Они вышли к открытому полю и там провели несколько футбольных матчей. Жорж и Марк, недолюбливающие игры, удовлетворились их лицезрением. Ведь даже здесь правила соблюдались совсем не строго.
Люсьен, в команде, состоящей из его класса, играл отважно. Высокий мальчик, который, казалось, тоже оказывал знаки внимания Люсьену, забил гол за другую команду; Жорж развернул Блажана в его сторону. «Сколько же ему лет?» — задался вопросом Жорж. Около шестнадцати, наверно. Он был хорошо сложен, смел, с открытым, улыбающимся лицом и горящими глазами. Более того, он был хорош в игре: ему только что удалось остановить удар по воротам, бросившись на мяч, после чего раздались крики:
— Ох, отлично сыграно, Феррон! Бей, Андре.
Он содрал кожу с локтя.
— А я оставил свой носовой платок в куртке, — сказал он.
Жорж достал свой носовой платок из кармана и подошел предложить его.
— Спасибо, — произнёс Андре. — Ты не мог бы перевязать им меня?
И добавил:
— Ты же из третьей формы, да? Откуда и Ровьер.
Остальные игроки собрались вокруг. Жорж вернулся к Блажану.
— Хороший парень этот Феррон, — сказал он.
— О, они все такие, — ответил Марк, со своеобразной интонацией и выражением на лице.
Жорж спросил его, на что тот намекает.
— Знаешь, — сказал Марк после недолгого раздумья, — здесь есть два вида парней — как и везде. Но нет никаких сомнений, что плохих — большинство. Тебе придётся выбирать между ними, и ты поймёшь.
— Что значит плохие?
— Ну, я, конечно, не имел в виду тех, кто обманывает при игре прятки! Считай тех, кто непорочен, хорошими, и тех, кто с пороком — плохими.
— Если я правильно тебя понял, Феррон принадлежит ко вторым?
— Точно. Я знаю почтеннейшего Феррона в течение довольно долгого времени. Я наблюдал за его действиями, когда он бывал в младшей школе и там занимался кое–чем с новичками. Мне следует добавить, что он, кажется, немного успокоился в прошлом году, поскольку, как я знаю, у него давно нет законного фаворита. Однако, возможно, что он просто стал более осторожным.
Эти откровения, сопровождаемые хихиканьем, с горечью заполняли Жоржа. Люсьен больше не мог быть другом, как он надеялся. Место, которого он домогался, уже было занято; и теперь Жорж знал, другом какого рода.
— Я часто задавался вопросом, — продолжал Марк, — Как мальчикам подобного типа хватает здоровья, необходимого для их делишек. Но рано или поздно они обязаны попасться.
На обратном пути в колледж Жорж коснулся в кармане смятого платка, который вернул ему Феррон. Кончик пальца вступил в контакт со сгустком запекшейся крови из пореза. Он возненавидел эту кровь. Он должен был достать себе чистый носовой платок.
Люсьен шёл в двух рядах впереди его. Как легко и просто он вел себя! Почти так, как будто он просто прогуливался на цыпочках. Он, конечно же, не походил на человека, который собирался попадаться. В то время как Марк, бедняга, уже жаловался на усталость и запыхался! Были ли его замечания по поводу Андре действительно обоснованными? Возможно, это была ревность, заставлявшая его говорить такое о мальчиках, чье здоровье было крепким. Он видел грязь там, где было здоровье. И, возможно, у собственных подозрений Жоржа были не лучшие основания? Вероятно, Люсьен совсем не находился под властью Андре. Поэтому не было никакой необходимости отказываться от него так скоро: это был всего лишь второй день семестра.
В тот вечер в студии, перед началом занятий, Жорж повернулся, чтобы увидеть, где сидел Феррон. Его соперник был далеко. Они могли спокойно заниматься. Занятие заключалось в переводе латинского текста из «Le Tatou» — «Время не может заставить нас забыть наше отечество».
Жорж, переписывая набело, вспомнил сказанное ему Марком — надо было написать в верхнем левом углу инициалы И. М.И — Иисус, Мария, Иосиф — и, сверху в центре поставить крестик. Он не сделал этого в заголовке своей работы — получилось бы не очень хорошо, если он из–за этого потеряет в оценке, тем более что Марк, первым прочитав черновик Жоржа, смиренно признал себя побежденным.
При первом звуке колокола по одному мальчику из каждого класса вскочили, собрали работы и отнесли их учителю. Жоржа развлекала та важность, которую демонстрировали обладатели подобных мелких обязанностей. Он прикинул тех, кого уже заметил: там был мальчик, который собирал заявки перед началом занятий; мальчик, который был старостой стола; староста трапезной; мальчик, который подавал хлеб во время чаепития; звонарь; наполнитель чернильницы; библиотекарь; лидер колонны при прогулке. Без сомнения, за такие привилегии, как за лакомые местечки боролись так же, как в античные режимы сражались за должности смотрителя приливов, уполномоченного по урнам с пеплом, или инспектора по фуражу.
Уединение началось в студии младшей школы. Младшеклассники столпились у передних скамеек, для того, чтобы освободить места старшим. Некоторые из них оборачивались, но их староста призвал их к порядку, щёлкнув своими пальцами. Тем временем доминиканец, стоявший на кафедре со скрещенными на груди руками и закатившимися к небу глазами, казался пребывающим в трансе.
Стулья, размещенные на кафедре, предназначались для настоятеля и Отца–префекта каждого отделения. Остальные воспитатели садились на скамейки, расположенные вдоль стен. Присутствовал определенный элемент беспорядка, когда старшие мальчики начали рассаживаться по своим местам. Наконец, после вступительной молитвы, все уселись. Жорж не потерял двух своих привычных соседей, но заметил, что с другой стороны Люсьена сидит Андре.
Проповедник для начала процитировал с большим чувством небольшое стихотворение:
Мальчики с золотыми локонами,
Вы, в чьих душах кадила…
Он просил мальчиков, слушающих его слова, «запомнить эти слова, написанные христианским поэтом», и применимые, без сомнения, как к мраку, так и к свету.
— Пусть этот колледж, — кричал он, — напоминает большое кадило круглый год! Будьте достойны эфемерной благодати, которая улыбается лучезарной улыбкой в ваши лица, но ещё достойнее благодати Божией, направляемой в ваши сердца. Постарайтесь быть достойным, хотя бы в некоторой степени, тех великих примеров, которые вы, молодежь, черпаете из религиозной истории. Подобное часто происходит в детстве, и как превосходнейшая добродетель обнаруживает себя, мы можем видеть на примере Святого Викентия де Поля [1581–1660, католический святой, основатель конгрегации лазаристов и конгрегации дочерей милосердия], который в возрасте четырнадцати лет стал отшельником. И есть множество других примеров, о которых, используя благоприятный момент, я поговорю с вами в течение каждой проповеди. Но я хочу, чтобы вы записали в вашей студии, этим же вечером, имена тех славных мальчиков, имена тех, кто не отринул Бога ради своей жизни. Таковы были Святой Юстин из Осера [полулегендарный католический святой, ок.278—ок.287] умерший за веру в девять лет; Святой Кирилл Кесарийский, в десять; Святой Mамант Каппадокийский, замученый в двенадцать; Святой Юстус из Алкалы и Святой Гай в тринадцать; Святой Панкратий в четырнадцать; Святые Агапит и Венан в пятнадцать; Святой Донат и Святой Рогасьон в расцвете юности. Однако, это не даст вам ничего, для того чтобы стать хорошими христианскими мальчиками. Конечно, в этом уютном доме, у вас, по крайней мере, должно быть мужество для этого?
— Я указал вам высоты, теперь я должен указать глубины. Ребенок в мире есть венец красоты, но он может, увы, познать всё уродство греха. Есть дети света; но есть также дети проклятия: чело такого мальчика излучает не меньше света, пока его душа погружается во мрак. Однажды, когда Святой Григорий Великий [Григо́рий I Вели́кий, называемый в православной традиции Григорий Двоеслов — папа римский с 3 сентября 590 по 12 марта 604] пересекал римский рынок, он заметил нескольких мальчиков, бывших поразительно красивыми и которые предлагались для продажи в качестве рабов; в шестом веке рабство не было отменено. Он спросил, откуда они. Он узнал, что они англы, то есть из Англии, которая еще не получила веру. «Их стоило бы назвать ангелами», — сказал он, — «если бы они не были бы всё ещё под властью демонов». Дети мои, никогда не забывайте об этом: демоны могут иногда носить ангельские лица, в конце концов, на самом деле кто они такие, если не падшие ангелы?
