– Идолы, твои боги лишь идолы…

Таор поднес руку ко лбу, желая коснуться шрама. Тот голос все еще звучал в его памяти, никому кроме небес не принадлежавший. В роковую минуту юноша не видел ни одно материальное существо, которое могло бы его защитить. Так, может, ему просто показалось?

Во дворце было непривычно мало народа, но все собравшиеся взирали с любопытством, а часто с едва скрываемой завистью. Ведь он вернулся живым и победившим.

Все было задумано иначе. Его, юного и наивного, послали туда, откуда он не должен был прийти обратно. Он стал бы первой жертвой в борьбе с народом, доселе никому неизвестным, и прославившимся своей сверхчеловеческой жестокостью и силой. Поэтому главный военачальник фараона остался во дворце, других не менее почетных главнокомандующих оставили в резерве, а самый младший по званию и наименее родовитый юноша отправился воевать с демонами. Иначе их было не назвать. Хоть они состояли из плоти и крови, но сколько в них было нечеловеческой силы и упорства.

Он испытал к врагам невольное уважение. Ни одного воина взять в плен живым не удалось, но он увел в полон множество стариков и женщин. И он уже знал, о чем попросит фараона. Сегодня был его день. Он имел право обратиться к царю с любой просьбой.

Но на душе у него все равно было трепетно. Исполнит ли фараон такое грандиозное желание, которое назрело у него. И в моральном, и в материальном плане это могло оказаться неисполнимым, но он все равно собирался попытаться. Его просьба чиста. Она исходит от самого сердца. Боги должны дать ему шанс.

– Твои боги идолы…

И опять этот навязчивый голос. Голос с небес, как он привык его называть. Хорошо, что этого голоса, кроме него, никто не слышал. Таор это точно знал. Лежа в военном шатре уже после победы, он многократно спрашивал, слышат ли его подчиненные чьи-то слова, произнесенные как будто из пустоты, но они каждый раз недоуменно качали головой. Как-то раз он спросил об этом старуху, с трудом плетшуюся по дороге, она даже испугалась, приняв юношу за умалишенного. И это даже несмотря на то, что на нем были латы царского полководца.

Хорошо, что этого голоса никто больше не слышит. За слова, произнесенные им, жрецы могли бы покарать человека смертной казнью. Фараон бы с ними согласился. Ведь он тоже бог, земной и смертный бог, как принято почитать в Египте.

Таор чтил законы страны, в которой жил, хоть сейчас и собирался их немного преступить. Против этого небесный голос не возражал, но он начисто оставил юношу, едва тот вошел в церемониальный зал.

Там собрались самые почетные гости, также в небольшом количестве. Казалось, что стражей с алебардами здесь больше, чем мирной знати.

Зал был торжественно украшен. Дорога к трону, где восседал фараон, свободна. Сегодня должны были чествовать его, но Таор не привык к таким почестям. Ему неловко было ехать во дворец в подаренной ему богатой колеснице и тем более неприятно принимать другие царские подарки. Все это казалось каким-то незаслуженным, доставшимся как бы случайно, лишь потому, что у него внезапно появился невидимый небесный покровитель.

Фанфары, лепестки лотосов, усыпавшие дорогу, крики празднующей толпы внизу под окнами… Все, как во сне.

Ты должен помнить, что у тебя здесь много врагов, которые послали тебя на верную смерть, незримо напутствовал его кто-то у входа в зал. Но здесь он был один.

Таор откинул с взмокшего лба угольно-черную прядь волос. Его считали очень красивым и что с того? У него даже до сих пор не было собственного гарема. Средства не позволяли. Так может попросить о том, чтобы фараон позволил ему оставить себе часть завоеванных сокровищ? Нет, нельзя. Он ведь уже решил обратиться к нему с другой просьбой. Прошение может быть только одно.

– Встань! – фараон велел не падать ниц, когда Таор уже опустился на колени. Странно, но обычный церемониал сегодня был нарушен во многом. Это в честь победы? Или при дворе многое изменилось, пока он отсутствовал. Сам фараон тоже изменился. Страшно подумать, но он больше походил на неодушевленное изваяние на троне. Кто-то будто наклонился к нему и шепнул что-то на ухо, но за тронным возвышением сегодня никого не было, даже рабов с опахалами согнали в самый низ.

– Ты славно себя проявил. Великий воитель достоин многого. Я назначаю тебя главным командующим над всеми своими войсками, и над всеми другими командирами.

Таор не ожидал. Слишком много почестей. Слишком много зависти, почти ощутимой волной витающей над залой. Его съедали гневными взглядами. Царедворец, не успевший зачитать указ фараона до его собственных слов, нервно покусывал губы, канцлер явно был недоволен, главный советник старательно отводил глаза. У них с Таором велись давние счеты.

Только тот, на чье место Таора назначали, угрюмо стоял в стороне. Таор нашел его взглядом. Теперь уже бывший военачальник был озабочен чем-то своим, а не речами фараона. Он старательно прятал под одеждой руку. Вначале Таору даже показалась, что она отрублена, как у вора. Но нет, кажется, рука целиком высохла. Странно, такое обычно бывает с рождения. Таор повидал на полях сражений много различных увечий и эпидемий, но такого еще не видел. Руку будто сожгли, но неподвижная кость осталась и гноилась. Если б кому-то пришло в голову мумифицировать одну лишь кисть руки на теле живого человека, то он получил бы такой вот результат. Уджаи было не узнать. Таор помнил его смелым и задиристым, гордо кидавшим вызов прямо в лицо врагов и соперников, а теперь этот затравленный взгляд, покрасневшие глаза… Что же с ним случилось? Что случилось со всеми здесь вообще? Никто не шептался, не сплетничал, никто как будто ни чем не интересовался. Таор ощутил себя чужаком, не посвященным в курс событий. По сути, так оно и было, ведь он отсутствовал очень долго. Но не настолько долго, чтобы люди вдруг стали другими… они вели себя иначе, чем прежде. Те же самые жители Египта, те же самые знатные люди при дворе, не считая множества сановников, которых фараон выбрал не из знати. К их числу относился теперь и он сам. Таор понимал, что должен быть благодарен. В прежние времена ему бы не позволили так прославиться, теперь все изменилось. Но что если эти перемены не к лучшему?

Таор до крови прикусил губу. Вот и настал момент, когда ему следует высказать свою основную просьбу. На него тут же устремились несколько пар выжидающих глаз. Перед этими людьми он давно был в долгу за свое продвижение по службе, но он не хотел сейчас думать о том, что на руку им. Он отплатит им чем-нибудь другим потом, а сейчас он собирался просить не за себя, а за целую провинцию. Теперь побежденные земли стали провинцией Египта, такой богатой и плодородной, что вряд ли хватило бы всего захваченного золота, чтобы ее выкупить. Выгода не имела значения. Он просто хотел, чтобы отпустили всех пленных.

Если б все зависело от него, то он бы уже это сделал, но решать будет не он, а человек, подобный богу, восседающий на троне. Все здесь испытывали невольное уважение перед символами царской власти в его руках, его именем, его уреем. Как решит он, так и будет немедленно сделано.

Рядом с фараоном на троне не было царицы. Ее отсутствие, правда, не бросалось в глаза, потому что кресло из слоновой кости для нее было убрано, как будто ее не ждали совсем. Фараон решил остаться один. Или так только казалось? Кто-то склонялся над ним, кто-то, будто сделанный из мрамора и золота. Вначале Таору не удалось рассмотреть. В глаза словно светило солнце, и было больно зрению… но потом он заметил изящную голову, и то, как над ней взмахнули роскошные черные крылья. Мраморные руки скользили по плечам фараона, как змеи, красивые губы склонялись к его уху, чтобы что-то шепнуть. Казалось, из этих губ сейчас вырвется огонь, а не дыхание. Золотое существо вдруг устремило взгляд прямо на Таора, и, боги, как же оно было красиво.

Фараон ждал его слов, но он забыл, о чем собирался попросить. Губы не двигались. Так, наверное, чувствует себя человек, обращенный в статую: и хочется говорить, а не можешь. И все же он собрался с силами. От него зависит будущее целого народа: обратят их в рабство или отпустят. Он должен быть сильным. Таор заговорил.