А Родригу из офиса отправился в отель, где его встретил Бруну.

- Я узнал, что ты живешь теперь здесь, - сказал тот, - и вина за твой уход лежит на мне!

- При чем тут ты? – с досадой отмахнулся от него Родригу. – Я ушел по собственной воле.

- Но ведь ту злосчастную кассету отснял я! А Паула ее выкрала!

- Я переселился не вовсе не из-за кассеты. Так что можешь успокоиться, - сказал Родригу.

- И все равно я должен окончательно развенчать в твоих глазах Паулу, - заявил Бруну и представил ему свою спутницу: - Вот, познакомься! Эта сеньорита выдала моей сестре фальшивую справку о беременности. Она же сможет подтвердить и то, что так называемый самоаборт был всего лишь мистификацией.

Сеньорита действительно все подтвердила, слезно умоляя Родригу не подавать на нее в суд за подлог.

Он отпустил раскаявшуюся грешницу и миром и лишь укоризненно спросил у Бруну:

- Почему ж ты мне раньше это не сказал? Я чуть было не сломал жизнь и себе, и Ниси, и моему настоящему, единственному ребенку.

- Я сам не знал! – ответил Бруну. – Только с пропажей кассеты моя мать поняла, что нельзя больше покрывать Паулу, и сама упросила эту девушку покаяться перед тобой.

- Ну что ж, спасибо тебе! – пожал ему руку Родригу. – Передай привет сеньоре Терезе.

Не зная о случившемся, Паула в тот же вечер навестила Родригу в отеле, и получила от него увесистую пощечину.

Такой прием обескуражил ее, но Родригу объяснил свой поступок:

- Это лишь малая плата за те слезы, которые я проливал по несуществующему ребенку.

- О чем ты? Какая муха тебя укусила? – попыталась прикинуться овечкой Паула. – Я тоже плакала не меньше, чем ты…

- Перестань! – оборвал ее Родригу. – Я все знаю и могу назвать имя врача, у которого ты купила фальшивое свидетельство о беременности. Убирайся отсюда, не то я за себя не ручаюсь!

Так Паула проиграла еще один раунд в борьбе за Родригу.

Глава 38

Слухи о том, что Родригу оставил Ниси из-за ревности к Жулиу, вскоре докатились и до Элены, повергнув ее в отчаяние.

- Ну, почему мне так не везет в любви? – пожаловалась она Фреду. – сначала я безответно влюбилась в Рикарду, потом в Жулиу.

- Мне тоже не везет в любви, - вздохнул Фреду. – Видимо, у нас это фамильное. Но у тебя еще есть надежда – женщина, которую любит Жулиу, замужем…

- Ну и что? А он-то ее все равно любит! – заявила Элена. – Ты же вот не можешь забыть Горети, хотя она и замужем за сеньором Америку.

- Да, это так.

- Потому я и решила окончательно порвать с Жулиу. Надо набраться мужества и принять горькую правду.

- Я думаю, у тебя достанет сил пережить это, - сказал Фреду и, желая приободрить Элену, поделился с ней результатами своего расследования: - Знаешь, мне удалось установить, что твой отец жив.

- Где же он? Почему скрывается?

- Боится мести Новаэса, поэтому и прячется.

- Но как же ты узнал, что он жив?

- Кое-какие сведения мне предоставила американская полиция, что-то я домыслил сам и, таким образом, вышел на Дору, которая работает секретаршей в компании «Индустриас Медейрус».

- И она уверена, что отец жив?

- Да. Более того, Дора видится с ним, но не говорит где. А я пока не очень на нее давлю , чтобы она не испугалась и тоже куда-нибудь не скрылась

- Господи, что у нас за семья! – заплакала Элена. – Сплошные тайны, причем одна ужаснее другой.

Фреду понял, что она имеет в виду тайну его собственного рождения, и тоже украдкой смахнул слезу. В ближайшее время ему предстояло весьма сложное испытание – встреча его несчастных родителей.

Клотильда вызвалась поехать к Мануэлю сразу же, как только узнала, что он жив. Фреду пообещал отвезти ее на ферму и психологически подготовить отца к этой встрече.

Элизинья же не одобрила решение сестры:

- Жаль, что наш отец велел его только слепить, а не уничтожить вообще. Этот негодяй соблазнил тебя, сломал твою жизнь и теперь снова объявился!

- Во-первых, он не сам объявился. Его разыскал Фреду, - возразила Клотильда. – А во-вторых, Мануэль не соблазнял меня. Просто мы безумно любили друг друга.

- Ну да, из-за этого голодранца ты отвергла любовь Эдуарду Медейруса!

- Да, я любила Мануэля. И очень сожалею, что у меня не хватило мужества пройти с ним весь путь до конца!

Приехав на ферму, Клотильда в чрезвычайном волнении ожидала, когда Фреду приведет Мануэля.

И вот она увидела седого исхудалого старика, в котором теперь невозможно было узнать прежнего красавца. Он тоже волновался – руки его едва заметно дрожали, незрячие глаза слезились.

Фреду подвел отца к матери и отошел в сторону, дав им возможность поговорить наедине.

- Здравствуй, Мануэль, - сказала Клотильда, дотронувшись до его руки. – Это я…

- Да, я узнал тебя, - ответил он. – У тебя все такой же проникновенный голос и такая же теплая рука.

Клотильда заплакала, и он тотчас же это почувствовал.

- Не надо, успокойся, - сказал он, слегка сжав ее запястье. – Не будем сожалеть о былом. Слава Богу, мы оба живы, и нам даже повезло встретиться.

- Нет, мне есть о чем жалеть, - с горечью произнесла Клотильда. – Если бы я тогда убежала вместе с тобой, наша жизнь сложилась бы по-другому.

Она обняла Мануэля и стала осыпать его лицо нежными поцелуями. А он припал к ней, безуспешно пытаясь справиться с комком в горле.

- Теперь я от тебя никуда не уеду! – сказал Клотильда. – Будем жить здесь или уедем в город, в общем, поступим, как ты захочешь.

Ошеломленный Мануэль молчал, и она попыталась вывести его из оцепенения, пошутил:

- А может, я уже стала слишком старой и не гожусь тебе в спутницы?

Мануэль и в самом деле очнулся.

- Ты улыбаешься, - произнес он не вопросительно, а утвердительно. – Раньше у тебя была замечательная улыбка! Она и сейчас такая же?

Клотильда не ответила, потому что улыбка на ее лице сделалась гримасой боли и тоски по безвозвратно утраченной молодости, в которой они с Мануэлем были счастливы.

Чуть позже он признался ей, что болен лейкемией и дни его сочтены, а поэтому не стоит Клотильде взваливать на себя такую ношу. Но она проявила твердость и осталась с Мануэлем на ферме.

Фреду же вернулся в Сан-Паулу, мечтая о том, что когда-нибудь и он вот так же воссоединится со своей возлюбленной.

А Горети об этом боялась даже мечтать, поглощенная заботам о больном Америку, о своем не слишком прибыльном бизнесе и – самое главное – о строптивой и взбалмошной Симони.

Несмотря на все усилия Горети, ее отношения с дочерью никак не могли наладиться. Симони все время казалось, что мать ущемляет ее самостоятельность, а Горети, доведенная до отчаяния, частенько упрекала дочь в неблагодарности.

Этот порочный круг Симони и пыталась разорвать, когда просила Тадеу снять для нее квартиру, где она могла бы жить отдельно от матери. Тадеу не поддержал эту авантюру, и Симони разобиделась также и на него. А чтобы насолить им обоим – и отцу, и матери, - заявила, что все равно уйдет из дома, как только достигнет совершеннолетия.

Этот день был не за горами, Симони нервничала от того, что Горети отказывается устраивать шумную вечеринку в отсутствие сеньора Америку, который все еще находился в клинике. В глубине души Симони признавала правоту матери, но чувство протеста было сильнее, и она беспрестанно твердила:

- Я отпраздную свой день рождения так, чтобы он запомнился на всю жизнь!

Это звучало угрожающе. Горети боялась, как бы дочь не сделала какую-нибудь непростительную глупость. Ей бы следовало сдерживать себя и не отвечать на эти детские угрозы, а она с тревогой спрашивала:

- Что ты задумала? Бежать из дома? Это тебя Олавинью сбивает с толку?

Сама того не ведая, она подбросила Симони идею, ставшую вскоре навязчивой.

- В день совершеннолетия я хочу стать по-настоящему взрослой, - сказала Симони Олавинью. – Ты меня понимаешь? Мне надоело быть ребенком.