Лани не спрашивал любимого ни о чём, и беседы заводил тогда лишь, когда тот проявлял желание их вести, в то время как сам не знал покоя ни днём, ни ночью, понимая, что однажды придётся расстаться. Он уже написал письмо в одну из святых обителей, как и обещал. И теперь допивал свою горькую чашу до дна, впрочем, как и тот, кого безответно любил. Жан Бартелеми пытался что-то изменить, даже нанёс визит Чёрному Лебедю, хотя и знал исход беседы наперёд. Он не думал, что Тома может догадываться о его тайных мыслях и всепоглощающих чувствах, поскольку был слишком несчастен для того, чтобы видеть хоть что-то вокруг. Ему, как никому другому, было видно, что мальчик перестал обращать внимание на цветы, на музыку, на вкусы и запахи. Потому он не боялся смутить арфиста своей опекой, он хотел, чтобы таким его и запомнил этот несчастный – человеком, который заботился, как о родном брате – бескорыстно.
Осень вступала в свои версальские владения рано и неосторожно – пошли дожди, стало холодно и сыро. Королевская резиденция взорвалась нежными красками астр, которые своей лилово-розовой гаммой разбавляли общую серость. Наступил день, когда король должен был вернуться из своего небольшого путешествия – по дороге с охоты он пожелал погостить у маршала де Шомберга, и вместе с ним у гостеприимного хозяина задержалась его свита и гости, которые сопровождали Его Величество на охоте. Что же касается событий, связанных с попыткой самоубийства Андрэ Жирардо, то эту неприятность бурно обсуждали около недели, но потом лишь справлялись о его здоровье у слуг, и в итоге всем было объявлено, что граф де Шампань отправился поправлять здоровье в своём личном имении в одноимённом графстве. Так или иначе, сегодняшним вечером дворец вновь оживал после десятидневного затишья, и, соответственно, вечером, в малых покоях короля все ожидали Тома Беранже и… его брата-танцовщика.
***
- Я не могу идти туда. Я не могу! Как я буду петь, когда он будет играть? Не вынуждайте меня это делать.
- Бесценный мой, я не хочу оказывать на вас давления, однако вы не можете не повиноваться королю. Даже моего влияния будет недостаточно, ведь в этой стране я – верноподданный Его Величества, который, из милости, даровал мне приют. Я не имею права постоянно просить его о каких-либо одолжениях.
- Но как, как, скажите мне, я должен себя вести?!
Гийом был в полной растерянности, когда король прислал своего пажа - сегодня вечером он желает услышать Гийома вместе с братом. Не зная, как поступить и что предпринять, дабы избежать болезненной встречи, он стал просить совета у Марисэ, который, в ответ, лишь требовал от него самостоятельного решения и стойкости.
- Почему вы так нервничаете? Или вы до сих пор любите его так сильно, что боитесь потерять самообладание? Так знайте же, Гийом - я вас не держу. И слишком мелочно было бы с моей стороны строить вам пакости, если бы вы пожелали прервать нашу связь. Вернувшись к вашему арфисту, вы ровным счётом ничего не потеряете.
- Ну что вы говорите такое, Мийави… ? Моё сердце давно и всецело принадлежит вам. Неужели вы этого не чувствуете? - чувствуя колкость в словах возлюбленного, Чёрный Нарцисс приблизился к нему, и плавно возложив руки ему на плечи, потянулся к нежным устам.
- Тогда докажите свою любовь, - отвечая лаской на ласку, Чёрный Лебедь подарил нежный поцелуй своему взволнованному любовнику, - В ответ на это я также готов предложить вам помощь - я пойду с вами. Вам легче от этого?
- Несомненно, мой принц, - прошептал Гийом, плавясь в руках Марисэ и пьянея от сладкого поцелуя.
***
Смежая веки, вижу я острей.
Открыв глаза, гляжу, не замечая,
Но светел темный взгляд моих очей,
Когда во сне к тебе их обращаю.
И если так светла ночная тень -
Твоей неясной тени отраженье, -
То как велик твой свет в лучистый день,
Насколько явь светлее сновиденья!
Каким бы счастьем было для меня -
Проснувшись утром, увидать воочью
Тот ясный лик в лучах живого дня,
Что мне светил туманно мертвой ночью.
День без тебя казался ночью мне,
А день я видел по ночам во сне.
(43)
Прекрасные строфы лились вместе с музыкой, выходившей из-под точёных пальцев арфиста. Его руки, гладкие, словно белый мрамор, плавно порхали по струнам, заставляя арфу плакать в беспомощном трауре вместе с ним. Гийом лишь подпевал ему, отчаянно пытаясь скрыть своё волнение – его новый принц находился в зале, восседая на возвышении по левую руку от монарха. Последний явно скучал и видно было, что мысли его далеко от Версаля – ветреный, как и его отец, Людовик XV успел увлечься некой мадам де Флёри, с которой познакомился пока гостил у маршала. Чёрный Лебедь Ангулема не спускал глаз с Беранже, который, в свою очередь, едва себя сдерживал, чтобы не смотреть на Тома, облик которого говорил сам за себя. Бесчисленные чужие взгляды были сосредоточены на арфисте, и многие уже подметили и перешёптывались о его нездоровом виде, и только он, Гийом, которому этот человек принадлежал безраздельно, не мог позволить себе на него взглянуть. Пристальный взор Марисэ был лишь хорошим оправданием его страху перед созерцанием результата собственной «нежной любви».
Отправляясь во дворец, Тома, несомненно, знал, что будет происходить там. Он знал, что Гийом струсит и не сможет смотреть на него, что Гийому будет больно слышать его голос. Ему самому было нестерпимо больно слышать Гийома. Но повиноваться королевским приказам должны все, а потому, несмотря на то, что мэтр Лани пытался переубедить его, и говорил, что может достойно объяснить королю его отсутствие, Дювернуа не стал злоупотреблять поддержкой своего влиятельного друга и, собрав всю свою волю, пришёл. Также он попросил Тьери вновь повязать шёлковую ленту на глаза, дабы не смущать Гийома, и не искушаться самому – за те дни, что он не видел своего неверного любимого, Тома осознал, что лучше ему впредь не видеть его. Так было легче.
Все последние дни Гийом постоянно пытался высмотреть среди придворных лиц того, кто так сильно напугал его несколько дней назад. Однако омерзительный де Тресси не появлялся больше при дворе, и Беранже, в конце концов, успокоился. Сейчас же, среди этих лиц он видел лишь тех, кто в той или иной мере имел отношение к его судьбе, и чувствовал, что нелюбовь со стороны представителей высшего света выросла вдвойне: мэтр Лани упорно не хотел видеть его, и с трудом выдавил сухое приветствие при встрече; маркиз де ля Пинкори, который уезжал вместе с королём, улыбался ему странной улыбкой, значения которой Гийом понять не мог, однако чувствовал, что ничего доброго в ней нет; маркизе де Помпадур он не раз наносил визит после того дня, когда стало известно о несчастье с Жирардо, и она принимала его любезно, но прохладно; Тьери же, если и встречался ему вдруг, делал вид, что не замечает, и даже когда он, Гийом, нарочно вывернул на него бокал с вином, тот не поднял глаз и поспешил удалиться.
Вечер был окончен, король уже покинул своё место, удалившись во внутренние покои, и гости уже собирались расходиться, когда в зале появился человек в тёмно-сером плаще. Выйдя на середину Овального салона, этот человек снял шляпу, и все увидели новоиспеченного графа де Вандом, ранее известного под именем виконта де Тресси. Король подарил этому мерзавцу новый титул и центральное графство за дорогой подарок, который тот преподнёс Его Величеству на день рождения – сорок четыре слитка чистейшего золота.
- Милостивые господа! – громко начал де Тресси, и к нему тут же устремились десятки взоров, и, в первую очередь глаза Гийома, - Чести находиться среди вас я обязан Его Величеству королю Франции и Наварры, и потому не хотел огорчать ни Его Величество, ни вас в его светлый день рождения! Однако мне нестерпимо видеть, как вы восхищаетесь и аплодируете стоя сыну лионской блудницы. Да будет вам известно, что беспутная матушка его скончалась от люэса, и сам он болен той же заразой, поскольку с малых лет зарабатывал тем, что продавал своё тело содомитам. Как это собачье отродье может находиться здесь, в обители помазанника божьего? Необходимо исправить это недоразумение!
