицы.
О моих "достижениях" в физике Иван Ефимович видимо рассказал Алеше. К концу ужина брат неожиданно сказал: ═
- Ты только не пробуй определять скорость слюны. Может быть скандал. Как быстро бы ты не прятался, караульный в башенке напротив все равно увидит. Ему-то делать больше нечего.
О караульном я как-то не подумал вообще...
Чтобы занять меня, на следующий день Иван Ефимович подключил к радиоприемнику "Урал" проигрыватель и достал высокую стопку пластинок:
- Умеешь крутить пластинки?
- Конечно!
- Ну вот, на время каникул отвлекись от физики. Послушай, тут много хороших песен.
Вместе с Ларисой, младшей сестрой Жанны, мы слушали пластинки. Многие мне были знакомы. Большую часть из них крутили на террасе нашего сельского клуба перед киносеансом. Я взял в руки очередную пластинку с бледно-розовым кругом в центре. На кругу было написано: "Очi волошковi". Прочитав на обратной стороне пластинки, я напрягся: "Марiчка"!
Читаю дальше... Слова М. Ткач, музыка С. Сабадаш, поет Дмитрий Гнатюк. В тот день я слушал "Марiчку" великое множество раз. На следующий день Иван Ефимович, вернувшись из города, вручил мне в огромном квадратном конверте подарок . Это была пластинка с "Марiчкой!
Вручая мне пластинку, Иван Ефимович сказал:
- Композитор Сабадаш наш сосед. Он живет на первом этаже в нашем подъезде. Если спускаться по лестнице, первая дверь справа. Точно, как в нашу квартиру.
Я был потрясен! Композитор моей любимой песни живет совсем рядом, а они до сих пор молчали! Живого композитора я вообще никакого не видел, тем более сочинившего "Марiчку" Сабадаша! Как они могли?!...
Сказав, что иду погулять на площадь, я спустился по широкой лестнице. На первом этаже у двери я задержался. Обычная дверь... Покрашена обычной краской. Никаких надписей, никакой блестящей таблички, какую я видел на входной двери зубника Бекермана.
Я спустился вниз и вышел на улицу. В тот день я долго гулял по аллеям площади-парка. Я забыл, что в ста метрах находится тир. Я думал только о том, что рядом живет знаменитый человек. Его имя напечатано на пластинках, а все так спокойно гуляют, сидят на скамейках, бегут с авоськами, куда-то едут в трамваях!
Однажды, когда я свесившись, смотрел на улицу, Лариса сказала:
- Из филармонии возвращается Сабадаш.
Я пристально всмотрелся. Ничего необычного... В руке черный портфель. Идет, как все люди, обычным шагом. О нет! Прическа у Сабадаша была как у Гоголя или Белинского. Это было видно издалека!
Последующие дни я проводил в основном на улице, но композитора не встретил ни разу. Однажды я вышел раньше, часов около девяти. Когда я спускался на первый этаж, сердце мое екнуло, потом забилось чаще. На лестничной площадке стоял Сабадаш и, не торопясь, закрывал замок входной двери своей квартиры.
Я замер на месте. Сабадаш закрыл двери, подергал ручку, и... его каблуки зацокали по мраморным плитам. Выйдя из подъезда, композитор повернул вправо, в сторону театра. В десяти-пятнадцати метрах я следовал за ним. Меня поразило то, что композитор был обыкновенным. В его сухощавой фигуре не было ничего необычного. Сабадаш слегка сутулился. Длинные прямые с проседью волосы закрывали уши, спускались почти до воротника его пиджака и слегка подворачивались внутрь.
При выходе на театральную площадь, словно почувствовав, что за ним идут, Сабадаш оглянулся. Второй раз он оглянулся, когда мы проходили мимо кинотеатра "Жовтень". За кинотеатром он повернул направо. В тот день я проводил Сабадаша до филармонии.
На следующий день я вышел раньше. Сабадаша я ждал, сидя на скамейке, кольцом окружавшей вековое дерево в самом углу Соборной площади. Сабадаш вышел из подъезда минута в минуту. Я последовал за ним. Сегодня он не оглядывался. Однако, миновав кинотеатр "Жовтень", Сабадаш внезапно остановился. Секунду-другую он стоял неподвижно. Затем повернулся ко мне. Я уже пожалел, что сегодня увязался за ним. Хотелось убежать. Сабадаш поманил меня всей кистью, приглашая и как-бы призывая к вниманию:
- Ты любишь музыку, мальчик?
Я утвердительно закивал головой.
- На каких инструментах ты играешь?
-Я не играю совсем.
Говорить было трудно. Я едва выдавливал из себя слова.
- Может быть ты поешь?
- Меня проверяли в хоре. У меня нет ни слуха, ни голоса.
Сабадаш стоял, полуобернувшись. Портфель он держал перед собой двумя руками, как школьник. Фигура его, казалось, еще более ссутулилась. Сейчас полагаю, что тогда он, как и я, был в некотором затруднении. Последовала неловкая пауза. Потом композитор сказал:
- Это хорошо, что ты любишь музыку... Что ж, мне пора...
Больше Сабадаша я не провожал никогда. Вышло так, что впоследствии мы не встречались.
Черновцы... В постперестроечные годы я бываю в "маленьком Париже" очень редко. Нас расселили. Это уже другая страна. Последний раз я был в городе моего детства два года назад. Тогда Олег с моей внучкой Оксаной подарили деду воскресную экскурсию. На территории центрального стадиона города проходила межобластная выставка голубей.
Черновцы... Разбегающиеся в разные стороны от Центральной площади семь улиц... Пешеходная вечерняя Кобылянская... Подрагивающие в свете переливающихся разноцветных неоновых огней, отполированные дуги булыжной мостовой... Подвешенные к чугунному, с ажурными завитками, столбу, большие круглые часы на площади перед ратушей... Удивительной мелодичности утренние трамвайные звонки... Бубличная с горячими пончиками, тир, музеи, кинотеатр "Жовтень", стремительный Прут, глухой, почти дикий парк Шиллера... Непреходящая новизна ощущений, тревожно-радостное ожидание грядущего чуда... ══
...Точно в полдень слышу, звучащую с балкона ратуши, мелодию "Марички". Меня не покидает ощущение, что трубач в буковинском народном костюме играет эту мелодию по моей просьбе. Попросил я его об этом еще шестьдесят лет тому назад. Тогда этот удивительный город на берегу Прута, расположившийся, как и древний Рим, на семи холмах, был моим.
Травы высыхают - корни остаются.
Народная мудрость
Сердце скулит ритмично,
Гены гуляют в теле...
Обычно, вполне обычно -
Туман в родовом древе.
Вот - ёкнуло и заныло.
Прошлое - словно дыра.
Фотография да могила.
Какие они... пра-пра-пра?
Ja-kob
Домка
Я любил, когда родители посылали меня с поручениями. С любыми. Куда нибудь, лишь бы подальше от нашего двора. Дома я успел изучить сарай, стодолу, все закоулки, узкие пространства за домом, сараем, за скирдой прошлогодней соломы, за кучей чеклежа - переедков кукурузянки.
Я лучше родителей знал, что делается на наших чердаках и чердачках, в обширной кладовой, которую называли каморой, в земляном еще погребе. (Бетонированный подвал отец построил только в пятьдесят шестом.) Я мог нарисовать по памяти трещины в стенах внутри свиной конуры, в которую родители не заглядывали с тех пор, как построили. Я знал наперечёт шестки и колышки в низеньком, почти игрушечном курятнике, в котором трудно было повернуться даже мне, восьмилетнему.
