Дети – цветы жизни. Они украшают наши будни и делают их ярче. Нельзя забывать и о том, что дети – это наше продолжение; поколение, которое сменит нас. От того, как мы его воспитаем, зависит будущее человечества. Дети – это цветы, которые требуют самой большой заботы, без нее будущее превратится в затоптанную клумбу.

Я хорошо помню себя ребенком, и во всех этих воспоминаниях я улыбаюсь. За это большое спасибо моим родителям – Назарову Михаилу Ивановичу, Назаровой Ирине Васильевне и старшему брату – Назарову Александру Михайловичу.

Все свое детство я верила в добрых волшебников, а когда выросла, познакомилась с настоящей феей, оберегающей часть подрастающей сейчас оранжереи. Она не летает на маленьких блестящих крылышках, не носит смешной остроугольной шляпы и даже не имеет волшебной палочки. У нее есть другое, более важное – доброе сердце. Мою знакомую зовут Надежда Первушина. Мне бы не хотелось прибегать при ее представлении к пафосным эпитетам и обзывать ее новомодными словами «общественный деятель» или же «член благотворительной организации». Я скажу проще: Надежда – это человек, благодаря которому сотни маленьких деток, оставшихся без родителей, чаще улыбаются, смеются и веселятся! Надежда организует праздники в детских домах и социально-реабилитационных центрах для детей.

Я поделилась с вами двумя примерами хранителей мира ребенка, но, к сожалению, в сказке под названием «Детство» есть еще и отрицательные персонажи. Они срывают цветы, даже не дав им возможности распуститься. Моя книга именно о таких цветах. Моя книга о детях, которые под влиянием жизненных обстоятельств стали взрослыми, еще не насладившись детством.

Эта ночь необыкновенно ярко освещена тихим шепотом света золотистых куполов церкви, в которой сегодня особенно многолюдно. Возле алтаря, сияя богато расшитым одеянием, стоит батюшка, из его уст кисельными ручьями льются речи служения, подле него на ступенях распевает православные песни церковный хор, а где-то в глубине толпы, возле правого малого подсвечника вырисовывается маленький силуэт хрупкой девушки. Каждый год в рождественскую ночь она приходит в этот храм к самому началу службы и уходит только поутру. Ее голова покрыта тонким шелковым платком цвета спелой черешни, а в руках у нее неизменно две тонкие желтые свечки – за здоровье каждого из родителей. Неподалеку от девушки сверкают две маленькие фигурки, на которые она уже в третий раз невольно кидает свой взгляд. Ее глаза устремляются к подсвечнику, где, кротко подпевая молитвам, следит за свечами маленькая послушница этого храма – земной ангелок с самыми добрейшими глазами, которые когда-либо удавалось видеть девушке. За спиной малютки пристроился мальчуган лет семи, одетый по-современному и, очевидно, пришедший сюда с верующими родителями. Эти ребята, наверняка, давно знакомы, именно поэтому он уже в который раз пытается завязать разговор с вышеописанной послушницей, в ответ ее лицо озаряется кроткой и очень стеснительной улыбкой, значение которой невозможно понять – отчуждение ли это или обычная скромность… Его детское личико освещено любовью, на ее глаза падает лишь свет церковных свечей. Он смущенно почесывает лоб, предпринимая очередную попытку заговорить с ней, она же, бросая на него добрый взгляд, тихонько краснеет и нежно окрещает свой лобик священным знаком в такт церковной песне… Но вот слабые полупрозрачные лучи утреннего солнца уже начали падать на заснеженные купола. Служба закончилась, и мимо этих двоих проплыла взрослая пара. Женщина, очевидно являющаяся матерью мальчугана, молча повела его к выходу. Послушница же направилась к белоснежной лестнице, ведущей в одну из церковных комнат. Уходя она несколько раз обернулась в его сторону, и ее щеки заалели. Храм практически опустел, пора уже и наблюдавшей за ними девушке уходить домой, но она почему-то не торопится. Ее шаги рисуют плавную траекторию к тому самому подсвечнику, а губы шепчут тихую молитву. Она просит счастья. Не для себя. А для той маленькой девочки…

Самый страшный гром в моей жизни прозвучал не с неба. Тогда прошло всего две недели, как мне исполнилось восемнадцать лет. Гром имел четкие звуко-буквенные очертания: «Вы должны вызвать огонь на себя, тем самым отвлечь противника и дать возможность нашему батальону проникнуть на вражескую территорию». В тот момент мне казалось, что этот словесный удар рассек подо мной почву, и я вдруг стал падать куда-то глубоко-глубоко. Я попытался сделать шаг хоть в каком-нибудь направлении, чтобы удостовериться, что я все еще стою на земле, но у меня не получилось. Ноги были ватными. Дальше я постарался набрать побольше воздуха в легкие, но нос тоже не слушался меня и вместо вдоха у меня вышло лишь нелепое свистящее посапывание. Перед глазами вдруг возникло мамино лицо: ее сухие, вечно обветренные губы, большие глаза цвета летнего озера и тонкие светлые брови. Я сглотнул подкатившие к горлу слезы, и родной лик вдруг улыбнулся мне, а потом исчез, оставив меня наедине с этим жестоким заданием. Но мне почему-то уже не было так страшно. Этот образ, возникший в моем воображении в минуты, когда я мысленно прощался с жизнью, убедил меня, что все это не зря и что сейчас, выйдя под пули, я совершу шаг, который приблизит Победу. Победу, которую непременно одержит наша армия.

На это задание нас отправилось семеро. Вернулись двое.

Доброе утро, дневничок! Прости, что я так небрежно к тебе отнеслась, даже не выделила для тебя отдельную тетрадку, и тебе приходится соседствовать с формулами по алгебре, но, пожалуйста, не злись, потерпи. Просто, если бы я сделала иначе, про тебя узнали бы ОНИ, а я этого не хочу. Я не хочу, чтобы ЭТИ знали, что творится у меня в душе. Не поймут. Только посмеются. А в тетрадку по алгебре ОНИ все равно не заглянут. А зачем им это? Учусь я плохо (к чему мне перед тобой лукавить?), а следовательно, списывать у меня нет смысла. Знаешь, а я вообще ИХ ненавижу. Особенно Катю, она омерзительная. В прошлом она наркоманила, занималась сексом со всеми парнями со двора, в полицейском участке ночевала чаще, чем дома. А ведь ей всего четырнадцать лет. Кстати, Катя скоро проснется, так что уже минут через двадцать мне надо тебя, дневничок, прятать, ведь я не хочу, чтобы она тебя увидела и растрезвонила о тебе всем подряд. Я буду тебе только по ночам или же, как сейчас, ранним утром писать, чтобы никто не заметил. А Катя проснется, чтобы покурить в окно, пока воспитатели спят. Среди ЭТИХ Катя, конечно, не одна курит. Только остальные скрываются и стараются делать это в школе на переменах, но Катя – не остальные, она бунтарка (по крайней мере, сама себя она так охарактеризовывает). Курят здесь практически все. И от всех воняет: блудом, внутренней грязью, а из-за того, что курят, еще и сигаретами. Знаешь, чем меня радует пребывание в ИХ обществе? А тем, что мне с ними осталось всего неделю жить. Потому что через семь дней мне исполнится семнадцать и меня заберет отсюда Лиза, ей разрешили это сделать. Лиза приходится мне мамой, ну как мамой, на генетическом уровне, а на духовном это просто женщина, которая растила меня до пятнадцати лет. Что было потом? Она променяла меня на своего мужика, который через год после того, как я оказалась здесь, в социально-реабилитационном центре для несовершеннолетних «Радуга», бросил ее. Я жду своего дня рождения. Не могу сказать, что я хочу переехать к Лизе, но хочу уехать от ЭТИХ. С ними даже хуже, чем с Лизиным мужиком, хотя он два раза избивал меня до такой степени, что скорая увозила меня без сознания. А еще я жду подарок на свой праздник. Недавно наша старшая воспитательница Татьяна Тарасовна подходила ко мне, спрашивала, что я хочу получить на торжество. Я попросила билет на концерт Гарри Топора и Тони Раута. Знаешь, мне кажется, что, если бы не музыка этих рэперов, я бы с ума сошла. Представляешь, сяду в кабинке нашего туалета, закроюсь, включу тихонечко их песни и слушаю, и будто улетаю куда-то. Даже голова немножечко кружится. Я начала слушать этих исполнителей почти два года назад. Услышала трек «Грим» из проезжающей мимо машины, когда была прогулка. Зацепило. Начала искать их альбомы, слушать, вслушиваться в сам текст, в смысл. Когда-то я бы даже и не подумала, что буду любить такой стиль: агрессивную музыку, злой рэп. Однако я нашла себя именно в нем, нашла себя именно в этой агрессии. Правдивость и серьезность текстов Гарри Топора и Тони Раута, их жестокая подача ударили в мое сердце, как кинжал: резко и глубоко. Когда я попала в Центр, ненавидела Лизу, я обвиняла ее во всех бедах, которые на меня тогда навалились. У меня была депрессия, которая долго не проходила. И как раз в тот момент, когда наступила очередная апатия, я включила трек «Собеседник». И погрузилась в размышления… В этой композиции представлен разговор человека с Богом. Первый жалуется Всевышнему, что тот неблагосклонен к нему, что не уберег его от огромного количества разочарований, что не был рядом в трудные моменты. Это натолкнуло меня на мысль: почему мы всегда так стараемся обвинить кого-то другого в произошедших с нами горестях? Я начала понимать, что только мы сами кузнецы своих судеб и наша жизнь лежит на нашей наковальне. Мы сами выбираем добро или зло. Мы сами рождаем ложь, которая исходит на нас от кого-то, сами ловим плевки, летящие нам в лицо. В течение нашей жизни мы все делаем сами. Да, есть проложенные судьбой дороги. Но развилки выбираем, а порой и вовсе протаптываем мы сами. Не нужно винить в своей боли других. В размышлениях в какой-то момент я даже перешла черту: мне показалось, что и в ошибках Лизы виновата я сама. Но как я могла? Я ведь ребенок, а она взрослый человек. Я оттолкнула это суждение и поняла главное: да, на Лизе, безусловно, лежит ответственность за мое испорченное детство, но строить и писать свою судьбу предстоит только мне. Самой. Именно эти мысли влетели в мое формирующееся мировоззрение. Так эта песня фактически изменила мою жизнь. Ой, дорогой, кажется, Катя просыпается. Все, больше не могу писать, буду притворяться спящей.