— Мой клиент? — тихонько спросила Оксана.

Маша энергично закивала.

Раздались мягкие, приглушенные ковролином шаги. Оксана отложила «Космополитен», поправила ворот блузки и улыбнулась. В бывшем дверном проеме, а ныне изысканной арке появился мужчина. На вид ему действительно было около сорока или чуть больше. Он выглядел довольно полным, казалось, что на его достаточно крепкую фигуру налепили тонкий слой жирка. Цвет глаз, прячущихся под очками, разглядеть было сложно, потому что на стеклах, как и на его высоких залысинах, весело прыгали солнечные зайчики. Мужчина подошел к Маше и по-английски мягко извинился за небольшое опоздание. Та проворковала в ответ что-то безупречно-вежливое, а затем показала рукой на Оксану, уже поднявшуюся с кресла. Оксана двинулась навстречу англичанину, а из-за его спины успела вынырнуть Маша, которой ужасно хотелось увидеть воочию реакцию иностранца на русскую красотку. Что касается Стропилиной, то она тоже маячила на горизонте со своим чайником.

Том Клертон остановился и устремил на Оксану жалкий и одновременно умудренно-грустный взгляд ребенка, который знает, что у него вот-вот отнимут красивую и любимую игрушку. Он не косился в растерянности на диспетчера, подсунувшего ему что-то совсем не соответствующее его требованиям. Нет, он не пускал восторженных слюней стареющего сластолюбца, а внимательно рассматривал Оксану. На какую-то долю секунды ей даже стало неловко за свою слишком уж откровенно подчеркивающую фигуру юбку, за лиловые, явно вечерние, туфли с тремя крошечными стразами у самого подъема. На мгновение подумалось, что в самом деле лучше было надеть старый строгий костюм. Но потом она представила себя в жакете и юбке с прямой шлицей, представила свои роскошные волосы, обреченно лежащие на буклированных плечах с мощными подплечиками, шею, упрятанную под строгим, жестким воротником белой блузки, и решила, что сегодняшний туалет был выбран ею правильно.

— Разрешите представить вашего гида-переводчика Оксану Плетневу, — пропела Маша, уже успевшая встать перед клиентом. — Оксана, это Томас Клертон, наш гость из Великобритании, желающий, чтобы вы просто показали ему Москву, погуляли с ним по улицам, осмотрели достопримечательности…

— Что значит, «просто»? — улыбаясь, спросила Оксана.

— Просто, это значит, пешком, — в ответ улыбнулся англичанин и смущенно добавил: — Если это возможно, конечно…

Она искренне пожалела о том, что не надела удобные и мягкие осенние туфельки с кожаными ремешочками, когда они, отмахав не один километр, спустились в подземный переход возле Ленинки. Здесь было темно и немножко жутко от висящих под стеклом на темных стенах сиреневых афиш Кремлевского балета. Почему-то казалось, что это висят заверенные высочайшей рукой приговоры. А в том, что она с сегодняшнего дня приговорена к вечным мукам, Оксана не сомневалась ни капли. Ноги буквально отнимались. Узкие туфли не то чтобы натерли, а просто сдавили «испанским сапожком» пальцы и суставы. К тому же здесь было скользко. Стараясь не потерять равновесие, она бодро вышагивала рядом с Томасом и рассказывала, какой замечательный балет «Золушка» и какие там красочные костюмы, чуть ли не от Нины Риччи. Показать, что ей больно и неудобно, никак было нельзя. Это значило поставить клиента в неудобное положение. К счастью, он, чудаковатый и странный турист, решивший ни с того ни с сего посетить Москву и просто так пошляться по улицам, ничего не замечал. Томас передвигался немного по-пингвиньи, переваливаясь с боку на бок. Он был чуть-чуть повыше Оксаны, и они не выглядели смешно. Впрочем, как раз это ей было безразлично, она просто добросовестно и честно делала свою работу. Милиционер в серой форме, слоняющийся возле подземных коммерческих киосков, проводил их странным взглядом, но останавливать не стал. И они благополучно влились в толпу людей, поднимающихся наверх возле касс Кремлевского дворца.

Оксана думала о том, что баранье рагу на вечер еще сгодится, а вот салат нужно будет сделать новый, и еще нужно зайти в аптеку, купить с десяток упаковочек витамина Е, когда Томас тактично тронул ее за локоть:

— Простите, я не хотел вас тревожить, но мне важно спросить: мы выйдем к Александровскому саду, да?

— Да, — ответила она с улыбкой стюардессы международного лайнера. — А что конкретно вы хотели бы увидеть?

— «Ночной фонарик негасимый из Александровского сада…», — мечтательно произнес Том. — Я не ручаюсь за точность цитаты. Но это такие прекрасные слова, и сад должен быть прекрасным, правда?

Оксане снова стало неловко. Она не помнила точно, чьи это стихи, то ли Ахматовой, то ли Цветаевой, то ли Бродского. А знать бы надо. Процитированная строчка навязчиво всплывала в памяти почему-то в музыкальном сопровождении, и она вдруг вспомнила грампластинку в сине-сером конверте, разбившуюся года четыре назад, и надпись: сверху — «Мегаполис», а снизу — «Бедные люди». Она никогда не могла понять, где название альбома, а где — группы. Там еще была песня про москвичек и их сумасшедший то ли взлет, то ли взмах ресниц… Оксана вдруг с обидой почувствовала, что ей не хватает морального допинга, на который она уже настроилась. Как ни маши ресницами, мистер Клертон не восхищается ее неземной красотой. Он просто по-пингвиньи шагает рядом, козырьком приставляя ко лбу ладонь, смотрит на небо и думает о чем-то своем, наверное, опять стихи мысленно цитирует. Что ему до женской красоты? Он с тем же успехом мог бы заказать себе и дедушку-переводчика. Вот только дедушка не смог бы, как лошадь, носиться по всему городу!.. Оксана, на секунду отвернувшись от Томаса и мучительно сморщившись, попыталась пошевелить в туфлях затекшими пальцами. Ногу тут же чуть не свело судорогой.

— Вот мы и пришли! — радостно сообщила она, удерживая дрожащие в глазах слезы и остановившись на каменной площадке недалеко от суровых милиционеров, пропускающих детишек на утренний спектакль. Клертон облокотился на парапет и посмотрел вниз. В зелени деревьев уже появились золотые пряди. Пожелтела и трава на лужайках. Люди на скамейках в это чудное сентябрьское утро сидели в основном пожилые. Аккуратная старушка в бархатном берете наблюдала за резвящимся рядом абрикосового цвета пуделем, другая, худая и высокая, что-то рассказывала болтающему ногами внуку. А Томас смотрел на фонари, на их строгие столбы, литые завитушки и матовые стекла. Слева поднимались величественные башни Московского Кремля, совсем рядом в киоске торговали красочными альбомами и так любимыми иностранцами православными образками. А он смотрел только на фонари, словно ожидая, что специально для него средь бела дня из них польется чудесный свет… Оксана осторожно переступила с ноги на ногу, когда Клертон робко и как-то неуверенно попросил:

— Может быть, спустимся вниз?

— Пожалуйста, — согласилась она с профессиональной любезностью. На самом деле спускаться по каменным ступеням ей ужасно не хотелось. Если по ровной дороге в узких туфлях идти еще можно, то лестница — это вообще караул! Тем не менее пришлось, закусив губу и чуть приотстав от Томаса, спуститься вниз. Оксана, честно говоря, не понимала, зачем ему сегодня понадобился гид-переводчик. Он ни с кем не общался, встречаться, похоже, тоже не собирался, говорил мало, а Александровский сад и Страстной бульвар сам прекрасно бы мог найти по карте Москвы, продающейся на каждом углу.

— Давайте присядем, — предложил Клертон, указав на лавочку. И это была первая по-настоящему приятная фраза, которую он произнес за день.

Оксана села и с наслаждением вытянула ноги. Какой-то проходящий мимо парень провел взглядом от ее щиколоток к коленям, потом заглянул в лицо и с беспардонным восхищением присвистнул. Она подумала, что Томасу это будет неприятно, что он брезгливо поморщится в ответ на это первобытное проявление чувств, но, к ее удивлению, он только светло улыбнулся и с гордостью троечника, принесшего домой пятерку, сообщил:

— Оксана, вы действительно очень красивая женщина. Такой, как вы, я еще никогда не видел. Правда.