Ей ясно и недвусмысленно указывали на дверь. Впрочем, какое это теперь имело значение? Оксана с неуверенной и робкой улыбкой вышла из кабинета и прислонилась к стене, обшитой деревянными панелями. То ли от принятой таблетки, то ли от переживаний голова немного кружилась, но она тем не менее чувствовала острое, неодолимое желание бежать, кричать, размахивать руками. Это бывало с ней и раньше, в основном после удачно сданных экзаменов, когда резко схлынувшее напряжение сменялось вдруг волной небывалой энергии. Но Оксана никогда не позволяла себе дурацких детских штучек и из здания аудитории выходила все той же сдержанной и потрясающе грациозной походкой. Но невыплеснувшаяся радость сквозила в каждом ее движении, в каждом жесте, делая ее еще более очаровательной. Головокружение прекратилось, сердце успокоилось. Единственным моментом, который омрачал ее теперешнюю радость, было, пожалуй, воспоминание о том, как пришлось унижаться перед Денисовой, подхалимски называя ее Аллочкой, благодарить за то, что она спрятала от всех ее ребенка. А та еще и денег не взяла, продемонстрировала собственное моральное превосходство, что ли? Интересно, зачем тогда она вообще рассказала про Катю? Тоже ради демонстрации благородства или все-таки совесть заела? «Ну и черт с тобой! Живи как хочешь и изображай из себя кого хочешь. Хоть Мать Терезу! — Оксана смахнула со лба упавшую прядь и зашагала к выходу на лестницу. — Я один раз побыла кающейся грешницей, зато на всю оставшуюся жизнь стану богатой английской леди с преуспевающим мужем и прелестным ребенком. А ты так и останешься скучной старой девой с глупыми претензиями, дурацкими принципами и несчастной любовью!» От мысли о том, что даже сейчас она могла бы отыграться, утереть нос этой стерве, возобновив отношения с Андреем, Оксане сразу полегчало. Спускаясь по лестнице, она улыбнулась. Хорошо! Господи, как все хорошо! Скоро маленькая Катя Максимова узнает, что за ней приехала мама, красивая, как сказочная принцесса. А вот про неприятную женщину в белом халате с глазами цвета засахарившегося меда не узнает. Все! Нет ее и не было…

Спокойный и основательный Клертон учил ничего не делать второпях, а перед каким-нибудь важным делом посидеть в тишине и сосредоточиться. Но сейчас на то, чтобы сидеть на лавочке в парке, у Оксаны просто не хватило ни сил, ни терпения. Взяв такси, она в десять минут домчалась до «Детского мира» на Соколе и вихрем взлетела на второй этаж. Народу здесь было не много, и продавщицы в отделах явно скучали, лениво о чем-то переговариваясь. Пожалуй, ее появление стало для них единственным стоящим внимания событием за целый день. Оксана лишь на секунду остановилась посредине зала, размышляя о том, куда сначала пойти: в отдел игрушек или в «одежду», а женщины в синих форменных халатиках с манжетами в белый горошек уже зашушукались. Привычно послышались слова «актриса», «фотомодель», и она понимающе улыбнулась. Ей хотелось сейчас быть милой и очаровательной, благосклонно внимать комплиментам и любезностям. Скорее всего уже через несколько дней она придет сюда со своей малышкой. Та будет показывать пальчиком на понравившиеся игрушки и радоваться тому, что все улыбаются ей и ее красавице-маме. Полуторагодовалые, они ведь вроде бы все уже понимают? Господи, как хорошо-то!

Оксана подошла к отделу одежды.

— Здравствуйте, — произнесла она как можно более любезно, — вы не могли бы мне помочь подобрать что-нибудь для полуторагодовалой девочки?

— А это, наверное, уже не у нас. Это на первом этаже… — неуверенно начала девушка за кассой, но вторая перебила ее раздраженно и торопливо:

— Там пока ничего приличного нет. Хороший товар только сегодня утром завезли, но еще оформить не успели. Подождите, девушка. Я сейчас спущусь, посмотрю, что там есть, и принесу вам образцы.

Оксана благодарно улыбнулась. Рвение продавщицы ее абсолютно не удивило. Ее необычная красота не возбуждала зависти и ревности у обычных, не обиженных Богом женщин. Они смотрели на нее, как на произведение искусства или на кинозвезду.

Продавщица вернулась минут через пять с ворохом платьиц, костюмчиков и тремя парами туфелек. Вторая девушка, сидящая за кассой, глядя, как покупательница перебирает кружева и оборочки, несмело поинтересовалась: «Для дочки берете?»

— Для дочки, — улыбаясь, ответила Оксана. Она уже предчувствовала, что услышит дальше, и не ошиблась.

— Надо же, как повезло девочке, мама — просто красавица! — восхищенно выдохнула продавщица…

Кате Максимовой сегодня явно повезло. Ей удалось завладеть яркой пластмассовой пирамидкой, единственной на всю их группу в двадцать человек. Она сидела на полу игровой комнаты и настороженно оглядывалась по сторонам. Снимать красный колпачок было страшно, потому что колечки от неосторожного движения могли раскатиться по всей комнате, и тогда их уже не собрать — нападут и отнимут другие дети. Вон их сколько с завистливыми глазами! А может быть, Катя рассуждала совсем по-другому. Кто знает, что творится в маленьком мозгу полуторагодовалого ребенка, не умеющего еще толком ни бегать, ни говорить?

Оксана отвернулась от стеклянной двери, ведущей в игровую комнату, и подошла к Анне Михайловне, директрисе детского дома. Та стояла у стены со скрещенными на груди руками. Оксане не нравилась эта ее поза, описанная в любом учебнике популярной психологии как поза человека, стремящегося закрыться от собеседника. Не нравился ей и сам детский дом, старый, с гулкими коридорами и стенами, покрашенными масляной краской, со скучной и убогой игровой комнатой, оклеенной дешевыми обоями. Не нравились дети, какие-то несимпатичные, бледные и ведущие себя нервно и агрессивно, точно зверята в стае. Но самое страшное, что не нравилась эта девочка. Нет, она не вызывала в ней особо отрицательных эмоций или неприязни. Она не вызывала вообще никаких чувств. Прижавшись к стеклу, Оксана долго всматривалась в бледное удлиненное личико с большими голубыми глазами, разглядывала короткие светлые волосики, жиденькие и прямые. Наверное, дочь все-таки чем-то была на нее похожа, но это сходство было неясным, ускользающим, как рябь на воде. И самое главное — девочка почему-то никак не вписывалась в картинку с зеленой лужайкой, большим надувным мячом и прогулками в Гайд-парке. «Это все из-за имени! — с раздражением подумала Оксана. — Какой дуре… Впрочем, я знаю — какой, пришло в голову назвать ее Катей? Никогда бы не назвала так свою дочь». Ей вдруг стало плохо до тошноты. Так можно рассуждать только о чужом ребенке с неудачным именем. Она попыталась представить, как будет выглядеть девочка, если снять с нее этот омерзительный халатик, если ее красиво постричь и как следует откормить… Но перед глазами по-прежнему стояло невыразительное личико с голубыми глазками и пальчики, судорожно вцепившиеся в пластмассовую игрушку. Пресловутый материнский инстинкт не пробудился, и Оксана, как ни старалась, не могла отыскать с своей душе даже намека на радостное чувство узнавания…

— Ну так что, будете сегодня знакомиться? — спросила директриса, когда Оксана подошла к ней.

— Н-нет, наверное, сегодня нет, — выдавила из себя Оксана. — Я еще не готова.

— Если ребенок вам не понравился и вы больше не придете, то скажите лучше сразу. А то этой девочкой уже одна супружеская пара интересовалась. Но у них вроде бы появился вариант взять совсем маленького, прямо из родильного дома… А то вдруг у них что-нибудь там сорвется, и мы им откажем, а девочка останется вообще без родителей. Вы же знаете, чем они старше, тем их неохотнее берут!

— Нет-нет, я скорее всего возьму, — заторопилась Оксана и непонятно зачем добавила: — У меня просто много дел с документами, мне ведь оформлять удочерение за рубеж. Я — подданная Великобритании.

— А-а, — равнодушно протянула директриса, все так же спокойно взирая на посетительницу. Она принадлежала к тому редкому типу женщин, на которых красота Оксаны совершенно не действовала. Ее тяжелый подбородок оставался неподвижным, а глаза грустными и отрешенными. Оксана чувствовала, что на нее давят и эти холодные стены, и этот взгляд. Руки начали дрожать, она занервничала. Дети в игровой визжали и пищали, и ничто внутри ее не отзывалось на голос дочери. Это было и страшно, и странно.