Бесчеловечная действительность порождает в буржуазном обществе бесчеловечные отношения между людьми. В новелле «Мертвые глаза» родной брат, задумав жениться, настаивает на том, чтобы отдать в приют слепого Адама, ибо видит в нем лишь обузу и угрозу собственному благополучию. У их отца, одного из самых состоятельных по местным понятиям хозяев, совесть настолько задубела, что он склонен внять этому требованию. Только мать жалеет своего незрячего первенца, но она не в силах ничего сделать для него. Глаза у Адама мертвы, но он все понимает чутким сердцем и решает выкорчевать пни срубленных отцом деревьев, — тогда, мол, никто не обвинит его в дармоедстве. Корчевание пней Адамом при блеске молний, грохоте грома вырастает до символа, — человек может победить свою немочь и силы природы, однако ему не одолеть людской подлости и черствости, замешанных на собственнических инстинктах, «Чтобы человек мог жить, ему необходимо хоть чуточку счастья», — и потому, когда Адама хотят лишить и без того крошечной доли счастья, он добровольно расстается с жизнью.
Поиски счастья — одна из сквозных тем новелл Яшика. Но беда в том, что «люди с горбатой душой» не хотят и не могут дать счастья окружающим. К такому же концу, что и Адама, приводит ускользающее счастье Филипа Кландуха («Луна на воде»). Совсем немногого не хватает для полноты счастья Матушу с его мудрой лошадью («Трое на ярмарке») и маленькому Ондрею из «Серой вороны». Только торжествующая любовь и способна еще принести радость сердцам, не огрубевшим в этой гнетущей атмосфере («Пора медных отсветов»).
К кисуцкому циклу Яшика примыкает также «Повесть о белых камнях». Первоначально это был рассказ «Человек принадлежит земле», и предназначался он для книги «Черные и белые круги». Позже Яшик вернулся к нему и начал перерабатывать в «Повесть о белых камнях», над которой трудился даже в больнице перед роковой операцией. В «Повести» выведен старец, одиноко обитающий «на самом краю света» в каменистой лощине. Окрестные жители побаиваются и сторонятся его. Но вот к нему приходит мальчик Михал Малох, потрясенный смертью матери и человеческой черствостью, — он не может смириться с тем, что все вокруг — не исключая отца — твердят, будто мать «правильно сделала, что умерла». И хотя в свои одиннадцать лет Михал успел уже столкнуться с тяготами жизни, он не желает соглашаться с тем, что смерть — благодеяние и единственный способ избавиться от невзгод, и не хочет возвращаться в деревню, надеясь найти утешение в том, чтобы разделить уединение с отшельником. Но старик, сам бежавший некогда от людей, которые причинили ему зло, отправляет мальчика обратно, ибо за долгое время, бывшее у него для раздумий, он осознал, что уйти от людей — значит лишить смысла свою жизнь и что бороться со злом, как делал он, нельзя в одиночку: таким путем невозможно переделать мир.
«Повесть о белых камнях», наделенная чертами притчи, — это неправдоподобная правда о том самом мире, что приводит к гибели слепого Адама и Филипа Кландуха. За кажущейся «нереальностью» произведения открывается реальнейшая первооснова, «глина жизни», претворенная и одухотворенная силой искусства. «Повесть» осталась недоконченной, однако и в таком виде она восхищает не только благородной болью за униженных и оскорбленных, но также высокой поэтичностью.
По свидетельству К. Г. Паустовского, Михаил Пришвин однажды назвал себя «поэтом, распятым на кресте прозы», — так же можно охарактеризовать и создателя «Повести о белых камнях». Яшик начал со стихов и остался поэтом, обратившись к прозаическим жанрам. В романах и новеллах писателя нетрудно найти приемы, почерпнутые из арсенала поэзии. Но главное не в этом, а в том поэтическом мировосприятии окружающего, что столь существенно обогащало его прозу. Настоящая поэма в прозе о любви, поруганной войной, — «Площадь Святой Альжбеты», Эта печальная повесть об Игоре и Эве — Ромео и Джульетте с площади Святой Альжбеты — оборачивается гневным обличением «тьмы», темных сил фашизма, враждебных всему светлому, человеческому, человечнейшему из всех чувств — любви.
Антивоенная, антифашистская направленность стала лейтмотивом и наиболее масштабного произведения Яшика — «Мертвые не поют». Название это метафорично, и ключ к его пониманию, помимо тех мест, где оно обыгрывается в самом романе, может дать афоризм Ромена Роллана:
«Есть мертвецы, в которых больше жизни, чем в живых; но есть и живые, что мертвее всяких мертвецов».
В романе присутствуют две параллельные сюжетные линии — рассказ о буднях маленького городка Правно и прилегающих деревень Планица, Липины, Остра и одновременно рассказ о положении дел на участке Восточного фронта, где находится словацкая батарея. (Вначале Яшик написал подряд все «фронтовые» — основанные на личных переживаниях — главы, а затем приступил к «правненским».) На примере провинциального городка, населенного словаками и давно осевшими здесь немцами, а также его окрестностей Яшик воспроизводит удушливую атмосферу в «Словацком государстве» начиная с весны 1942 года. Перед нами предстает правненский «отец города», заправила «Дейче партай» Киршнер, верой и правдой служащий «фюреру и отечеству», фашистские прихвостни Махонь, Зембал, Пастуха, которые олицетворяют собой людишек, процветавших в то смутное время. Они отнюдь не убежденные поборники идей клеро-фашизма. Но вместе с тем нельзя и сказать, что для них нет ничего святого: у них своя религия — страсть к наживе, и они усердно поклоняются золотому тельцу. Наделенные обостренным чутьем корабельных крыс, они отдают себе отчет в шаткости существующего режима. Потому-то, готовя для себя оправдание на будущее, богатей Пастуха берет в работники «красного» Фарника, а святоша и ханжа Махонь, завладев магазином престарелого еврея Гекша, содержит бывшего хозяина в погребе, похожем на могилу.
Один из начальных эпизодов романа Яшика — встреча планицкого дорожного обходчика Лукана с липинским учителем Кляко. Оба они участвовали в первой мировой войне и вспоминают о ней, сравнивая события тех лет с теперешними. «Тогда было все равно, кто по какую сторону фронта находится… А нынешняя война другая, теперь не все равно, где стоит солдат», — говорит седой учитель. И Кляко и Лукан понимают, что идет сражение между Новым и Старым, а для словаков эта страшная война против русских, славян — война еще и братоубийственная. И старики переживают вдвойне, так как на Восточный фронт посланы воевать за неправое дело их сыновья — поручик Ян Кляко и рядовой Ян Лукан.
Яшик уделяет особое внимание духовной эволюции Яна Кляко. Для поручика, как и для большинства солдат его батареи, давно стало ясно, что развязанная Гитлером война за чуждые им интересы — «подлое дело» и, замешанные в нем, они «мертвее всяких мертвецов». Вначале свое внутреннее неприятие фашизма Ян Кляко пытается заглушить алкоголем. Но прескверный гость — «черный человек» нравственных мучений продолжает исправно посещать его, и тогда приходит мысль покончить жизнь самоубийством.
Избегая каких бы то ни было упрощений и прямолинейности, путем убедительного психологического обоснования, автор далее показывает, как в сознании Кляко вызревала решимость перейти к русским и крепла уверенность, что таково же стремление его подчиненных. «Фашизм — это преступление… Ты подчиняешься стечению обстоятельств. Вот и все. А ты должен сам подчинить их своей воле. Здесь каждый отвечает сам за себя, а ты, как офицер, отвечаешь и за остальных и потому обязан бороться с немцами, с преступлением», — так размышлял Ян Кляко. И вот — первый акт сознательного протеста: на высоте 314 Кляко застрелил гитлеровского обер-лейтенанта Виттнера, убежденного нациста, воплощение тех зол, что нес с собою фашизм. А в феврале сорок третьего года, при отступлении с Кавказа, сводной словацкой батарее под командованием Кляко удается наконец, перебив «железную роту» Курта Грамма, перейти на сторону Красной Армии.
Словацких солдат, которые своей угрюмостью, неразговорчивостью выражали протест против захватнической войны, Яшик назвал «молчунами». Им далеко не просто было найти единственно правильный выход из того драматического положения, в котором они очутились; на первых порах у них возникали совсем несерьезные, «детские» планы — вроде того, чтобы побросать оружие и разойтись по домам. Не сразу и не вдруг пришло к ним гражданское возмужание, но оно пришло. «Молчуны» воскресли из мертвых.
