Новый рывок и ее голова опять оказалась перед фотографией.
- Она так и не научилась спать без света. Твоя дочь боялась до самого конца заходить в комнату, если там не горел свет. Но тебе ведь этого было мало. И ты решила уморить ее голодом. Ты просила меня отпустить тебя, говорила, что я зверь? Но ведь я давал тебе воду и хлеб, а ты оставила Наташу одну в темном шкафу на трое суток. Я подозреваю, что ты просто забыла тогда о ней. Мужики для тебя были всегда на первом месте. Трое суток твоя дочь провела почти в полной темноте без еды и воды. И это я, зверь? Она еще дышала, когда ты открыла шкаф, но ты ,наверное, так обрадовалась, что ее больше нет, что даже не проверила пульс, а просто завернула ее в мусорный мешок и похоронила в ближайшей лесополосе. И спокойно пошла домой. Все ведь было так? Отвечай мне, тварь!
Но она молчала. И только когда он еще несколько раз дернул ее за волосы, смогла отвести взгляд от фотографии и, сглотнув, прошептать:
- Она не дышала.
- Врешь, тварь. Она была жива. Хочешь узнать кто я? Я тот, кто раскопал ее. Вместе с женой мы возвращались из леса, грибы собирали, немного заплутали и только к вечеру смогли найти дорогу к станции. Шли по тропинке и увидели, как женщина копает что-то в лесу. Мы и подумать тогда не могли... Решили подождать и предложить тебе пойти с нами, все веселей. Но ты очень быстро, почти бегом бросилась к дороге, и не услышала, как мы тебя окликнули, ... А когда я дошел до того места, где ты копала, то увидел в кустах тряпичного зайку. Я своими руками раскопал холмик и нашел там ребенка, такого худенького, истощенного, что к нему притронуться было страшно. Но она была жива и дышала. Когда в больнице ее раздели, малышка была похожа на скелетик, обтянутый почти прозрачной кожей. Моя жена просидела с ней несколько недель. Физически Наташа смогла поправиться, а вот о том, что с ней произошло, не помнила. И мы тогда не смогли тебя, как следует рассмотреть. Описания твоего не было у милиции, поэтому тебя, тварь, и не нашли. Мы удочерили девочку, у нас ведь не было детей... Любили растили как дочь. Я вел ее в первый класс и фотографировал, когда она получала свой аттестат. Купил ей собаку. Возили с женой к морю... И мы ее любили, слышишь, тварь мы ее любили всем сердцем. Наташа это знала.
Она все вспомнила только спустя пятнадцать лет. Вспомнила шкаф и как проснулась в полной темноте и стала тебя звать. Как кричала до хрипоты и царапала ногтями стенки шкафа, пытаясь выбраться. Ты видела те царапины? Это ее. Ногти у нее так и не восстановились, и она долго стеснялась своих рук и прятала их в карманы. Только с появлением накладных стала чувствовать себя увереннее.
Знаешь, из всей твоей мебели, которую ты продала перед отъездом, сохранился только этот шкаф, в котором ты ее держала. Я его купил потом у твоих бывших соседей, подремонтировал ...
А Наташа... Она так и не смогла с этим жить. О тебе она вспомнила и иногда, плача во сне звала, называя мамой. Ты знаешь, тварь, как твоя дочь страдала? Как боялась темноты и просыпалась с криком от удушья? Ты знаешь, как она кричала?! И как мы держали ее руки, потому что она раздирала себе горло?!
Он замолчал, а потом продолжил уже тусклым глухим голосом.
- Она покончила собой. Наша Наташа так и не смогла пережить всего, что ты с ней сотворила. Выбросилась из окна ... А ты, ты вот живешь. И прекрасно, как оказалось... Но ведь это не правильно. Человек, который сотворил такое со своим ребенком, не должен жить, как ни в чем не бывало.
Но я не убийца. Я столько раз приходил сюда, смотрел на тебя, но убить ... убить, так и не смог. Сейчас ты то, что есть. Без всяких прикрас и масок. Ты выглядишь так же, как и твое черное мерзкое нутро. Бог тебе судья...
Он отпустил ее волосы, тяжело поднялся с колен и, ссутулившись, медленно побрел к выходу.
"Сегодня на трассе, ведущей к городу, была обнаружена медленно бредущая женщина, находившаяся в состоянии крайнего истощения с явными признаками душевного расстройства. Она была доставлена в местную больницу, откуда ее перевели в психоневрологический диспансер с диагнозом "Параноидальное расстройство личности ".
