– Я полностью согласен с тобой командир, что касательно изнеженности нынешней молодежи и недостатком доблести. Лично я считаю, что Грезящему Богу наплевать, даже если все мы помочимся на его алтарь, так любезно установленный приезжим жрецом в центре лагеря. Да, нам нравиться хорошая еда и игра, добрая сеча, да пышная девка, хотя, кому-то и юноши, – он покосился в сторону, вызвав смешки присутствующих, равно как недовольные возгласы, – но добровольно соваться места, проклятые и забытые еще с Эпохи Становления Богов – кол тебе в тощий зад, уважаемый господин жрец!

Раздался одобрительный гул, соратники хлопали по плечу оратора и смеялись над его шуткой. Однако Дмитр не повел и бровью.

– Что ж, по-солдатски не затейливо и грубо, но справедливо! – выкрикнул он. – Все же я взываю и к вашей алчности! Кто же не слышал о неисчислимых сокровищах, что копили давно обратившиеся в прах короли Мора, пока чума не истребила нечестивый их род? Кто не мечтал вскрыть священный могильник, где некогда тысячи служителей поклонялись божественному трупу, куда из завоевательных походов стекались бесценные богатства и диковинки? Оставить все стервятникам и гнили, или вы боитесь того, что оказалось под силу жалким мародерам, угнездившимся на древних развалинах?

– Ни за что! Ложь! Бред! Вперед!– мнения разделились, все пытались говорить разом и перекричать друг друга.

Отступив к князю, Дмитр удовлетворенно наблюдал за гвалтом, рискующим перейти в потасовку, так как некоторые из горячих голов уже хватали друг дружку за шкирки.

– Погодите, уважаемый Рей, пусть немного выпустят пар, – Дмитр успокаивающе накрыл ладонью мозолистый кулак воеводе готовый метнуться к сабле.

– А ловко вы там у себя на севере научились сеять смуту, взывая к низменным чувствам, – глухо проворчал воевода. – За вами глаз да глаз нужен.

– Непосвященный разум падок до суетных чувств, – притворно вздохнул жрец. – Правда, же в том, что стираются границы и громоздятся небылицы, но истинный путь начертан кровеносными сосудами в жилах Грезящего Бога, и он ведом жрецам Его. Да, он пролегает по местам великих трупосожжений той расточительной эпохи, и может лучше не бывать там, но в убежище Веты, хранителя заветов последних императоров Мора каждого ждет награда.

– Настоятель моего дядюшки лукавит, как же тогда догмат веры о том, что бытие лишь иллюзия, почему внушает тягу к презренной трухе сокровищ, а не говорит о просветлении? – в пол голоса заметил Сандр.

Дмитр с интересом посмотрел на него.

– Но ведь и ваши еретические верования чем-то схожи, чистая философия и хромое блуждание, все, так или иначе, вертится вокруг земли, этой плоти дряхлого демиурга, который так стар, что умрет, если вдруг проснется, а мы с вами, да и вся реальность – не более чем огоньки в его затухающем сознании. Но разве эта прекрасная навеянная иллюзия не стоит того, чтобы за нее бороться, за возможность мыслить и освобождаться, осязать, любить и быть любимыми?

– Верь мне, – продолжал уговаривать жрец, склоняясь к юноше, – я пекусь не только о пробуждении души, но и о твоем, князь, процветании. Этим походом ты заложишь основу великого государства, навяжешь кабалу развращенным народам, и кто знает, может, в конечном итоге, станешь в один ряд с императорами прошедших эпох, восстановив рухнувшие границы от скованного льдом океана на севере, до кипящего на юге. Наследником тех эпох, когда чума еще не пришла в столицу ойкумены, превратив ее в призрачный град Мора.

Сандр глубоко вздохнул и прикрыл глаза. В царящем гвалте ему вновь послышалась отдаленная поступь марширующих легионов, рокот барабанов и звон оружия, струящаяся река позолоченных шлемов вливалась в пишущуюся историю. Как близок он сейчас к исполнению заветных мечтаний. Но что это, неужели эти ослы леностью своей и скудоумием похоронят проблеснувшее будущее?! Все пойдет прахом? Деградация да запустение, и презрительный взгляд обожаемых карих глаз, ранящий, но бесконечно милый. Кровь тяжело пульсировала в ушах, заглушая все звуки.

– Довольно! – закричал он. – Прекратите вы все! Возможно, не всем присутствующим известно, что ранним сиротством я обязан «нерожденному». Несчастливая случайность, что поделать, один шанс из тысячи, пренебрежительно отмахнетесь вы. А для меня именно месть круто изменила жизнь, стала самоцелью, я видел окружающий меня мир черно-белым и плохо различал оттенки. Едва окрепнув, будучи еще, в сущности, мальчишкой, каждое новолуние я бродил по рощам и разыскивал коконы «нерожденных», эти вскакивающие гнойники на божественном челе. А с каким непередаваемым наслаждением увесистый булыжник пробивал их вязкую скорлупу, превращал в кашу гнусные зародыши! Я съедал их органы сырыми, впитывая силу и туша клокочущую ненависть, – Сандр перевел дух, слова, изрекаемые холодным, дрожащим от едва сдерживаемой ненависти голосом тяжело падали, как звенящие металлом бруски, погребая возражения, подчиняя. – Однажды наставник отвел меня в лес, чтобы показать такой кокон, появившийся в неурочное время. Сидя на пеньке, он говорил, что ненависть моя бессмысленна, что отсюда может одинаково появиться как преданный друг, который в будущем, возможно, не раз спасет мою жизнь, так и заклятый враг, который непременно ее отнимет, и что человек сам скульптор реальности. Затем он ушел, оставив размышлять над сутью бытия. Что ж, может, я воспринял его слова чуточку буквально, только в усадьбу я вернулся с окровавленным кинжалом. Так вот, подумайте, если я не пощадил потенциального спасителя, то что я сделаю с вами, ленивыми скотами, если вам вздумается стяжать предначертанную мне с рождения славу!

Сандр кипел от гнева, казалось, вот-вот он наброситься на любого дерзнувшего возразить. Суровые вояки хмуро смотрели исподлобья.

– Вы должны меня слушаться, я же теперь ваш господин, заклинаю… – голос Сандра внезапно охрип и начал предательски дрожать. Но тут, когда настроение собрания весело буквально на волоске, Дмитр, не дав секундной слабости испортить положение, пламенно воскликнул:

– Да, возлюбленные чада безумия и разврата, мы идем войной на Вету, покровителя и укрывателя уродов, нас ждет всех прекрасное развлечение и добыча!

– Хвала князю! Кровь и честь! – поддержал воевода.

– Слава! Слава!

– Мы сожжем казармы и усадьбу, подпалим, уходя, так, чтобы освещало гать до самого Мора, – промолвил Сандр в след удаляющимся спинам, когда шатер опустел. – Мы вернемся домой с почетом и славой, богатые как императоры, либо возвращаться нам будет некуда.

– Ты напомнил мне покойного господина, – подал голос воевода. – Не было такой гнусности, такой мерзости которую он бы не сотворил, тщась привлечь внимание божества даже ценой собственной жизни и жизней многих. Пресытившись, князь пустился в другую крайность – стал аскетом и щедрым благодетелем, но только все напрасно, равнодушный, если, конечно, он действительно существует, так и остался равнодушным. В конце концов, он просто махнул на все. Но в одном ты действительно прав – этот сброд, что гордо именуется войском, крайне нуждается в хорошей встряске, цели. Но не стоит доверять жрецу сладкоречивому.

Сандр едва удержался, чтоб не отвесить зазнавшемуся воеводе пощечину.

– Не смей недооценивать меня, солдафон! Мне суждено стать величайшим правителем, я верю, и я им стану, чего бы этого мне не стоило!

Почувствовав намеренье юноши, воевода дернулся, затем побледнел.

– Возможно, я говорил чересчур прямолинейно, и прошу меня простить. Возможно, нам предстоит узнать друг друга лучше. Но сейчас, вспоминая историю Падшего Бога, имею честь сказать только одно: разрешите удалиться готовиться к походу.

– Разрешаю. К первому.

Падший Бог. Еще несколько лет назад он обитал в отдаленной местности на границе порченых земель.

– Что это за патологическая тяга ко всему ветхому, разрушенному, заброшенному? Копаться в прахе, реанимируя своим присутствием отзвучавшие голоса, находя замурованных в покосившихся стенах мертвецов и воспоминания? – брюзжал Констант, когда Сандр спешивался, чтобы с интересом осмотреть остатки жилищ изобилующих в том без сомнения некогда богатом краю. – Определенно, быть беде!