– Как ты мог?
– В смысле?
– Вырубиться на таком фильме!
– Я всегда вырубаюсь, если фильм хреновый.
– У нас романтический вечер, между прочим.
– Да, верно, – сказал он. – Тогда да, прости. Кстати, чем кончилось?
– Иди ты в задницу! – сказала она с нежностью.
В Дублине принято выражать нежность, ругаясь последними словами.
Короче, вся эта тема, эта история с Дракулой для него ровно ничего не значила. И все же ему захотелось крови.
Захотелось отчаянно.
«Отчаянно» – это с недавних пор. Недавняя, ненавистная перемена. Хочется пить и пить кровь, жажда нестерпимая… Вот мерзость.
Когда это началось, он сам не знал. Но точно помнил, когда именно осознал свою жажду.
– Тебе какой стейк, прожаренный, не очень?
– Мне? Сырой.
Жена рассмеялась. Но он сказал чистую правду. Ему хотелось именно тот кусок мяса, который она держала над сковородкой! Вот этот, сырой, немедленно!.. К черту сковородку, зачем портить продукт? Он почувствовал, как борются между собой мыщцы его тела, мускулы шеи, мускулы челюстей: одни старались его удержать, другие за него вступились.
И тут он проснулся.
Но нет, он давно не спит: он стоит на кухне, уставившись на стейк, пожирая его глазами.
– Поджарь совсем чуть-чуть, – сказал он.
Она улыбнулась:
– Ты у меня дикарь.
Через несколько минут он воспользовался ее словами как лазейкой (мол, спокойно, я просто прикалываюсь, такой уж уродился), наклонился к обугленному мясу на своей тарелке и облизал его. Дети вздумали проделать то же самое, и вся компания перемазала носы бурым соусом. Он заставил себя забыть, что у него ломит челюсти, подавил в себе рык, желание кусаться. После ужина все уселись смотреть кино на диске. В общем, чудесный вечер. Честно-честно, все шло хорошо. Жизнь текла в нормальном русле. Какое-то время. Довольно долго. Несколько недель, как ему показалось. Однажды он заглянул в холодильник. На тарелке лежали два стейка из филейной части. Дожидались его. Да, наверное, прошло несколько недель, ведь Вера – жена – покупала стейки не так уж часто. Не то чтобы Вера закупала все или большую часть продуктов одна – просто возле мясной лавки она оказывалась чаще. Она покупала еду, он – вино. Она покупала мыло и туалетную бумагу. А он – вино. «Ты у меня дикарь».
Он схватил один стейк, отошел к мойке. Оглянулся через плечо – все нормально, никого – и сожрал стейк, наклонившись над мойкой. Нет, не сожрал. Сперва облизал, словно эскимо: холодный. Услышал, как зацокали по алюминию капли крови, почувствовал, как кровь сбегает по подбородку. Такое ощущение, будто это у него течет кровь. Он начал торопливо высасывать, пить. Не то: кровь должна быть теплой, сказал он себе. И страшно возненавидел себя за эту придирку: во даешь, сам себе ломаешь кайф, ищешь предлог снова… снова проделать… это… допустим, удовлетворить потребность, избежать ломки… так-так, значит, у него внезапно появилась зависимость от крови, а он и ухом не ведет, словно так и надо. Он зарычал – рыкнул как следует, мало не покажется. Оглянулся через плечо. Впрочем, теперь уже все пофиг. «Ты у меня дикарь». Он жевал мясо, пока оно не перестало быть мясом. Все, что осталось, выплюнул в мусорное ведро. Обтер подбородок, вымыл руки. Осмотрел рубашку: чистая. Пустил горячую воду, понаблюдал, как черные капли краснеют, розовеют, пропадают совсем. Взял из холодильника тарелку со вторым стейком, спихнул его в ведро. Завязал пакет, заправленный в ведро, достал, вынес на помойку.
– Где ужин? – спросила Вера.
– Что?
– Я купила два стейка. Вот здесь лежали. – Вера стояла у холодильника, распахнув дверцу.
– Они протухли, – сказал он.
– Не может быть!
– Протухли, – сказал он. – Воняли уже. Я их выбросил.
– Да что ты! Первосортные стейки, – изумилась она. – Куда выбросил, сюда? – Вера подошла к ведру.
– На помойку, – сказал он.
Черт, неожиданный поворот; надо было все наперед продумать.
– Пойду достану, – сказала она, направляясь к двери. – Прохиндей! – Это о мяснике.
– Не надо, – сказал он.
Он не встал, не попытался преградить ей дорогу. Остался сидеть за столом. Сердце в груди – его собственное мясо – неистово запрыгало, заколотилось.
– Он всегда нас хорошо обслуживал, – сказал он. – Если мы пойдем с ним ругаться, он… ну-у-у… отношения испортятся. Отношения продавца с клиентом.
Он упоенно слушал себя. Получалось убедительно.
– Там еще фарш есть, – продолжал он.
– Фарш я взяла детям, – возразила она. – На котлеты.
– Я котлеты люблю. И ты тоже.
Дверь из кухни на двор стояла нараспашку. Сегодня жарко, уже неделю жарко. Он смекнул: ей страшно не хочется поднимать крышку мусорного контейнера. Шугать мух, копаться в помойке.
На ужин были котлеты. Маленькие, но дети не ныли, что им досталось немного. Обошлось.
И делу конец.
Утолил позывы – и будет. Он вспомнил – увидел со стороны – как набросился на мясо, наклонившись над мойкой. Прикрыл глаза, крепко зажмурился: «Только представь, – велел он себе, – что тебя за этим застукают… Кто-нибудь из детей, жена… Жизнь кончена».
Он задавил в себе жажду. Но через несколько дней она вернулась. И он снова ее задавил. Снова к холодильнику. Ага, отбивные из барашка. Огромным усилием воли заставил свою руку не трогать отбивные. Ухватил упаковку куриных грудок: на полистироловом лотке, затянуты в пленку. Проткнул пленку пальцем, ободрал. Вытряхнул грудки на тарелку и выпил розовую, почти белую кровь. Залпом, с лотка. Немедленно стошнило.
Исцелен. Тошнота, гадливость – лучшее лекарство. Чтоб я еще хоть раз… На следующий день не пошел на работу. Вера пощупала его лоб:
– А вдруг у тебя свиной грипп?
– Куриная оспа, – сказал он. «Ты у меня дикарь».
– Или ветрянка. Хотя ветрянкой ты, наверное, в детстве переболел, – сказала она. – Переболел, да?
– Вроде да.
Она заволновалась:
– От ветрянки у взрослого мужчины может быть бесплодие.
– Я вазэктомию[8] сделал, – напомнил он. – Три года назад.
– Я забыла.
– А я вот помню.
Как бы то ни было, он исцелился. Взял себя в руки. Достаточно было только подумать, только вспомнить: вкус куриной крови, полистироловый лоток… Весь день подташнивало. А он нарочно себя доводил. Изводил воспоминаниями, пока не осознал: все путем, теперь я в прочной завязке.
На самом деле ему не кровь была нужна, а железо. Этот вывод он сделал, когда снова вышел на работу и немного полазил в Интернете. Все логично. Сразу от сердца отлегло. Алая коровья кровь – она и на вкус, и даже на вид металлическая, отдает ржавчиной. Вот по чему он на самом деле изголодался – по железу. Организм требует. В последнее время лицо какое-то бледное; перед телевизором в сон клонит, точно старика. Анемия. Все, что ему нужно, – это железо. Он купил себе пакет виноградного сока – дети виноградный не пьют. По дороге с работы зашел в аптеку за препаратом с железом. Но это он зря затеял. Провизорша уставилась на него поверх очков, спросила:
– Вы для кого берете, для жены?
– Мы их вдвоем пьем, – сказал он.
– Мне нужен рецепт от вашего участкового врача, – уперлась провизорша.
– Рецепт на железо?
– Ну да.
Пришлось взять презервативы и пастилки от кашля. На подходе к дому он отчетливо понял: вся эта теория насчет железа – полная туфта. Зашвырнул пакет с соком в кусты, туда же полетели презервативы. Дети правы: виноградный сок – гадость. А он здоров, как бык: просто крови хочется.
У него есть дети. Это самое главное. Сын и дочка. У него семья, любимая жена, терпимая работа. Работает он в банке, не такая уж большая шишка, чтобы во времена экономического бума получать астрономические бонусы, но достаточная, чтобы бандиты взяли его семью в заложники, а его самого под конвоем отправили открывать банковское хранилище – впрочем, такого еще не случалось. Главное, он нормальный человек. Сорок один год, гетеросексуал, живет в Дублине, любит посидеть с друзьями за пивом: за «Гиннессом», богатым железом напитком; раз в неделю играет в футбол в школьном спортзале с протекающей крышей, спит с женой достаточно часто, чтобы половая жизнь считалась регулярной, хочет не только жену, а много кого, но это так, мимолетные приступы, по большому счету, он никогда не задавался целью завести интрижку, и внезапная бешеная страсть в нем никогда не пробуждалась. Он нормален.
