Грустно мне, Фирочка, очень грустно. Уверена, что ты меня понимаешь, тебе ведь тоже бывает грустно. Вроде и не одинока я, слава Богу, у меня есть Павла Леонтьевна, есть несколько близких людей, в числе которых ты, но тоска все равно камнем лежит на сердце.

Здравствуй, Фирочка!

Давно уже не было так, чтобы праздник[55] совпал с праздником моей души. Не хотела писать тебе до премьеры, но не могу вытерпеть.

У меня новость! У меня – Роль! Я пишу это слово с большой буквы, потому что это такая роль, что всем ролям роль! У нас ставят горьковскую «Вассу», и я играю ее! Это мой шанс, Фирочка. Это возможность доказать всем, чего я стою как актриса. Главная роль в такой пьесе на столичной сцене!

Юрий Александрович со своей студией уехал в Ростов. Вместо него пришел Алексей Попов[56], который до этого руководил Театром Революции. Он начинал в Художественном, затем был у Вахтангова. Его стиль – смесь Станиславского и Вахтангова, я не со всем согласна, но в целом, как режиссер, он мне нравится. Яркая личность, умеет увлечь. К сожалению, «Вассу» ставит не он, а режиссер Телешева[57], которую мы за глаза зовем Бедной Лизой. Она и впрямь бедная – таланта ни на грош, а гонору на сто рублей. Поставила под опекой сильных режиссеров «Мертвые души» да «Горе от ума» и теперь мнит себя ровней самому Станиславскому. А сама не умеет даже правильно прочесть пьесу. Нет, читать она умеет, грамотная, но не может понять замысла драматурга. Мне не очень-то нравится Горький как писатель, но как драматурга я его обожаю. «Васса» – замечательная пьеса. Она была хороша, а после того, как Горький ее переписал, стала просто бриллиантом. Но в ней многое сказано между строк, и если не можешь этого уловить, то нечего браться за постановку.

Я вижу Вассу несчастной женщиной, которую изломала, испортила жизнь. Ее трагедия заключается в слишком большой любви к собственности. Ты, Фирочка, понимаешь, что мне эта трагедия очень хорошо знакома. Ужасно, когда деньги застилают весь белый свет и все меряется только ими. Наша Лиза требует, чтобы я играла жестокую буржуйку, а я хочу играть несчастную женщину. Она, конечно, мерзавка, но что-то хорошее в ней все равно сохранилось. Знаешь, Фирочка, я не могу играть роль, если не полюблю свою героиню или же хотя бы не буду ей сострадать. Без сострадания не получится образа. Приведись мне играть Амана[58], я и в нем бы постаралась найти что-то хорошее.

Сильная, несчастная, изломанная жизнью женщина – вот какой мне видится Васса. Я очень боюсь не справиться, боюсь, что не смогу воплотить ее такой, какой ее выписал Горький, но я стараюсь изо всех сил. Если мне удастся справиться с ролью Вассы, то это будет триумф. На кон поставлена моя репутация. Я должна доказать, что я чего-то стою как актриса. Доказать или же уйти в гардеробщицы[59].

Я стараюсь, но Бедная Лиза вместо того, чтобы мне помогать, всячески мешает. Она примитивно трактует пьесу, образы ей видятся плоскими, и это свое видение она пытается навязать актерам. Прежде всего мне, потому что я играю главную роль. Я не поддаюсь, спорю, доказываю свою правоту. Я (и все мы) уже заметила, что Лиза не выдерживает долгого натиска. Если стоять на своем крепко, то она рано или поздно сдастся. Так оно поначалу и было, но Бедная Лиза, желая сохранить остатки своего режиссерского авторитета, нажаловалась Попову на то, что я мешаю ей ставить спектакль, и поставила вопрос о том, чтобы роль Вассы передали другой актрисе. Попов пригласил меня в свой кабинет и долго со мной разговаривал. «Телешова – режиссер, она болеет душой за дело, вы должны сотрудничать, а не пререкаться, а то постановка будет сорвана…» Я не выдержала и говорю: «Скажите уж прямо – или слушайся Телешову, или отдавай роль. Я могу и отдать. Могу Анну сыграть вместо Вассы». Он рассмеялся и развел руками, давая мне понять, что так оно и есть. Не выношу такой «деликатности». Предпочитаю, чтобы мне все говорили прямо. Попову ничего не ответила. Думала два дня. Моя дорогая Павла Леонтьевна в Ростове, и мне не с кем было посоветоваться. Я решила, что роль отдавать не стану, спорить с Лизой не стану (кстати, она сама предложила мне сыграть Вассу, я не напрашивалась), а буду тихо, без прений, делать так, как считаю нужным. Так вот и репетируем. Решение мое оказалось верным лишь отчасти. Лизе не хватает ни опыта, ни ума, чтобы понять многое из того, что я делаю. Я говорю «да», а делаю то, что хочу. Но иногда, в каких-то сценах, мне приходится делать так, как говорит мне она. Чувствую при этом себя так, будто меня изнасиловали. Это же, в сущности, и есть насилие над моей волей. Ты понимаешь, что я была бы не я, если бы иногда не подпускала бы нашей Лизе шпильку-другую. Беда только в том, что она, по скудоумию своему, совершенно не понимает иронии. Не притворяется, как я думала раньше, а в самом деле не понимает. Недавно я спросила ее, притворившись дурочкой, какой она меня, вне всякого сомнения, и считает, почему Чехов назвал «Вишневый сад» «комедией»? Там же комического не больше, чем в «Гамлете». Хотела спровоцировать ее на дискуссию, но вместо этого услышала короткое: «Чехову виднее». – «Да, – говорю, – ему виднее, но хотелось бы и ваше мнение услышать». – «Когда соберусь ставить “Вишневый сад”, тогда и скажу». Вот и поговори с такой. Ох, за что мне такое несчастье? В кои-то веки получила хорошую большую роль. Разве нельзя было в придачу к ней еще и мало-мальски толкового режиссера дать?

Ниночка, которой я пожаловалась на Бедную Лизу, дала мне хороший совет. Она считает, что Лизины придирки можно употребить на пользу делу. Играя Вассу так, как хочет Лиза, я получаю возможность подчеркнуть, что Васса – жертва обстоятельств, показать внутреннюю трагедию, скрытую под маской жестокой и властной женщины… Ладно, не буду морочить тебе голову трактовкой роли. Это долго объяснять и интересно только мне самой. Всем остальным важен результат – спектакль. Я иногда думаю, что на премьере стану играть так, как считаю нужным. Дорепетирую кое-что дома и покажу зрителям Вассу такой, какой ее сама вижу. Но сразу же пугаюсь последствий. Подобное своеволие просто так с рук не сходит. Останусь без роли, а то еще и из театра придется уйти. Грех упускать шанс, который послала мне судьба. Надо постараться сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Чтобы и роли не лишиться, и сыграть Вассу так, как мне хочется. В голове полный сумбур. Ты, наверное, уже поняла это, читая мое письмо. Про Вассу больше писать не буду, напишу после премьеры, если до нее дойдет дело.

После отъезда Ю.А. мне приходится трудно. Вышло так, что все, кто хорошо ко мне относился, уехали в Ростов. В театре остались только недоброжелатели, которыми верховодит уже известная тебе Добржанская. В «Вассе» она играет Рашель. (Но конечно же мечтает сыграть Вассу, несмотря на то что не подходит по возрасту на эту роль, но она уповает на слова Горького «лет 42, кажется – моложе».) Из-за этого мне очень трудно давалась сцена, когда Васса посылает Анну в жандармское управление, чтобы сообщить про Рашель. Мне нужно показать в этой сцене борьбу плохого с остатками хорошего в душе Вассы, но я мысленно вижу не Рашель, а Добржанскую, и никакой борьбы не получается – ее бы я не только жандармам, а чертям бы отдала с радостью, чтобы взяли да унесли куда подальше. Ненавижу ее! Если бы ты только слышала, что она обо мне рассказывает! Не хочется пересказывать эту чушь, но ведь некоторые в нее верят… Сплетни, Фирочка, ранят больнее всего. Обращать на них внимание означает признать, что они меня задевают. Не обращать тоже не получается, не выдерживаю. Тут каменный характер надо иметь, чтобы сохранять спокойствие, когда меня обзывают «спекулянткой», «проституткой», «горькой пьяницей» и еще черт знает как. Теперь прекрасно понимаю, почему люди придумали дуэли. Для того чтобы держать в узде таких вот сплетников. С удовольствием вызывала бы ее на дуэль и застрелила бы без сожаления, так она меня допекла!