Государь отвечал перед Богом за всю страну и за своих подданных. Видел свой долг в том, чтобы защищать их и от внешних врагов, и от преступников. Со времен Ивана Калиты основным принципом верховной власти было поддержание Правды – справедливости. Великий князь был верховным судьей. Каждый из подданных, независимо от своего положения и состояния, мог обратиться к нему, пожаловаться на беззакония и притеснения. Налоги были весьма умеренными. Иностранцы с удивлением отмечали благосостояние русских людей, изобилие и дешевизну продуктов. А распоряжаться жизнями подданных не было позволено никому. Дела о самых тяжких преступлениях рассматривались только в Москве, смертные приговоры утверждал сам государь или Боярская дума. Но и для государства такие порядки оказывались выгодными. Народ не разорялся, мог развивать свои хозяйства, и подати наполняли казну, позволяли содержать большое войско.

В Польше и Литве власть короля была очень ограниченной. Все важнейшие вопросы решал сейм – собрание знати. Он выбирал королей, принимал законы. А в перерывах между созывами сейма роль правительства исполнял сенат из представителей высшей аристократии. Во главу угла они ставили «свободы», кичились ими. Австрийский посол Герберштейн, побывавший здесь в 1520-х гг., писал: «Они не только пользуются неумеренной свободой, но и злоупотребляют ею». Но «свободы» существовали отнюдь не для всех. Реальными правами обладала только шляхта – дворяне. А фактически заправляли богатые магнаты – паны. Именно они заседали в сенате, определяли решения сейма. Разумеется, такие решения, которые выгодны им самим. У короля хронически не было денег. Он содержал только небольшое «кварцяное войско» – на «кварту» (четвертую часть) от доходов королевских имений. На большую войну он созывал «посполитое рушенье», общее ополчение шляхты. Но для этого требовалось постановление сейма.

Паны своевольничали. Должности воевод (в Польше и Литве воеводства были большими, соответствовали губерниям) и старост фактически становились пожизненными, а то и наследственными. Отобрать их означало нажить смертельных врагов. Основу армии составляли отряды тех же панов, и дисциплина была отвратительной. На войну они собирались медленно, часто действовали по своему разумению. Когда хотели, самовольно разъезжались по домам. Зато паны и шляхта периодически воевали друг против друга. Взаимные вооруженные «наезды» были обычным делом.

А крепостное право было жесточайшим. В свое время Витовту понравились порядки в землях Тевтонского ордена, где крестьян приравняли к рабам, и он ввел аналогичные законы в Литве. Магнаты были полными хозяевами в своих владениях. В разных местностях крепостные от 3 до 6 дней в неделю работали на барщине. Налоги были самыми высокими в Европе. Крестьянин ежегодно отдавал 10 % от всего имущества, а кроме того, еще и оброк землевладельцу. Но даже жизнью крестьянина распоряжался землевладелец. Венецианский посол Липпомано сообщал: «Пан считает хлопа не человеком, а скотом, немилосердно обходится с подданными, отбирает их поля… обременяет непосильными работами, взимает огромные штрафы, подвергает тяжкому заключению, избивает, истязает, подрезывает жилы, клеймит, обходится с ними хуже, чем татары». Ему вторил папский нунций Руггиери: «Паны, казня крестьян ни за что, остаются свободны от всякой кары… можно смело сказать, что в целом свете нет невольника более несчастного, чем польский кмет».

Австрийский дипломат Герберштейн рассказывал: «Народ жалок и угнетен… Ибо если кто в сопровождении слуг входит в жилище какого-нибудь поселянина, то ему можно безнаказанно творить что угодно, грабить и забирать необходимые для житейского употребления вещи и даже жестоко побить поселянина». «Со времен Витовта вплоть до наших дней они пребывают в настолько суровом рабстве, что если кто будет случайно осужден на смерть, то он обязан по приказу господина казнить сам себя и собственноручно себя повесить. Если же он откажется исполнить это, то его жестоко высекут, бесчеловечно истерзают и тем не менее повесят. Вследствие такой строгости, если судья или назначенный для разбора дела начальник пригрозит виновному в случае его замедления или только скажет ему: „Спеши, господин гневается“, несчастный, опасаясь жесточайших ударов, оканчивает жизнь петлею».

Впрочем, и шляхту отнюдь не обогащали поборы, выжимавшиеся из крестьян. В Польше и Литве было принято жить весело, закатывать пышные пиры, балы, устраивать многолюдные охоты. Деньги быстро спускались. Польский публицист Старовольский писал: «Никто не хочет жить трудом, всяк норовит захватить чужое; легко достается оно, легко и спускается; всяк только о том думает, чтобы поразмашистее покутить; заработки убогих людей, собранные с их слезами, иногда со шкурой, истребляют они, как гарпии или как саранча: одна особа съедает в день столько, сколько множество бедняков заработают в долгое время, все идет в дырявый мешок – брюхо». Лучшим образцом, как наладить «добрые нравы» и строить отношения с подданными, Старовольский считал Россию.

Как Московской Руси, так и Литве постоянно угрожал южный сосед, Крымское ханство. Держава отнюдь не маленькая, ей принадлежали причерноморские степи, Приазовье, Кубань. Причем у этого ханства были свои особенности. С незапамятных времен Крым специализировался на работорговле. Еще в эпоху Древнего Рима купцы Боспора (Керчи) наладили масштабные операции, скупая пленных у окрестных племен и перепродавая их по всему Средиземноморью. В Хазарском каганате этот сверхвыгодный промысел прибрала к рукам иудейская община. Но и после разгрома Хазарии работорговцы никуда не делись. Они нашли пристанище в византийском Херсонесе, оптом покупали невольников, которых пригоняли печенеги и половцы после набегов на Русь. А уж Золотая Орда стала для них поистине «золотой». Та же самая община угнездилась в генуэзских и венецианских колониях. В Венеции правитель здешних городов носил красноречивый титул «консул Хазарии», а в Генуе черноморскими владениями управлял коллегиальный орган, «Оффициум оф Хазарие». Орда стала главным поставщиком рабов на международные рынки. Татары приводили массы пленных из своих походов, а итальянские корабли развозили их на Ближний Восток, в Египет, европейские страны.

Когда Крым стал вассалом Османской империи, бывшие генуэзские города стали турецкими. Однако община работорговцев уцелела. Мало того, она подобрала ханство под свое влияние. От денег работорговцев зависели придворные, эмиры, мурзы. Да и для простых воинов набеги оказывались гораздо выгоднее, чем занятия садоводством. Пригнали вереницу «ясыря», продали – и смогли купить обновки и украшения для жен, красивое оружие. Охота за невольниками стала основным промыслом ханства. Если с Менгли-Гиреем Москва заключила союз, то он посылал татар на владения Литвы. А когда хан состарился, его сыновья перестали считаться с отцом. Принялись нападать на рязанские, тульские, черниговские окраины. После смерти Менгли-Гирея его преемником стал Мехмет-Гирей. С ним сразу же постарался навести дружбу польский король Сигизмунд. Согласился платить 15 тысяч золотых в год, если крымцы будут воевать против России.

Московские государи тоже пытались вести переговоры о мире. Присылали в Крым подарки (татары называли их данью), подписывали договоры. Однако ничего не помогало. Если хан сам не выступал в поход, то отпускал «подкормиться» отряды своих мурз и царевичей. Иначе подданные его попросту свергли бы. А на претензии русских послов татарские вельможи пожимали плечами – хан тут ни при чем, это своевольные царевичи шалят. Но и полякам союз с Крымом постоянно вылазил боком. В Бахчисарай привозили телеги с королевским золотом, татарские загоны катились на Русь. Но если их отражали, они ничтоже сумняшеся поворачивали на владения короля. Деньги уже получены, так какая разница, где они наберут товар для работорговцев?

С Османской империей русские состояли в дружбе и неоднократно жаловались на крымцев в Стамбул. Султан слал повеления прекратить набеги. Но Мехмет-Гирей ответил ему с предельной откровенностью: «Если я не стану ходить на валашские, литовские и московские земли, то чем же я и мой народ будем жить?» Впрочем, турки не очень настаивали. По своим вассальным обязательствам крымский хан отдавал султану 10 % добычи и пленных, работорговцы пополняли казну пошлинами, были в прекрасных отношениях с османскими вельможами в крымских городах. Да и в Стамбуле орудовала община таких же купцов, связанная с крымскими. Она имела связи при дворе, поставляла самых соблазнительных девочек в гаремы султана и его приближенных. Крупнейший невольничий рынок располагался в Перекопе. Здесь работорговцы оптом скупали у воинов их полон. Вторым центром стала Кафа (Феодосия). Тут живой товар перепродавали, грузили на корабли и развозили по Османской империи, в другие страны.