— Ну, я бы выразился несколько иначе, но в общем, да, что-то в этом роде…

— Правда? Ты хочешь сделать мне поблажку? Ох, дружище, ну ты меня и обрадовал! Нет, правда, лучше тебя нет на свете!

— На самом деле это не совсем поблажка…

— Да назови это как хочешь, мне плевать! Дай-ка я тебя обниму…

— Погоди, успокойся и послушай меня пару секунд…

— Слушаю, слушаю — сколько хочешь!

— Так вот, чтобы ты знал — это для всех одинаково.

— Что — одинаково? О чем ты?

— Ну как тебе объяснить, чтобы ты не нервничал… Я про жизнь после смерти. Получается, что я говорил тебе не совсем правду, не всю правду.

Я не верил своим ушам… Неужели все это время он что-то скрывал от меня?

Тридцать лет мы были вместе, делили на двоих все переживания, радости и невзгоды, тридцать лет каждый вторник он приостанавливал вечером время, чтобы мы могли побыть вдвоем, поболтать обо всем и ни о чем, главное — посмеяться вдоволь, и вот теперь — такое?

Неужели все эти тридцать лет мой лучший друг так чудовищно лгал мне, а я ему верил?

— Как это — «сказал не совсем правду»? Надеюсь, ты шутишь?

— Нет, я серьезно.

— Ты мне солгал.

— Да. Но ты же знаешь, я всем вам лгу. Ты сейчас поймешь…

— Ничего я не собираюсь понимать! Нельзя вот так играть с человеческими чувствами! Ну и ну! Поздравляю! Браво! Ну ладно я, мы знаем друг друга, но остальные-то, остальные! Они впервые встречаются с Богом в самый страшный момент своей жизни, если можно так выразиться, и ты с ходу врешь им в глаза! Хорошенькое дельце! Просто класс! Мои поздравления, Господи Боже мой!

— Я так и знал, что ты разнервничаешься…

— Хочу тебе напомнить, что ты начал с того, что заверил меня, будто бы Вопрос вопросов…

— Стоп!

Он поднимает руку, жестом призывая меня замолчать. Немного помедлив, я все же уступаю ему слово. Если честно, то мне и самому любопытно, что он скажет, а поворчать я и после успею…

— Вопрос Вопросов, будущее человечества — все это правда. Ты покончил со своими земными делами. Но душа твоя никуда не исчезнет. Во всяком случае, не сразу. Да ты скоро сам все поймешь. А теперь, пожалуй, продолжим церемонию перехода в мир иной, если ты не против?

— Я так понимаю, что у меня нет выбора?

— Практически нет.

— Так чего же тогда меня спрашивать? Валяй!

Бог отворачивается и какое-то время стоит спиной ко мне, словно сосредоточиваясь на чем-то. Затем обеими руками очерчивает полукруг прямо перед собой в направлении непроницаемой массы облаков. Облака начинают медленно двигаться, и вдруг сквозь них прорезается золотой луч, потом другой. А потом десятки лучей начинают бить отовсюду, так что мало-помалу все пространство перед Богом заливается золотым светом, который медленно сгущается, принимая форму огромной арки, за которой виднеется длинная лестница, спускающаяся к зеленому лугу.

И тут он оборачивается ко мне, протягивает руку к арке и торжественно, самым серьезным тоном говорит: «Человек, дитя мое, плоть от плоти моей, брат мой, добро пожаловать в Смерть».

Я жду продолжения, но ничего не происходит. Тогда я позволяю себе вопрос:

— И что, это срабатывает?

— Что именно?

— Да вот это: «Добро пожаловать в Смерть». Считается, что это должно впечатлять?

— Ну, не скрою, кое-какой эффект это производит…

— Как мало людям надо!

— Ну, конечно, они же не вы, господин привереда…

— Да, привереда, потому что мне надоело твое вранье! Я-то думал, что всё, конец, а тут, оказывается, полагается еще добавка!

— Да погоди ты, сейчас все поймешь! Уж поверь, что, если я не сказал тебе, что после жизни есть что-то еще, у меня были на то свои соображения!

— Еще бы, ты же — Бог, у тебя всегда есть свои соображения… Короче, что это за место такое?

— Пойдем туда, и я все тебе объясню, согласен?

— Это что, экскурсия?

— Ну да, что-то в этом роде.

— Ну, давай, я за тобой.

— Нет, ты должен пройти первым.

— Вот как?

— Ну да. Так надо: Бог не должен входить в Смерть прежде…

— Мертвеца.

— Именно.

— Скажешь, это — логично? Ну, ладно, иду первым.

Я спускаюсь по белым ступеням, а сам думаю: что же меня там ждет? Я только что пережил потрясение — сначала от собственной смерти, затем — от Вопроса Вопросов; потом я уже было решил, что вот-вот исчезну насовсем, а теперь вот еще и… это — не знаю, что и как называется.

Столько переживаний за несколько минут — не много ли на одного человека? Могу себе представить, что происходит с остальными! Ведь им, кроме всего этого, приходится еще и примириться с мыслью, что Бог таки существует! Бедняги… У них явно ум за разум должен заходить!

Как бы то ни было, я все еще живу, вернее — существую так или иначе, и, думаю, в глубине души мне от этого легче. Кроме того, со мной мой Друг; и несмотря на его вранье, я рад быть рядом с ним. Спускаясь по ступенькам, я оборачиваюсь, он улыбается мне своей доброй улыбкой, и я, как всегда, сразу начинаю размякать. При виде его, точно такого же, каким я впервые его увидел, мое не бьющееся больше сердце немного теплеет. Однако я не собираюсь показывать ему это — ни в коем случае! Я не уступлю, он должен знать, что я рассердился не на шутку!

Так что я изо всех сил стараюсь не улыбаться ему в ответ, а наоборот, хмурюсь еще больше. На языке у меня вертится сто, нет — тысяча вопросов, но я ни за что не доставлю ему такого удовольствия.

Решено: с этой минуты я не издам больше ни звука.

«А это еще что такое?»

Моя решимость молчать продержалась секунд сорок пять. Ничего страшного, бывало и хуже: например, как-то в Новый год я принял благоразумное решение ровно в полночь бросить курить и тут же закурил, чтобы его отпраздновать. Надо все же сказать, что от такого зрелища и немой заговорил бы: бесконечная лестница медленно закручивается в гигантскую спираль, последние ступени которой теряются где-то далеко внизу. У подножия этих ступеней ярко зеленеет молодая травка неведомого сада, усаженного, сколько хватает глаз, прекрасными цветами и деревьями. Сквозь сад, извиваясь и журча, тихо бежит хрустально-светлая речка.

— Это Сад.

— Эдем?

— Нет.

— Так что же?

— Просто Сад.

— Ну ты и зануда, честное слово… Так что, я теперь тут и останусь?

— Да.

— Ну-у-у…

— Что такое?

— Ну-у-у, на вид он, конечно, красивый, этот твой Сад, но выглядит при этом не слишком густонаселенным…

— Ты скоро убедишься, что вещи вовсе не обязательно таковы, какими кажутся на первый взгляд.

— Ну, до Диснейленда ему явно далеко!

— Окажи мне любезность, пожалуйста.

— Ты считаешь, что заслужил ее?

— Тогда скажу иначе: окажи себе любезность.

— Какую?

— Погоди минутку. Успокойся, перестань злиться. И не спеша полюбуйся тем, что видишь.

Я замедляю шаги и делаю глубокий вдох.

Значит, перестать злиться.

Просто полюбоваться тем, что я вижу.

Тем, что я всегда считал невозможным, даже когда уже знал, что Бог существует.

Раем.

Выдохнув постепенно весь воздух, я снова набираю полные легкие.

— И правда — красиво…

— Не то слово. Знаешь, практически все, спускаясь по этим ступеням, плачут, они испытывают настоящее потрясение, попав сюда и осознав, что с ними происходит… Но по мере того как они приближаются к Саду, в них что-то меняется. Слезы все еще текут по их щекам, но это уже не те слезы. У некоторых они постепенно превращаются в улыбку. Потому что этот вид утешает их.

Мне понятны чувства тех, кто прошел здесь до меня, — всех этих мужчин и женщин, как и я, впервые оказавшихся в этом месте.

На том свете.

Я пытаюсь представить себе Алису, мою Алису, ее потрясение, когда она спускалась по этим ступеням двадцать один год назад, после того как ее убил тот шоферюга; представить, как разрывалось ее сердце от разлуки с нами — со мной и с Лео, от того, что ей приходится оставить нас одних. От сознания, что никогда ей не быть вместе с нашим карапузом, которому тогда только исполнилось четыре года. Как это, наверно, было страшно для нее. С другой стороны, может быть, вид этого сада хоть как-то ее утешил? Может быть, ей стало легче, когда она узнала, что однажды — чем позже, тем лучше — мы встретимся здесь все втроем…