– Спасибо, не надо, принесите мне мой заказ, этого будет достаточно.

– Если вам что – то понадобится…

– Я знаю к кому мне обратиться.

Назойливый менеджер отъезжает к стойке, через несколько минут «вэйтер» ставит передо мной поднос с кофе и пирожными, его руки трясутся так сильно, что поднос залит той бурой жижей, которую в «Шакаль – ладнице» гордо называют словом «кофе». Я неторопливо поедаю пирожные, выпиваю минералку, и захожу в дверь, выкрашенную в цвета «Юнион – Джек». «Вэйтер» привалился к стене, плечи его содрогаются от рыданий.

– Ненавижу…быдло колхозное…всю мою жизнь я тянулся к прекрасному, изящному…я искренне верю в победу демократии…и всю жизнь рядом вы…сиволапые патриоты…квас…русская идея…всех вас…всех…к стенке надо было ставить в двадцатом году…после смерти главхама…вешать надо было…эх, ведь хотел уехать туда, где цивилизация…в любимые штаты…

– Довольно плакать, давай сегодняшнюю выручку.

Он растерянно смотрит на меня заплаканными глазами.

– Вы…ты, правда, думаешь, что успеешь воспользоваться деньгами? Тебя найдут…с тебя спросят…ссать кровью будешь…у нас везде камеры…твоя рожа через пять минут будет известна всем патрульным…

– Коины давай!

Он поднимает правую руку на уровень пояса, достаёт заострённый предмет, похожий на стило, и замирает.

– Какой номер? Куда переводить?

Я называю ему восьмизначный код, он легонько прикасается к своему запястью, вводит (с помощью стило) мой номер. Я чувствую пульсацию на своём запястье, щёлкаю пальцами, мелодичный женский голос произносит:

– Пополнение баланса…

Звучит цифра с пятью нулями.

– Ого! Удачно я зашёл! Хорошо поработали сегодня! Ладно, веди меня в комнату охраны.

– Зззачем? Уходи…может, успеешь, я подожду, сколько скажешь…я не буду вызывать…

– Не сездепи, пошли, показывай, где у вас тут охранники сидят?

Он подводит меня к незаметной серой двери, и недоумённо оборачивается.

– А что мне…

– Прикладывай руку к сканнеру.

Дверь открывается с мягким щелчком, я вталкиваю его внутрь, захожу сам, и забираю стило из его руки. Пульт охраны оборудован камерами слежения, экраны мониторов образуют выгнутую панель, ленивые охрандосы отключили звук, и смотрят бейсбол, иначе, они бы обратили внимание на сцену между мной и «вэйтером». Я приставляю стило к шее ближнего охранника, и спрашиваю.

– Кто здесь главный?

– Я.

– Ответ неверный.

Я всаживаю стило ему в ухо, он мгновенно обмякает и падает со стула, я придвигаю к себе второго охранника (вместе со стулом), вставляю стило в его ушную раковину.

– Кто здесь главный?

– Вы!

– Что вы делаете с записью?

– Храним две недели, затем стираем.

– Куда пишете?

– На диск.

– Где он?

– В шкафу.

– Доставай.

– Я…я не могу…у меня будут проблемы…

– У тебя уже проблемы, доставай, только медленно.

Он медленно встаёт, открывает жестяную дверцу.

– Как только я открою…

– На пульте дежурного сработает сигнал тревоги? Я знаю. Делай.

Он копошится в шкафу, подаёт мне диск. Я убираю его во внутренний карман пальто.

– Отключай камеры.

– Все?

– Все.

Он совершает какие – то манипуляции, экраны стремительно гаснут.

– Молодчинка!

Я втыкаю стило ему в ухо, он грузно оседает на пол. Я разворачиваюсь к «вэйтеру».

– Имя!

– Моё?

– Моё я знаю.

– Пол.

– Как?

– Пол. Павел, по – вашему, по – русски.

– Фамилию я даже спрашивать боюсь, что – нибудь интеллектуальное, типа: Фитцжеральд, или Фолкнер. Развернись.

Он послушно поворачивается ко мне спиной, и инстинктивно зажимает руками уши. Я хватаю его за волосы, и резко бью головой об стену, один раз, второй, третий, он отключается с каким – то писклявым стоном. Я быстро выхожу из комнаты, прохожу коридором, и почти успеваю дойти до двери, когда путь мне преграждает пухленький менеджер на сигвее.

– Я надеюсь, что вам у нас понравилось! Приходите к нам ещё!

– Всенепременно.

Я вытаскиваю сигарету.

– Огонька не найдётся?

Толстячок с ужасом смотрит на меня, по его виску медленно бежит струйка пота.

– Огонька не найдётся?

Он молча мотает головой. Я хватаю его за манишку, и вытаскиваю на улицу, сигвей отскакивает в сторону, менеджер забавно семенит ногами, не успевая за мной. Пройдя метров пятьдесят, я останавливаюсь, вставляю сигарету ему в рот, поднимаю вверх правую руку, и громко произношу:

– Fiat lux et lux fit!

Мощный взрыв вспухает подобно гигантскому грибу, бетонные балки, кирпичи, деревянные перекрытия причудливо взлетают в воздух, клубы чёрного дыма закрывают видимость. Я поднимаю дымящуюся головню, и даю ему прикурить. Менеджер смотрит на гигантское пожарище, вылупив глаза, и машинально делает затяжку. В этот момент раздаётся сухой щелчок, его голова взрывается на части, как переспелый арбуз. Дрон министерства здравоохранения чётко справился с поставленной задачей – «Курить вредно для здоровья».

2.

Радужная площадь радовала глаз яркими, свежеокрашенными стенами, и огромностью пространства. После демократической революции, площадь была освобождена от всех признаков тоталитаризма, от привычного всем облика остались только стены и брусчатка. Я неторопливо брёл по направлению к «Яйцам», до встречи с Петром осталось ещё двадцать минут. Чтобы убить время, я присоединился к группе восторженных японских туристов. Экскурсовод радостно стрекотал.

– Сейчас мы с вами находимся в удивительном месте, лет десять назад, эта площадь носила безвкусное название «Красная», фффу, какая пошлость! После спасительной для всех московитов смерти глав хама, новое, демократически настроенное руководство, приняло решение снести эту гнусную китчевую коробку под названием «мавзолей», и захоронить мумию, осквернявшую своим присутствием это святое место. Захоронение тела вызвало взрыв возмущения у пещерных людей (сейчас вы уже не встретите подобного атавизма), и здесь произошли ожесточенные схватки протестующих с полицией.

Экскурсовод изящно повёл правой рукой, и перед изумлёнными японцами появился экран. На экране разворачивалось эпическое сражение между здоровенными, закованными в защитные доспехи полицейскими, и небольшой кучкой дряхлых, плохо одетых пенсионеров, последних защитников творения Щусева.

– Какая прелесть, смотрите, как задорно этот мужественный полицейский проламывает череп гнусному прихлебателю тоталитаризма!

На экране здоровенный детина дубасил по голове дряхлого старика, старик пытался прикрыть голову табличкой с надписью «Руки прочь от Ильича», полицейский изловчился и ударил дубинкой таким образом, что хлипкий плакатик разлетелся на куски, а старик упал лицом вниз, из раны на голове медленно вытекала ярко – малиновая кровь.

– Бинго! Вот это удар! Страйк!

Экскурсовод бешено захлопал узенькими ладошками. Пожилая японка со смешными, торчащими кроличьими зубами, недоумённо переводила взгляд с экрана на экскурсовода, и затем что – то быстро затараторила по – японски. Переводчик спросил у экскурсовода.

– Зачем эти…большие мужчины бьют стариков?

– Это не старики, это грязные тупые коммуняки, недочеловеки, сейчас эта партия запрещена на территории Московии, её практика признана преступной, и наше руководство приняло решение выплатить компенсации всем жертвам этого преступного режима. Вам хорошо известно, что в рамках этого проекта мы отказались от Курил, и Сахалина, в вашу пользу, в пользу Японии, Китай получил Дальний Восток, Укрия получила наши западные территории, самостоятельность получили: Татарстан, Башкирия, Северо – Кавказская, Уральская и Сибирская республики. Мы избавились от тоталитарного имперского мышления, предоставили самостоятельность дотационным регионам, и наконец – то вздохнули свободно, полной грудью. Эти…эти неандертальцы, которых вы видите на экране, это последние кости тоталитаризма, застрявшие в демократической глотке Московии. Только переломив их, мы получили возможность дышать свободно. Но, не будем о грустном, мы с вами стоим у одной из московских достопримечательностей.