Уходя на первое и последнее свидание с невидимым обожателем, Беранже не сообщал Тьери, куда направляется, и тот сперва провёл всю ночь в волнениях, и пришёл в ужас, увидев своего хозяина только на следующий вечер – бледного, с ссадинами на лице. Беранже под руки привели двое лакеев, потому как сам он едва переставлял ноги. Лерак тотчас послал за лекарем, а сам принялся раздевать его, чтобы искупать и уложить в постель, но когда увидел многочисленные кровоподтёки и синяки по всему телу, сразу догадался о природе их происхождения, и, судя по всему, разбитые губы Гийома, который пребывал в полубессознательном состоянии, были следствием того же самого.
Сколько ни добивался Тьери имени того негодяя, что учинил такое, Беранже отказывался признаваться, слёзно умоляя ни о чём не рассказывать Марисэ, который должен был вернуться со дня на день. Смутные догадки стали мучить Лерака лишь на десятый день, когда приехал Чёрный Лебедь и сменил его у постели Гийома. Тогда Тьери, послушав, о чём судачат придворные, узнал, что граф де Даммартен не появлялся в Версале со дня свадьбы маркиза. Этот факт, конечно же, мгновенно оброс слухами и домыслами, а спустя две недели о таинственном исчезновении говорили, как о похищении богатого наследника. Правду знали только де ля Пинкори, передавший прошение Дювернуа королю через маркизу де Помпадур, сама маркиза и, соответственно, Его Величество, давший добро, и подписавший бумагу. Когда же решился вопрос о передаче всего наследства графа де Даммартен Александру Этьену (как и было завещано мэтром Лани), самые злые языки попытались выдвинуть версию о том, будто маркиз сперва втёрся в доверие к полуслепому мальчишке, а после спланировал убийство, дабы ускорить процесс перехода к нему земель и капитала покойного хореографа. Кривотолки дошли до абсурда, когда некто высказал подозрение, что второго Беранже, Чёрного Нарцисса, якобы, убили вместе с братом. В итоге, как и всё прочее в Версале, эта тема постепенно стала затихать, и забылась в итоге, сменившись новыми страстями: кто-то промотал состояние, кому-то жена наставила рога, у кого-то закрутился роман, а кого-то отлучили от двора.
Ещё раз попытавшись выяснить у Гийома все подробности, Тьери потерпел поражение перед его упорным молчанием, которое лишь убедило его в прямой связи между состоянием Нарцисса и исчезновением арфиста. Тем временем Гийому с каждым днём становилось всё хуже, он угасал на глазах, а пустота, крывшаяся внутри, за затравленным взглядом, гласила о полном безразличии ко всему вокруг.
Так прошёл месяц, в течение которого Чёрный Лебедь проводил у постели Беранже сутки напролёт. Печальный и задумчивый, он тщательно ухаживал за непутёвым любовником, и всячески старался доставить ему радость, принося цветы и даря подарки. Нарцисс пытался улыбаться, но улыбка была настолько вымученной, а глаза - безрадостными, что Марисэ уже терял последнюю надежду на его выздоровление. Он не задавал никаких вопросов, но когда кратковременный, тревожный сон одолевал его померкшую звезду, в шёпоте её, едва различимом, часто слышалось имя Дювернуа. Японец уже знал, что арфист удалился в монастырь, хотя в точности не знал, в какой. Также он не знал ничего о поместье в восточных окрестностях.
Выходя из забытья, Гийом и не предполагал, о скольких тайнах поведали его уста Чёрному Лебедю. Он видел пристальный, обеспокоенный взгляд агатовых глаз, он чувствовал, как горячая ладонь сжимает его собственную, как губы нежно касаются его лба. Порой Нарцисс просыпался в объятиях Марисэ который засыпал рядом с ним, словно хотел защитить от кошмаров, что мучили его. Несмотря на то, что Гийом болел давно, и выглядел не особо привлекательно, Марисэ не скупился на приятные слова и поцелуи; сам купал его, причёсывал, собственноручно кормил и поил, растирал вконец отощавшее тело лечебными настойками и мазями. Такое внимание Чёрного герцога поначалу вызывало волны грусти и желание выпутаться из ласковых рук, но затем вина брала верх, и Нарцисс мучился тем, что недостоин любви человека, которому долгое изменял умственно, а вскоре и телесно. Но шли дни, и внимание Марисэ стало оказывать целительное действие, также он сумел купить у перуанских купцов редчайшее снадобье от болотной лихорадки, которое называли «иезуитской корой». ** В результате самочувствие Беранже стало улучшаться, у него появился аппетит, Марисэ просветлел, а Тьери наконец-то перестал плакать, чем сильно выводил из себя Марисэ и Гийома. Между тем, герцог позволил Лераку оставаться с Нарциссом и был очень доволен его ответственностью и заботой.
Как только Беранже почувствовал себя увереннее и был в состоянии самостоятельно передвигаться, первым делом он вознамерился посетить мэтра Эттейлу. После он планировал нанести визит маркизу де ля Пинкори, ибо не сомневался в том, что тот знает о Тома всё. Гийом был полностью уверен в том, что арфист не мог исчезнуть просто так, и хотя Тьери уже успел порассказать ему самых нелепых слухов, был твёрдо уверен, что Тома жив и невредим. Задача, что стояла перед Гийомом, была из трудновыполнимых: после посещения парижского особняка маркиза, Марисэ непременно заподозрит попытку разузнать что-нибудь о Дювернуа; беседовать с маркизом во дворце также будет небезопасно – их обязательно подслушают, а слова передадут Марисэ в наиболее искажённом виде. Подобный расклад не беспокоил бы Гийома, когда бы он не чувствовал себя обязанным герцогу, которому в последние месяцы не был даже любовником, но принимал его заботу и ласку.
***
Собираясь к Эттейле, Гийом долго и тщательно выбирал подобающее платье, поскольку не хотел бросаться в глаза простым парижанам, обитавших в бедном квартале, пышными туалетами. Вокруг него хлопотал Тьери, помогая поскорее привести себя в порядок – герцог ангулемский с утра уехал к одному из местных вельмож, с которым в последнее время общался довольно часто, однако Гийом имени этого господина не помнил.
- Принеси ещё пудры, я никак не могу закрасить эти ужасные пятна! – измучено стонал Гийом, размазывая густой грим под глазами, - Ужасно, всё ужасно!
- Ну, вот, теперь ты смазал всё окончательно, и придётся накладывать пудру и румяна по-новому, - терпеливо бормотал Тьери, стирая влажной салфеткой некрасивые цинковые разводы с бледных щёк Нарцисса, который уже три четверти часа пытался нанести грим, чтобы хоть немного скрыть болезненный вид, - Сейчас всё будет замечательно, и ты вновь будешь прекрасен, как…
- Зачем? – бездумно глядя в зеркало, вздохнул Гийом, - Кому это нужно теперь? В конце концов, не на бал я собираюсь. И последнее, что нужно Эттейле – это свежесть моего лица. Посему, оставим бесполезное занятие, мой друг. По крайней мере есть вероятность, что в таком ужасном виде меня никто не узнает, даже если встретит на улицах Парижа. Вели закладывать карету.
Когда Лерак скрылся за дверями, Беранже достал из тумбы трюмо нефритовую шкатулку с ажурной резьбой,
после чего оглянулся на потайную дверь в покои герцога, будто боясь, что его увидят. Открыв, он достал из неё два перстня: один - с агатом, подаренный Марисэ на заре их любви, и второй - с голубым бриллиантом, подаренный Неизвестным, на закате… Гийом долго рассматривал холодные грани, которые переливались и сверкали даже в приглушённом занавесками солнце. Он не открывал шкатулки в течение полутора месяцев, и даже не помнил, как это кольцо в ней оказалось. Скорее, Тьери положил его туда. Бриллиантовая изысканность мягко обхватила фалангу, когда Беранже надел последний подарок невидимого принца.
- Герцог знает, куда ты направляешься? – вошедший Тьери нарушил хрупкую паутину мыслей, которая оплела ум Гийома в один миг, - Что я должен говорить?
