И Митя почувствовал в доброй Леле нотку неприязни. «О нет, — подумал Митя, — Вера совсем другая! Я-то знаю. Просто она не прощает подлости. Но я ведь не знал, что есть сын!.. Боже мой! Если бы я знал! — думал Митя с отчаянием, будучи сейчас уверен, что тогда бы он ушел к Вере… А на самом деле?.. Может быть… Теперь этого уже никто не узнает, — что было бы, если бы…
Леля засобиралась домой — через десять минут уходил последний автобус на станцию…
Но Митя с такой мольбой смотрел на нее, что она вздохнула и осталась. Они проговорили до утра. Митя рассказал все до дна честно.
Он исповедовался Леле, освобождаясь.
Ведь он ни разу в жизни ни одному человеку не рассказывал ВСЕГО!
Когда они поняли, что валятся с ног от усталости и времени — пять утра, Леля сказала:
— Митя, я постелю тебе наверху, а сама прикорну здесь, скоро уже поеду, мне надо в Москву… А ты спи. Я скоро снова приеду… И тогда мы поговорим о твоей работе. Здесь многие живут круглый год, дачи старые, и почти все уже перестроены в коттеджи, завтра увидишь. Думаю, ты сможешь давать уроки английского, уверена, желающих будет достаточно. Я поговорю.
Митя не нашелся что ответить и готов был зарыдать…
Уйдя наверх, он задался вопросом: стоит ли через некоторое время спуститься к Леле? Ему и ей нужны теплота и духовная близость, не секс. Для Мити Леля осталась той давней прекрасной Еленой Николаевной, с огромными голубыми глазами, чуть располневшей, ну и что?
Он любил Елену Николаевну сегодня вечером почти как тогда…
Митя спустился вниз.
Горела настольная лампа, а Елена Николаевна просматривала какой-то журнал. И увидела его. Приподнялась на локте и осторожно спросила:
— Митя, что-нибудь нужно?..
Он не ответил, подошел к дивану и присел на край.
Она смотрела на него странным взглядом, в котором была какая-то боязнь, не страх, а настороженная боязнь.
Он наклонился к ней, вдохнул сладковатый запах духов…
Она резко села на диване, на ней была ночная рубашка розового цвета с резными листиками, она шла Леле, давая розовый отсвет на лицо, руки…
— Не нужно, Митя, — попросила она искренне, — я понимаю, что ты чувствуешь себя обязанным…
Помолчала, подавила некоторую горечь, проскользнувшую в голосе, и спокойно закончила:
— Я люблю тебя, но теперь совсем по-другому. Мне было бы неприятно, если бы сейчас между нами что-то произошло… Не нужно этого, Митя…
Ему стало стыдно.
— Прости меня, — прошептал он, — но это совсем не так, как ты думаешь… Я… — Он не стал продолжать, встал и ушел, еще раз сказав «прости»…
А Леля думала о том, что он тоже ничего не понял.
Может быть, если бы она не стеснялась своего нынешнего вида, она бы отдалась ему со счастьем осуществившейся мечты… Но всему свой срок. И Леля в темной меланхолии сказала себе, что так будет и впредь, как бы и чего ей ни хотелось.
Есть такое жутковатое словечко — поздно.
Она часто приезжала к Мите и действительно нашла ему учеников, трех девочек и мальчика из «состоятельных» соседей. Английский стал очень актуальным, и дети на следующий год должны были проходить тестирование по языку для поступления в специализированную гимназию.
Каждый раз Митя встречал Лелю обязательным обедом и каким-нибудь сюрпризом в виде торта-мороженого или бутылочки шампанского, за которыми мотался в ближайший подмосковный город, вполне, как оказалось, цивилизованный.
Леля никогда больше не оставалась на ночь, и если вдруг в их вечерней или дневной беседе, которые радовали их обоих несказанно, наступала томительная пауза, когда они оба неожиданно остро ощущали себя мужчиной и женщиной наедине, то либо Леля, либо Митя вскакивал с места, что-то принося, унося, подкладывая дров в камин…
Однажды Леля сказала, что Кира не верит, что Митя успел уйти до прихода Лели в тот день, и добивается от Лели правды. Но она как партизан стоит на своем.
— Леля, ты говорила, что я увижу моих ребят… — однажды напомнил Митя.
Она заволновалась. Собралась с силами и ответила:
— Понимаешь, больше всего я общаюсь с Митенькой, я с Нэлиными детьми познакомилась через Киру, и я его увижу на этой неделе, он заезжает иногда ко мне… Но я обязательно подумаю, как всех объединить. Митенька-то приедет обязательно! Верин Ми-течка?.. Она устроит мне скандал, я ее знаю! После замужества она вообще стала нетерпимой. Поговори с Митенькой — он как-то влияет на них на всех.
Митя не узнал своего старшего сына.
Перед ним стоял очень высокий, худой молодой человек с довольно узким лицом, светлыми глазами и черными волнистыми волосами. Его черные прямые брови делали лицо строгим и как бы точно выверенным.
…Господи! И это Митенька! Который, как всегда считал Митя, был в «их», Нэлину родню! Теперь Митенька ни в кого и прекрасен, как Бог. Митя вспомнил, что ведь сын его — священник… Наверное, он таким и должен быть?..
Митя не мог оторвать глаз от этого бледного аскетичного лица и от этих потрясающих прямых черных как смоль бровей…
— Митенька… — прошептал он, и слезы навернулись на глаза…Слезлив стал до безобразия, со злостью на себя подумал Митя. А сын вдруг просветлел лицом, наклонился к отцу, обнял его и сказал:
— Папа, папочка, не плачь… Мы теперь всегда будем вместе…
Сказал по-взрослому и как-то по-детски…
Митенька был странно хорошо одет для священника, на нем было классическое черное пальто, под ним — тонкий серый свитер и велюровые джинсы.
«…Он любит велюр, как и я», — подумал Митя, и эта мелочь порадовала его и подняла настроение.
Они сели в гостиной, и Митя засуетился, желая отменно накормить сына, — хорошо, что сегодня он не поленился и сварил обед!
Митенька отказался. Он сказал, что ни мяса, ни рыбы не ест и вообще ничего не хочет, разве чаю…
Смутившись, Митя предложил немного выпить за встречу… Есть джин…
Митенька улыбнулся ему, как ребенку:
— Папа, я и не пью. Если ты хочешь… не обращай на меня внимания.
Поняв, что ему выпить необходимо, Митя достал джин, а Митеньке принес чаю с лимоном.
Наступал тот самый момент, когда он должен вымолить прощение у своего старшего сына… Отпустит ли Митенька ему грехи?..
Он сказал:
— Сын, я глубоко виноват и перед тобой, и перед вами всеми, простишь ли ты меня?.. Ты — святой человек, если можешь, прости… Я был так неразумен!.. Я знаю, что преступления мои…
Митенька же с легкой укоризной произнес:
— Папа, кто я такой, чтобы прощать или не прощать тебя? Я такой же человек, как ты… Ну, с другим характером, другой натурой, которой наделил меня Бог… Тебя он наделил твоей натурой, значит, это для чего-то нужно? Ты не задумывался над этим?
Митенька с любовью и состраданием смотрел на отца и видел его таким, каким тот был в его детстве — красивым, счастливым, победительным…
— Нет, — покачал головой Митя, — я был слишком легковесен, чтобы задумываться над серьезными вопросами, я не знал, что я сделаю завтра… Но даже звери не бросают своих детей на произвол, пока они несмышленыши, а я это сделал!
— Папа, не надо! У тебя много детей, и я думаю, мы все в скором времени встретимся с тобой, и все будет хорошо! Каждый из нас должен понять, что Бог через тебя дал нам жизнь, и это великая тайна и великое предназначение. А там — мы сами должны были выбираться и выбирать… Это уже делал не ты. Это делал каждый из нас сам. И ты нам ничего не должен.
Митенька с той же любовью — из детства смотрел на отца, а у того глаза наполнялись слезами, и он ничего не мог с собой сделать.
Митенька — необыкновенный, таких больше нет! И он ЕГО сын! Его кровь и плоть!..
…Митя задумался, сидя у камина, вспоминая, как он появился на даче у Лели и свою первую встречу со взрослым сыном. А сегодня он ждет всех четверых. Митя удовлетворенно оглядел стол. Уж он постарался для своих детей!
Чего тут только не было! И почти все приготовлено им самим: лобио, сациви, салаты… Если бы он умел печь пироги, спек бы!.. Он так хотел понравиться им! Так хотел, чтобы хоть теперь между ними установились, пусть не дружеские, но хотя бы родственные отношения… Того Мити — нет. Это он постарается объяснить.
