А вот нечего было хлопать своей немытой лапой мне по шее – здоровее был бы!

Поднявшаяся суета вокруг Рогова дала мне возможность оценить новое место пребывания. Если не ошибаюсь – все-таки Петербург, но здание мне незнакомо. Что ж, здравствуй, столица!

Одиночка в Питере ничем не отличалась от одиночки в Москве. Что поделать – типовой проект. Всю ночь пытался настроиться на предстоящую встречу, но выходило плохо. Лишь под утро забылся тревожным сном с единственной здравой мыслью: «Будь что будет!»

А вот Милославский не зря считается хитромудрым. Все мои заготовки на разговор он поломал с ходу – на следующий день первым в камеру просочился Митька.

– Горыныч! Живой! Змеюка подколодная, как же я за тебя переживал!

– Митяй! Вымахал, отъелся! Да как тебя земля, такого медведя, носит? – С трудом выбираюсь из крепких объятий и оглядываю сильно выросшего брата.

– Навел ты шороху! Все училище месяц трясли! Как ты?

– Как видишь – лучшие апартаменты выделили! – рукой обвожу окружающую обстановку.

– Это временно, разберутся. Горка! Как же я рад, что тебя наконец нашли! – И снова бросается обниматься.

А уж как я-то рад, не передать…

– Слушай, ты ж худой такой, седой! Тяжко пришлось?

– Где седой?

Как «седой»? Откуда?

– Вот здесь. – Брат проводит по едва залеченному месту удара берцем.

– А, здесь… Это меня нашли так. Хорошо искали.

– Тихон Сергеевич! – В камере появилось новое действующее лицо. – За что его так? Почему он вообще в камере? Он что, натворил что-то?

– Разберемся, Дима! – И уже в сторону охраны: – Я его забираю!

Ну вот, пошла игра. Ставка – свобода.

В кабинете Милославского Митька опять бросился тормошить и расспрашивать меня, но Тихон Сергеевич вскоре пресек разговор:

– Убедился, что брат живой?

– Да.

– Тогда езжай домой. А мы тут будем утрясать формальности. Потом наговоритесь.

– Хорошо. Спасибо, Тихон Сергеевич! А маме можно сказать?

– Скажи, только пусть она пока дома сидит, ее сюда не пустят. Разберемся во всем – сам сообщу.

– Егор, как же я рад! Ты не представляешь, как я рад! – Напоследок Митька еще раз стискивает меня. – Разбирайся скорее, я соскучился!

Хлопок двери оставляет меня наедине с Милославским.

– Ну что, набегался? – Несмотря на утро, Тихон Сергеевич выглядит усталым. Он вообще сильно отличается от сложившегося у меня образа: и ростом поменьше, и морщин побольше, и плешь пошире.

– Чего бежал-то?

Пожимаю плечами:

– А я откуда знать мог, что это ваши люди?

– Ой, малец, не юли. Знал ты все… – Жду, что мужчина продолжит мысль, но тот испытывающе смотрит на меня в ожидании ответа.

– Испугался. Пуганый я.

– Н-да… А я ведь спасибо тебе сказать хотел…

– Оу! Боюсь даже представить, как бы вы порицание выразили… Котлет наделали бы?

– Н-да… Прости. Хреново все вышло… – Спустя долгую паузу Милославский продолжает: – Как ты Залесского заподозрил?

– Заподозрил?! Да на него транспарант можно было вешать: «Виновен!» С учеником ЧП, три дня в лазарете со срывом источника валяется, а виновник в соседней палате лечится! И никто ни сном ни духом! Потом еще в кабинете у него поковырялся. Вы ж знаете!

– Я-то знаю. Мне ход твоих мыслей интересен. Потешь старика.

– Ход мыслей… – После насыщенных двух лет уже трудно вспомнить, что я там накручивал, лежа в лазарете. – Ход мыслей… Я Андреаса давно подозревал, странные это тренировки были. И брату говорил, и доктору, и учителям. Только мне не верил никто. Раскачка источника – дело травмоопасное, не один я после занятий отлеживался у Михаила Игнатьевича. А когда очнулся – сообразил наконец, что без отмашки Залесского Скинкис вряд ли что-то самостоятельно предпринимал бы. Их отношения видеть надо было – Андреас на завуча, как собака на хозяина, смотрел, хвоста только, чтоб вилять, не было. А там оно само как-то сложилось…

– Само сложилось… Это хорошо, что сложилось. Судьба вам там незавидная уготована была. – Милославский тяжело поднялся из кресла и встал у окна, задумчиво глядя на городской пейзаж.

– Уж догадался. Потому и тревогу поднял.

– А почему не остался? Мои люди уже спустя полчаса здание оцепили. – Ни на секунду не обманываюсь ленивым усталым тоном – не тот он человек.

– Боялся, что убьют, – просто отвечаю я, – особенно когда архив его мельком просмотрел. Где гарантия, что вы ночному звонку поверите? Да я сам до последнего не знал, что номер правильно набираю.

– Ну ладно, здесь я тебе верю. Испугался, метнулся, как заяц, прочь. Потом-то чего не вернулся?

Почему-почему!.. Потому что не был уже мальчиком Егором! Только знать это кому-то необязательно.

– Сначала слишком далеко убежал. А потом вернулся: мать по-прежнему в коме, Митьки нет, возвращаться в училище бессмысленно – источник перегорел. Денег тоже нет. Попробовал к Шаврину обратиться – тот сначала вроде нормально себя повел, а потом схватить попытался. На нем же не написано, по чьему приказу это делает! В общем, как вернулся, так и повернулся.

– Хм… Наслышан… Бегать ты наловчился… – Тихон Сергеевич наконец оторвался от занимательного вида за окном и вернулся за стол.

– В школу, как я понял, ты идти доучиваться не собираешься. Аттестат получил, даже неплохой, судя по оценкам. Источник восстановил или восстанавливаешь. Какие теперь планы?

– Жить. Учиться дальше. С Митькой и матерью хоть нормально пообщаюсь в кои-то веки, соскучился.

– Хорошо. Сейчас Роман Захарович тебя по училищу опросит – расскажешь все, как было. Жить пока здесь будешь. Не переживай, в камеру больше не посадят – в спецгостинице несколько дней проведешь. – Тихон Сергеевич устало трет переносицу и продолжает выдавать указания: – Про архив никому ни слова. По нему отдельно с тобой говорить буду.

Киваю; так и знал, что все из-за этой информации.

– Если что натворил в бегах, говори сейчас, я подумаю, чем помочь тебе.

Ага, вот прям сейчас исповедоваться начну… все преступления свои вспомню и выложу…

– Да ничего такого. Скрывался, источник восстанавливал.

– Как знаешь. Жил где?

– В Москве в основном. Город большой, затеряться несложно.

– А на что?

– Подрабатывал. То здесь, то там…

– Н-да… Что ж, как знаешь, – повторился Милославский, – бежать отсюда не вздумай только, это тебе не училище ваше, шутить никто не будет. Понятно?

– Бегать не буду – набегался, за это можете не волноваться.

– Ну-ну, иди. Охрана проводит, – и вызвал через секретаря очередных конвоиров.

Уже на пороге, в спину доносится:

– Егор… Спасибо.

Что ж, первый раунд, будем считать, за мной. Обвинений никаких не предъявляют, что уже хорошо, с этих станется! Угроз тоже нет. Спасибо вон даже сказали. Только это ничего не значит. Основной бой еще впереди.

Два дня отчитывался по училищу. Чувствовалось, что эта тема уже в прошлом, так как опрашивали только для галочки. Разве что на тренировках с Андреасом внимание заострили (все про его приемы расспрашивали) да на том, как ушел из лазарета: кто помог и т. д. Мстительно сдал Гришку. А что? Не соврал же ни разу. Пусть этот кадр пэгэбэшникам расскажет, с какими такими целями мальчишку похищал.

Еще семь дней по приказу Тихона Сергеевича добросовестно описываю дедовы истории. К концу каждого дня пальцы болят от ручки, но компьютерам в этой конторе не доверяют. Подозреваю, что помимо самих данных Милославский проверяет еще и Митьку: все ли тот выложил; но глупо считать нашего деда недальновидным. Все, что можно слить, он обозначил, уж не знаю как. В мозгах словно лампочка загорается напротив каждого случая: красная – оставить в семье, зеленая – сдать государству. К примеру, все тайные счета обозначены красным, что в какой-то степени верно – деньги это были лично Елизара Андреевича, а значит, являются Митькиным наследством. А вот агентов сдаю почти всех, кроме тех нескольких, что уже будут братовыми. И так во всем. Интересно, как можно было добиться такого эффекта? Явно маменькина работа, старик жизнью не владел; надо будет потом уточнить у родительницы. Полезный навык.