– Пока у меня только новые вопросы, – спокойно ответил Гуров. – Если не ошибаюсь, вы упоминали о том, что сумма вашего вклада подтверждена именной облигацией?
– Да. А что?
– Это документ находится у вас?
– Разумеется.
– Мне необходимо взглянуть на него. Когда мы можем встретиться с вами?
– Да когда угодно. В любое время. Когда вы сможете, – заметно волнуясь, частил Рудецкий. – Можно, например, сегодня вечером, как в прошлый раз.
– Хорошо. Давайте встретимся сегодня, часов в семь, только не в ресторане, а у меня в кабинете. Сможете подойти?
– О! Нет! То есть да. То есть смогу, но… – окончательно растерявшись, бессмысленно бросал Рудецкий.
– Какие-то проблемы?
– Нет. То есть да. То есть… Видите ли, в связи с некоторыми обстоятельствами мне бы не хотелось лишний раз появляться в таких учреждениях, как ваше.
– А что это за обстоятельства, если не секрет? – ледяным тоном спросил Гуров, давая понять, что подобный ответ от человека, обратившегося за помощью именно в «такое учреждение», кажется ему странным.
– Видите ли, – мялся Рудецкий. – Мое положение, оно накладывает некоторые обязательства. И ограничения. Мне уже и без того пришлось однажды весьма плотно взаимодействовать с вашей конторой. Алексей, наверное, говорил вам. А если станет известно, что я снова начал появляться у вас, могут пойти пересуды, разные ненужные разговоры. Вы не представляете, сколько на свете злых людей, готовых исковеркать чужую жизнь просто так, из одного, как говорится, спортивного интереса.
Нет, этот человек не походил на авантюриста. Чем дальше продолжался телефонный разговор, тем больше крепло в душе полковника убеждение, сложившееся еще в процессе общения в ресторане.
По своему внутреннему складу Рудецкий, по-видимому, не только не склонен к авантюрам и рискованным предприятиям, а наоборот, днем и ночью дрожит от страха за свое положение и тщательно просчитывает каждый шаг с одной лишь мыслью – как бы этому положению не навредить.
Кандидатура Рудецкого в картину преступления явно не вписывалась. Скорее всего, дело с ним обстояло именно так, как говорил Ковалев. Тонкий психолог Проскурин, безошибочно определяющий, «с кем можно, а с кем нельзя», сразу понял, что со стороны Семена Викторовича он не будет иметь никаких неприятностей, как бы ни поступил с ним. Поэтому его «одну пятую» он даже не стал фиксировать в графе «Доходы». Просто положил в карман.
«Но почему он даже не подал заявление? – недоумевал Гуров, слушая сбивчивые объяснения своего собеседника. – Тоже из страха?»
– Хорошо, давайте встретимся там же, – прерывая взволнованные излияния, проговорил он. – Только в ресторан заходить я не буду. Часам к семи подъеду и позвоню вам. Поговорим в машине. У меня всего лишь пара вопросов, нужно кое-что уточнить. Главное – не забудьте захватить облигацию.
– Хорошо. Спасибо, – облегченно выдохнул Рудецкий. – Спасибо вам большое. В семь часов я буду ждать.
Закончив разговор с депутатом, Гуров достал блокнот и еще раз просмотрел адреса и фамилии, выписанные им из дела Проскурина. Мог ли быть среди них заказчик?
Меньше всего подозрений вызывал у него Дмитрий Степанович Васильев, проживающий в городе Владимире. Ему, как представителю городской власти, участие в долевой собственности вполне могло быть предложено в виде благодарности, и совсем не факт, что он вложил именно ту сумму, которая значится в документах.
Чтобы получить землю под строительство гостиницы, требуется масса разрешений, и без определенного содействия здесь не обойтись. Васильев помог Проскурину «выбить» разрешение, Проскурин Васильева отблагодарил – в этой схеме нет ничего необычного и невозможного. А финансовые претензии в таком случае мог бы предъявить разве что сам Проскурин, но уж никак не Васильев.
Получается, что Васильева из списка подозреваемых можно вычеркнуть. Все ниточки этого дела ведут в Москву, начиная с «неожиданно» нагрянувшего в гости к Элле Лелика. Загадочная Света, вероятнее всего, тоже прибыла из столицы. Слишком уж смело и открыто она действовала. Сразу несколько человек могли запомнить ее внешность, чтобы потом опознать, и в сравнительно небольшом городе, как Владимир, ее отыскали бы в два счета. А вот сделать это в Москве намного сложнее.
«Если третий собственник Владимир Сысоев действительно «из бывших», как говорил Рудецкий, то именно у него могут остаться связи в среде, где обретается Лелик и ему подобные, – думал Гуров. – Правда, здесь пока полная неопределенность с мотивами, но поподробнее ознакомиться с этой личностью очень не помешает. Стоит обратить внимание и на адвоката. Человека с улицы вести дело, подобное делу Проскурина, не пригласят, и, если на беседах у Мишина адвокат почти не давал своему клиенту говорить, на все вопросы отвечая самостоятельно, значит, он в курсе очень многих, весьма интересных подробностей».
Оставшиеся два кандидата тоже вызывали у него немалый интерес.
Смирнова звали Сергей, а именно человек с таким именем навещал Проскурина в отеле и был чем-то весьма недоволен. Что касается представителя диаспоры – не мешало бы выяснить, почему он предпочел приобрести свою «одну пятую» именно у Смирнова, хотя легко можно было бы сделать это в офисе фирмы и даже дешевле бы обошлось.
К семи часам Гуров, посвятивший всего себя без остатка родному управлению и даже не отвлекавшийся на обеденный перерыв, чувствовал усталость и уже жалел, что назначил встречу Рудецкому в машине, а не за одним из столиков ресторана. Перекусить сейчас очень бы не помешало.
Подъехав к ресторану, он набрал нужный номер, и через несколько минут пугливый депутат уже сидел рядом с ним на пассажирском сиденье.
– Вы принесли облигацию? – спросил Лев.
– Да, конечно. Вот, пожалуйста, – торопливо ответил Рудецкий, извлекая из пластиковой папки ценную бумагу.
В документе указывалось, что Рудецкий Семен Викторович действительно передал означенную здесь сумму в распоряжение ООО «Меридиан», которое обязуется выплачивать ему ежемесячно указанный процент, а в дальнейшем передать в собственность долю в определенном объекте недвижимости в соответствии с вложенной суммой. В целом бумага походила на настоящую и по виду полностью соответствовала другим именным облигациям, ксерокопии которых Гуров видел в деле. Значит, по поводу своего участия в этом прибыльном проекте Рудецкий не врал. Недобросовестно поступил в этом случае Проскурин, никак не отразив его «одну пятую» в текущей финансовой отчетности.
– Не припомните, когда вы подали заявление о возмещении своего ущерба? – как бы между прочим поинтересовался Гуров, возвращая облигацию.
– Я? Заявление? – удивленно и, как обычно, испуганно посмотрев на него, переспросил Рудецкий. – Простите, мы, наверное, друг друга не поняли. Я не подавал никакого заявления.
– То есть как? – в свою очередь, удивился Лев. – Ведь вы сами еще недавно утверждали, что приложили массу усилий для того, чтобы в отношении Проскурина было заведено уголовное дело. А теперь выясняется, что вы не сделали даже самого элементарного. Даже не подали заявление.
– Да, я приложил, но… Простите, мы, кажется, не понимаем друг друга. Я ведь уже говорил вам, что в связи с особенностями моего нынешнего статуса появление в некоторых местах для меня крайне нежелательно. Подумайте, что станут говорить, если я слишком часто начну наведываться, например, в организацию, подобную вашей. Уверяю вас, есть масса людей, которые только и ждут, когда представится случай меня скомпрометировать. И вы хотите, чтобы я сам, по собственной, так сказать, инициативе, преподнес им этот случай на блюдечке с голубой каемочкой? Нет, нет и еще раз нет! – с чувством произнес депутат. – Я не сумасшедший, чтобы рубить ветку, на которой сижу.
– Но как же тогда вы собираетесь вернуть свои деньги? – недоумевал Гуров.
– О! Это же совершенно очевидно. Я ведь уже объяснял вам. Если на Проскурина заведут уголовное дело, арестуют счета, рано или поздно ему придется рассчитаться по долгам. А именная облигация относится к числу приоритетных обязательств, которые должны погашаться в первую очередь. Здесь главная трудность в том, чтобы доказать факт мошенничества. Это очень сложно, я знаю, поэтому и сказал, что готов свести с нужными людьми, дать координаты, но, как говорится, келейно, неофициально. Мне лично совершенно ни к чему подобная реклама.
