- Мне так стыдно.

- Не стоит, мой милый. Ведь сам я вам ничего доселе не рассказывал, а слухи – неотъемлемая часть версальской жизни, к которой я, признаться, до сих пор не привык. Потому и не считаю нужным общаться и выходить во дворец слишком часто. Это повлечёт за собой знакомства, а знакомства, в свою очередь, потребуют откровений. Не с моим прошлым, как вы понимаете, стоит водить дружбу с придворными. Король и так бесконечно добр, не навязывая мне своих желаний, и позволяя Ангулему числиться за мной, хотя я был там всего два раза.

- Но почему же ваш отец ничего не предпримет для того, чтобы забрать вас и вернуть власть вашей династии?

- Не всё так просто, мальчик мой. Взгляните на Францию, кто правит ею?

- Король… - неуверенно ответил Гийом.

- Да неужели? Францией правит прекрасная маркиза, вам, как никому другому об этом известно. И что может сделать, к примеру, королева? Очарование и образованность фаворитки короля – её главное оружие. Это Европа, друг мой, здесь не нужна армия. В руках же Сёгуната войска, а у наследника трона – лишь слуги да старые советники. Что может сделать император?

- И вы всю жизнь проведёте здесь, взаперти?

- Почему же взаперти, Гийом? Я никогда не привыкну ко всем этим людям, что окружают нас сейчас. Моих друзей вы знаете – это маркиз, Жан-Бартелеми и этот чудак Альетте.

- А где вы научились фехтовать и… - Гийом покосился на лежащую рядом, сверкающую катану.

- У меня были хорошие учителя.

***

Беранже возвращался домой в расстройстве. О дальнейшей судьбе Жирардо ему так и не удалось ничего разузнать у скрытного Марисэ, и, по правде, она не особенно занимала сейчас его мысли. Всё его сознание было поглощено мыслями о новом возлюбленном, который оказался принцем крови, и вселяющим ужас рассказом, что тот ему поведал. До сих пор Чёрный Нарцисс не думал о своей матери и том, как она переживает разлуку с ним. Два раза он садился за письменный стол, брал в руку перо, однако не мог и строчки написать, и в последний раз решил, что больше попыток предпринимать не стоит. Тёмный осадок, оставшийся на душе после беседы с Лебедем, внушал Гийому ещё большее беспокойство, хотя история не имела к нему самому никакого отношения, но перевернула что-то внутри него, поселив чувство вины и предчувствие неминуемого несчастья.

Дом встретил Гийома полной тишиной, хотя обычно в это утреннее время там всегда сновали слуги, повар грохотал на кухне, и непременно навстречу выходил Тьери. Беранже стал подниматься по лестнице, когда в гостиную выбежал помощник Лерака, видимо, услышав его шаги.

- Будут какие-то приказания монсинйор?

- Да, собери мои вещи в те два сундука, что стоят в кладовой. Только укладывай аккуратно, а не то получишь от меня!

Испуганно кивнув, парнишка поспешил исполнять указания хозяина, а сам Гийом вдруг услышал тихие голоса, доносящиеся из садика на заднем дворе. Спустившись, он быстро оказался там, где нашёл Тома и Тьери беседующими у фонтанчика под эвкалиптовым деревом.

- Тьери, помоги Жаку в моих покоях!

Щёки Тома вспыхнули багровыми пятнами, но он не пошелохнулся, услышав повелительный тон, а Лерак, не подымая глаз, молча поклонился и покинул сад, оставляя своих господ наедине.

- Как твоё самочувствие? - резко смягчая голос, спросил Гийом, и, приблизившись к Дювернуа, протянул к нему руки, но арфист резко поднялся с каменной лавки, избегая его прикосновений, и отошёл к фонтану, чтобы присесть на его ободок.

Молчание растворилось в тишине, которая воцарилась в саду. Даже птицы перестали петь, и только фонтан продолжал тихо и грустно журчать. Притихли не только птицы, но пчёлы и бабочки, и остались только двое, которые должны были говорить, но оба не хотели этого разговора. Ни один, ни другой не заметили, как быстро переменилась погода, превращаясь из солнечной в душную и пасмурную, будто подстраиваясь под их настроение и то напряжение, что возникло между ними.

- Я не должен больше жить в этом доме.

Переборов свой страх, Гийом начал первым, пристально следя за лицом Тома. А тот, казалось, перестал дышать, когда услышал эти слова. Болезненный румянец тотчас сменился серой бледностью, и он закрыл глаза, до этого устремлённые куда-то вдаль – он ещё ни разу не взглянул на Гийома.

- Это не потому, что я хочу уйти… начались грязные разговоры о том, что мы состоим в порочной связи. Все ведь считают нас братьями. Это всё из-за этого случая с Жирардо, кстати, ты же не знаешь, что он… впрочем, неважно. Но он столько всего наговорил маркизе, столько всего ужасного! И я буду ежедневно к тебе приходить, слышишь? Это ничего не означает… правда, я…

- Молчи, ничего не говори больше, - оборвал арфист бессвязный монолог Нарцисса.

- Тома!

Гийом подошёл ближе, и присел, чтобы взять его за руки. Дювернуа открыл глаза, обращая к нему взгляд, от которого всё нутро Нарцисса задрожало, а сердце стало колотиться так, будто к горлу приставили нож и сказали, что пришло время смерти. Тома не стал высвобождать рук, и долго блуждал мутным взором по его лицу, будто читая и запоминая текст. Он ничего не отвечал и не говорил. С каждым вдохом и выдохом взгляд его прояснялся и становился мягче, и тревога Беранже стала потихоньку отступать, когда вдруг Тома притянул его к себе, и вовлёк в поцелуй. Билл и не думал отстраняться, однако с каждым нежным движением горячего языка, с каждым следующим вдохом, которому не хватало воздуха, боль сворачивалась клубком, подкатывая к горлу и заглушая зов, за которым недавно устремилось беспокойное сердце. Беранже не заметил, как собственные руки стали подниматься выше, и обвили шею арфиста, и сам он прильнул к нему, заключённый в объятия его ненавязчивых рук. До последнего Нарцисс думал, что Тома его оттолкнёт, ударит, не позволит себя касаться, но его поведение совершенно не укладывалось ни в какие понятия. Поцелуи становились всё глубже, а движения всё увереннее, и невозможно представить, во что бы могло это всё превратиться, не выйди в сад Тьери, с сообщением о том, что прибыла карета от мэтра Лани.

- Зачем? – первым оторвавшись от затягивающей боли, Гийом в недоумении смотрел то на слугу, то на Тома.

- Мэтр Буше пишет портрет мсье Дювернуа в доме господина Лани.

Тома молчал. Тяжело дыша он сидел, глядя на Гийома, лицо которого изменилось в одно мгновение. В нём появилась ирония и насмешливость.

- Тогда я не смею вас задерживать, сударь! – воскликнул Нарцисс, вскакивая с колен, и направляясь к выходу из сада, - И нужно было столько времени скрывать от меня правду, когда всё было ясно с самых первых дней?! Я так и знал, что верность ваша лжива, и всё это притворство раскроется в один прекрасный день. Как хорошо, что я вас покидаю, будьте теперь свободны и живите счастливо!

Дювернуа встал, но голова его закружилась, и он сел обратно, а Беранже, пылая от гнева, покинул сад, оттолкнув от калитки Тьери.

- Вам плохо? Принести воды? – Лерак тут же кинулся к арфисту, боясь, чтобы тот не упал в обморок, - Давайте пересядем на скамью. Вот так.

- Зачем вы только сказали это?

- Но ведь…

- Он уходит.

- Куда? – пораженно воскликнул Тьери, однако тут же из дома послышался крик Беранже:

- Тьери! Мои вещи надобно перенести во дворец! Герцог ангулемский был очень любезен и предоставил мне свои покои на первое время.

- Вы слышали?

- Ах, как хорошо я знаю этот голос… Может, давайте отложим встречу с художником? Ведь вы не в состоянии.

- Со мной всё хорошо.

Лерак лишь покачал головой, понимая, что Дювернуа пребывает в сильном потрясении и пока не осознаёт происходящего, и помог ему встать, после чего крикнул служанке принести воды, и отвёл наверх, чтобы помочь одеться для поездки в Париж.

***

Гийом появился в покоях Чёрного Лебедя разгневанным и беспокойным, и на все вопросы хозяина, поначалу, отвечал рассеянно, будто бы не понимал сути вопросов. Однако герцогу ангулемскому удалось найти нужные слова, чтобы выспросить все подробности, которые его интересовали: как держался Дювернуа, что говорил, каким Гийом его оставил?