- Дарья, ты там в ДЭЗе работаешь. Попробуй похлопотать. У нас тут и так тесно, а от него здесь такая вонь всегда, - внушал Дарье дед.

Дарья молчала. И молчала она, как бы соглашаясь с дедом. Владимиру сделалось не по себе. После этого случая стал Владимир редко дома бывать.

И вот пришёл он как-то домой. Тихонечко прошёл к себе в комнату. Лёг на диван. За окном мрачный колодец двора. Ни солнца тебе, ни небушка - хотя бы клочок. Серо-грязная стена дома, окна, сквозь мутные стекла которых едва видны пролёты лестницы чёрного хода с бачками для пищевых отходов. Ото всего этого повеяло вдруг на него такой безнадёгой, что почувствовал он, как из глаз у него полились слезы. И вдруг в комнату к нему вошла его бывшая.

- Ты что? - тихо спросил Владимир.

А она ему.

- А хочешь я на тебя свой дом в деревне перепишу?

- Зачем?

- Будешь там жить.

- С тобой?

Она промолчала.

- Я там сопьюсь.

На том разговор и оборвался. А спустя какое-то время у нового мужа Дарьи деньги пропали. Что это? Соседи решили действовать? Или человек просто потерял деньги?..

Специалист по юриспруденции устроил всем форменный допрос. "А не видел ли кто денег его, не взял ли их кто"? В основном он напирал, конечно же, на бывшего мужа своей жены, так как тот к тому времени был без работы и на что жил - не известно было. Дед с бабкой были очень довольны произошедшим. Прям повеселели даже. Но денег так и не нашли. И кто их присвоил, или они вообще неизвестно где были потеряны, так выяснить и не удалось. Зато специалист по юриспруденции приходит спустя какое-то время домой с работы и объявляет всем.

- Всё, я эту тварь оформил! За тунеядство на сто первый километр...

- Вот, молодец! - угодливо как-то проговорили пенсионеры-льготники.

- А зачем ты это сделал-то? - сказала Дарья. - Думаешь, так лучше будет?.. Ты за то время, что он не работает, хоть раз с ним поговорил об этом как человек? Только и делал, что пугал только.

- Нет, ну ты даёшь, - удивился он. - Я ему что папа-мама? За квартиру не платит! А ты ещё подкармливаешь его! - походя, накинулся он на жену. - Принц какой! Зато он теперь там и работать будет!.. Да я б таких вообще уничтожал бы! - вдруг, неожиданно как-то брякнул он.

Дарья молча посмотрела на него и затихла. Герои гражданских сражений, тоже почему-то вдруг притихли и тут же гуськом друг за другом уползли к себе в комнату. И остался наш юрист-специалист на кухне один с женой. Она разогревала ему ужин, а он стоял возле неё и шабуршал газетой с умными мыслями. Поняв, что занесло его куда-то уж очень не туда, он какое-то время помолчал, а потом решил все-таки продолжить. Ну чтоб затереть как-то ту дремучею чушь свою. Закрасить чем-нибудь умным.

- Конечно, когда-нибудь наука за таких возьмётся. Ведь все они такие очень сильно мешают поступательному развитию нашего общества, - рассудительно молвил он. - А главное, сколько средств государство на них тратит. Лечат их, уговаривают, тогда, как у нас везде рабочих рук не хватает.

Настаивая на продолжении разговора, он был уверен, что жена его поймёт. Должна понять. Конечно. Ведь она работник ДЭЗа и значит, в каком-то смысле, такой же, как и он, человек, переживающий за общественный порядок. Но на Дарью накатил вдруг страх какой-то. Она вспомнила вдруг мать свою, отца, все эти хрущёвские страсти с переустройством сельской жизни, вспомнила деда-старообрядца своего и то, как он тяжело доживал свои последние годы после Колымы. Ото всего этого на глазах у неё сразу же навернулись слезы и к горлу подкатил ком. Она молчала.

Когда они ушли с кухни в комнату, то Борис уже за столом продолжил распространяться о том же.

- Нет, но ты пойми. Сам принцип устройства нашего общества таков, что в нем нет объективных причин, порождающих таких подонков, - Все эти проблемы у нас больше от субъектов подобных твоему бывшему. То есть в генах у них, - пояснил он и, намотав первую порцию макарон в кетчупе на вилку, отправил её в рот. - Здесь, - жуя, продолжал он, - со временем скажет своё слово генная инженерия - что-то вырежут, а что-то вставят, - убеждённо разглагольствовал он. - Ну, а пока против всего этого уродства меч правосудия нам не помешает. Ты, как думаешь? - спросил он у жены.

Дарья, чувствуя, что Борис, говоря о мече правосудия, хотел бы иметь его в руках не столько как правовой механизм, сколько как большую дубину, которой можно было бы крушить вся и все с ним несогласное - "пока наука бессильна", - сказала ему каким-то не своим обычным мягко женственным тоном, а с издёвкой в голосе.

- А может быть всех их пока таких непонимающих и неправильно живущих заморозить до лучших времён. Все же это гуманнее было бы... Да и с точки зрения экономии человеческих ресурсов, жизни на земле - разумнее было бы...

- Во, во! - тут же, не расслышав издёвки в её голосе, клюнул Борис на подсказку. - Я же вижу. Ты не просто бухгалтер и кое-что во всем этом сечёшь!..

И, поцеловав жену, поблагодарил её за вкусный ужин и довольный не только ужином, но и собой, уселся в кресло с газетой напротив телевизора.

"Господи! - заныло в душе у Дарьи. - Да уж ни мартышка ли это всего лишь на всего учёная?", - подумала она.

- Послушай, - сказала она вдруг без оглядки на то, что Борис сейчас скажет ей на это, и что подумает о ней при этом. Сказала своим обычным напористым тоном, которым давно уже не говорила. - А тебе не кажется, что пьянство и тунеядство у нас явление далеко не только бытовое? - спросила она его.

- А какое же? - снисходительно спросил он у неё.

- Сдаётся мне, что оно у нас вообще только социальное! И давно уже! Ещё со времён Ивана Грозного!

- Так что же тогда все-то не пьют?

- Ну, так и у Достоевского в "Идиоте" одного только князя Мышкина за идиота все считают, а все остальные-то как бы и не причём.

Муж уставился на неё так, будто впервой только увидел и услышал её. Он хотел уже было что-то возразить ей на это, да вдруг передумал почему-то и уткнулся в газету.

Она ушла с грязной посудой на кухню и теперь стояла там, мыла посуду и с горечью думала о произошедшем у них в квартире. О своём "бывшем". Ведь она год назад ещё только была его женой, Дарьюшкой. И оставила она его теперь по соображениям для неё не совсем приемлемым. Это всё больше тётка её. Да и все эти подруги по работе. Ей же давно уже было как-то не комфортно на душе ото всего этого.

- Да, права тётка, у каждого своя жизнь, своя судьба. И счастье отпущено каждому в меру разумения его, - думала сейчас она. - Это я понимаю. Но тяжело мне что-то. С ума сойти!.. Нет, и ты посмотри! - тут же подумала она о Борисе. - Этих беззубых волков он, похоже, боится и даже не мыслит себе приструнить их, а в этого, всего изломанного какого-то агнца, вцепился!.. И это ж стоило ему ради этого учиться десять лет в школе да десять лет потом ещё в двух институтах, чтоб потерять даже то человеческое, что было в нем от природы. Ведь было же в нем что-то когда-то такое? Вот ведь и сейчас, призывает казнить, объясняет и доказывает необходимость этого, и все вроде как логично и правильно, но глаза у него при этом... Как с перепуга какого! Странно! А ведь эти вчерашние пугала почему-то боятся его! И - что интересно - держатся они все трое всегда такими важными, уверенными в себе, а глаза у них у всех троих при этом всегда как с перепуга какого и тоскливые какие-то, как у собак, которых часто и много били и бьют.