К родословной Добрынских приписан некий Дмитрий Заяц (якобы «первак», сын Константина Добрынского). От него пошли ярославские вотчинники Бирдюкины-Зайцевы. От него же происходят вотчинники Тверского и Старицкого уездов Поджогины (Гаврила Поджога — сын Данилы Дмитриевича Зайцева).[1148] Из них крупнейшей политической фигурой был Иван Юрьевич Шигона. Брата Шигоны Василия убили в Казани,[1149] а другой брат — Федор никак себя не проявил. Заметим, кстати, что в окружении Василия III, кроме Шигоны, было еще несколько лиц, связанных с Тверью (среди них Карповы). Возможно, это был след еще тех времен, когда княжичу Василию поручено было управление Тверью (в 1490 г.).
В 1505/06, 1507/08, 1508/09 и 1509/10 гг. Шигона упоминался среди участников церемонии встречи литовских послов. Но в это время он уже выполнял важные поручения великого князя. Так, в 1508 г. он передавал «речи» Василия III воеводам в полках и со специальной миссией ездил к Михаилу Глинскому. Именно Шигона вместе с дьяком Иваном Телешевым вел переговоры о капитуляции Смоленска в 1514 г.[1150]
Прошло всего несколько лет, и к 1517 г. Шигона совершил бурный взлет по служилой лестнице. Впрочем, чин у него был весьма скромный: он назывался сыном боярским, «который у государя в думе живет».[1151] Но этот термин означал лицо, особо приближенное к государю.
С 1517 г. Иван Юрьевич — деятельный участник переговоров с Литвой (1517, 1522 гг.), имперскими послами С. Герберштейном и Ф. да Колло (1517, 1518 гг.), орденскими представителями (1517—1520 гг.). Он участник важнейших встреч с крымским мурзой Аппаком (май 1519 г.). В посольских делах он прямо называется «советником» великого князя.[1152]
Не менее важна роль Шигоны во внутриполитических делах. Еще в 1517 г. он вел расследование по обвинению в измене Василия Шемячича. Около 1520 г. по поручению Василия III говорил с его братом Дмитрием Ивановичем о «недозволенных речах», которые тот произносил по адресу великого князя. Около 1511—1521 гг. именно И. Ю. Шигоне Поджогину для Василия III передавал царевич Петр сведения о своем здоровье. Его посланец должен был «молвити Шигоне, чтобы и о том государя доложил: к митрополиту ли наперед велит итить о здоровье спросити или ко князю Дмитрею Ивановичю?» В 1523/24 г. И. Ю. Шигона Поджогин вместе с М. Ю. Захарьиным разбирал дело о попытке бежать за рубеж муромских детей боярских. В 1524 г. Шигона передавал распоряжение великого князя воеводам, отправленным в Казанский поход. В сентябре того же года он вел ответственнейшие переговоры с турецким представителем греком Скиндером.[1153] Шигоне передавал около 1525—1526 гг. свою челобитную кн. И. М. Воротынский.[1154]
В конце 1525 г. именно Шигона добился согласия от Соломонии Сабуровой на пострижение ее в монахини, не брезгая такими средствами, как избиение бичом.[1155] В лице Шигоны Малюта Скуратов имел своего такого же предшественника при дворе Василия III, как Симеон Бекбулатович — царевича Петра. Так же как Малюта, Шигона на ратном поприще не отличался.
То ли общее возмущение эпизодом с Соломонией, то ли чрезмерное властолюбие Шигоны привело к тому, что вскоре после 1525/26 г. его постигла опала и он исчез со страниц источников. Только после рождения наследника престола Ивана в августе 1530 г. Шигона вместе с другими опальными получает свободу. В 1531/32 г. Шигона наряду с другими видными придворными выступает в качестве душеприказчика великокняжеского протопопа Василия. В марте 1532 г. он присутствовал на приеме литовских послов. К этому времени Шигона, очевидно, и получил чин тверского дворецкого, который он и носил, во всяком случае, до марта 1539 г., когда ему докладывались правые грамоты Клинского уезда. Шигона вел переговоры с литовскими послами в декабре 1533 г., феврале—мае 1536 г. и в январе 1537 г. После смерти Василия III вел в 1533/34 г. переговоры со шведами. До 17 июля 1535 г. он выступал одним из душеприказчиков кн. М. В. Горбатого. С его именем связывается создание Успенского монастыря в родовом владении Поджогиных с. Иванищи (в 21 версте к северо-востоку от Старицы). Умер Шигона до 15 июня 1542 г.[1156] Он был близок к иосифлянам.[1157] На его дочери был женат окольничий Петр Иванович Головин.[1158]
Во время предсмертной болезни Василия III Шигона присутствует среди наиболее доверенных лиц великого князя. Именно с ним и дьяком Меньшим Путятиным московский государь и составлял свое завещание, а также «мыслил», кого пустить к себе в «думу», т. е. для обсуждения вопроса о судьбах государства. С. М. Каштанов считает даже, что в это время «Шигона был, кажется, самым приближенным к великому князю лицом». Шигона в источниках называется дворецким тверским и волоцким. Следовательно, после ликвидации Волоцкого удела (1513 г.) Волоколамск стал управляться в Тверском дворе. Как тверской дворецкий Шигона принимал участие в разборе поземельных споров.[1159]
По данным некоторых родословцев, у Константина Ивановича Добрынского был брат Андрей Одинец.[1160] От него вели свое происхождение Белеутовы, Олехновы (Алехновы), Рябчиковы и др. Их родословие тщательно изучено Веселовским, что делает излишним возвращаться к этой теме.[1161] В изучаемое время все они никаких крупных должностей при дворе не занимали. Это в значительной степени объясняется тем, что Белеутовы и их родичи своими владельческими отношениями были связаны с удельным Дмитровом.[1162]
Выезжие княжата, потерявшие титулы (Всеволож-Заболоцкие, Еропкины, Полевы)
В составе московской знати было несколько служилых фамилий, ведших свое происхождение от смоленских и фоминских князей. Все они уже давно при переходе на московскую службу (в XIV в.) лишились княжеского титула, что не помешало некоторым из них занять видное место при великокняжеском дворе. Среди них в первую очередь надо назвать Всеволож-Заболоцких, служивших московским князьям уже в конце XIV в. (схема 19).
У князя Александра Глебовича Смоленского[1163] было трое сыновей — Дмитрий, Владимир и Иван. Первые двое участвовали еще в Куликовской битве 1380 г. Старшая ветвь Всеволожских шла от Дмитрия Александровича. У Дмитрия было двое сыновей — Иван и Федор Турик.[1164] Иван Дмитриевич Всеволожский принадлежал к числу крупнейших политических деятелей, но неосторожно связал свою судьбу с кн. Юрием Дмитриевичем Галицким. С 1433 г. он был «поиман» («и с детьми»), ослеплен,[1165] а владения его (в Бежецке) конфискованы.
