- Пусть остаётся, на всё воля божья!
- Спасибо, отец, - отвечал Бод. - Я знаю, что делаю. Забирай, Юзеф, сестру.
Он приказал всем, кто пока здоров, обмотать лица чистыми онучами из запаса белья, закрыть нос и рот. Повязки не снимать! Тополя сел на козлы тарантаса: возница сбежал от них с уехавшими мужиками. Юзефа Бод просил править твёрдо и ничему не удивляться. Прежде чем тронулись с места, дал каждому по глотку воды из фляжки: воду лил им в ладонь. Окропил повязки, делавшие людей похожими на страшную нежить. Сам сел в повозку, склонился над больными. Вручил мальчику Стасю рожок, потребовав трубить без перерыва, от этого зависит их жизнь. И действительно, пока звучал рожок, путешественники в повозке не чувствовали ни метели, ни бешеных порывов колючего ветра.
Странная маленькая процессия двинулась.
Скоро показался Горваль*- крепость князей Сангушек, но въезд в местечко уже заложили на ночь жердями.
- Куда править? - обернувшись, прокричал с передка тарантаса Константин.
Узнают, что везут больных, не пустят ни на один двор. А могло быть и хуже: по-прежнему, случалось, в яму живым закапывали первого заболевшего человека. Правда, в Речице этого уже не делали давным-давно, закапывали чёрного петуха. Но здесь - другое место, другие люди... Бод показал знаками Тополе забрать левее: объехать местечко. За Горвалем, Бод это чувствовал, им найдётся приют.
Они въехали во двор заброшенного хутора. Когда-то мастера здесь добывали поташ*, но прекратили дело, оставив пустовать строения. Константин Тополя вздохнул с облегчением: Пресвятая Дева, есть стены, в которых можно укрыться от ветра!
Они с Юзефом собрали деревянный хлам, нашли даже дрова. Очаг оказался в порядке, и скоро путники сидели у огня, ожидая, что вот-вот прогреются стылые стены. Бод всё это время был при больных. Ещё в пути он понял, что странная хворь поразила и Станислава: мальчик тоже стал покрываться пятнами и с трудом дул в рожок. А рожок этот, между прочим, звуком защищал повозку от ветра и метели, словно невидимый щит. Из Букавецких держались пока только Юрась и Юзеф, но вряд ли надолго. Бод не мог заняться замёрзшей Терезкой, потому остановил её время, как недавно проделал это для себя.
Здоровые скорбно смотрели на девушку: недвижимую, захолодевшую. Только настоятель помнил, что недавно видел такой же труп бортника и, сидя у изголовья дщери божьей, тихо читал молитвы, перебирая свои четки.
Скоро слег Юзеф, а следом - Юрасик. Бод метался между горячечными больными, лечил и, не слишком таясь, чародействовал. Поглядывал на старика Матеуша и волновался за безотказного Тополю, хозяйничавшего в доме. Если он не убережёт здоровых, может потерять всех: просто не справится. Мужчинам давал пить наговорённую воду, надеясь, что этого хватит и болезнь обойдёт их стороной.
На следующий день стал вопрос о еде.
Константин кипятил и кипятил воду для отваров, рубил дрова, поддерживал огонь, но охотиться не умел. Да и зайцы в такую погоду залегли. Боду пришлось оставить больных, идти в местечко. Константин не мог "туманить", а слух о Лихой болезни докатился и сюда. Местечко закрылось, отгородившись от пришлых: и конных, и пеших.
Бод вернулся к полудню: осунувшийся, усталый. Он очень спешил. Привёл старую корову, на которую взвалил узел, полный твёрдого сыра, хлебов и холодной речной рыбы. Раздобыл клюкву и немного круп. Повозка нагружена была сеном и овсом для пяти их лошадей. И ещё Бод привёз четырёх куриц несушек. Деловитый Константин, - молодец, книжник! - зарезал корову, разделал тушу: они могли продержаться на этих запасах долго. Сам чародей отказался от еды. Он отложил себе часть клюквы, у ксендза оказался мёд, и Бод первый день своего поста подкреплялся кипятком с клюквой и мёдом, а затем отказался принимать пищу. Тополя не переставал удивляться, глядя на необыкновенного речицкого бортника. Знал, что бортники ловки и, как все лесные люди, умеют выжить и не пропасть. Но диковаты и тугодумы. По крайней мере, принято считать их такими. А этот человек не просто умён - мудр, сноровист, и явно ведает то, что крещёному ведать не должно! Но ведь творит благо: и добро и приятие исходят от него, как бывает, когда находишься рядом с душевным, понимающим тебя человеком. Как было недавно Константину рядом с юной Терезой....
Без бортника пропали бы в этой глуши!
И Тополя молчал, помогая день и ночь. И надеялся, что не аукнется ему эта дорога обвинением о соучастии в ереси и колдовстве. А сам падал с ног от усталости. Но больше всего он извёлся, видя мёртвую Терезу, которую Бод и не думал хоронить. Константину казалось, он сойдёт с ума! Бод ночью застал его, бьющегося головой о стену... Пришлось успокоить, привести к ладу мятущиеся мысли книжника: как бы не навредил себе в горести своей. И Бод подумал, что с недавних пор стал хорошо понимать людские страсти.
На третий день болезни стали поправляться Владислав, Юзеф и Юрась. Оставались в жару Стась и Зося. Бод решил, что оттягивать "возвращение" Терезы больше нельзя. Он призвал на помощь настоятеля: молитвы должны звучать над девушкой так долго, как это будет нужно. Вместе с Матеушем они читали, каждый своё, теряя силы и уже ничего не замечая вокруг себя. За остальными ухаживал Константин.
Через много часов их бдения Тополя приблизил испуганное лицо к лицу Бода. Его глаза были широко раскрыты. Прошептал:
- Зося умирает!
Бод ни на миг не прекратил странное свое, журчащее, как вода, бормотание, и только тихо и скорбно покачал головой. По его заросшим щекам покатились скупые, жгучие от бессильной жалости слёзы, а рука невольно заскребла ногтями по тёмной лаве, загоняя под ногти старую труху...
...Как только перестало биться сердечко маленькой Зосечки, вернулась из небытия Тереза.
***
Так же неожиданно и быстро, как навалилась на людей загадочная хворь, - так быстро она и отступила. Только Тереза, чудом возвращённая к жизни, поправлялась медленно.
Константин Тополя молча страдал. Теперь понимал, что Тереза уходила в лес, пытаясь отвести беду ото всех. Она сбегала, не желая, а, может, - и об этом тяжелее всего было думать, - не рассчитывая на их помощь и участие. Так зверь уходит умирать в одиночестве. На какую помощь могла рассчитывать девушка в дороге: сирота, взятая из милости, в окружении мужчин - не лекарей, не сиделок?
Тереза и сейчас болезненно переживала его, Тополи, присутствие: стеснялась своей слабости и жалкого вида. Он чувствовал причину этого, и не приближался к ней, хоть всё бы отдал за право быть рядом. Владислав, молодые силы которого быстро победили хворь, был единственным, кому доверилась Тереза. И брат терпеливо выхаживал бедняжку, выполняя все советы Бода; и носился с ней - она была очень слаба.
Потеряв пять дней на вынужденную остановку, Ксёндз Матеуш, Тополя и братья Букавецкие, похоронившие сестрицу Зосечку, собрались ехать дальше, увозя бледную, как тень, Терезу. Бод не выходил из голода, предвидения давались ему особенно легко, и он, просмотрев, сколько мог, их дальнейший путь, уверил Константина, что до Новоградка доберутся без приключений:
- Не заезжайте в Якимовичи и Шатиловичи. Воду кипятите, пейте с моим отваром, - предупредил он Тополю. - Дальше пойдут места чистые.
- Спасибо, друже!
- Береги Терезу, это твоя суженая.
- Понял сразу.
- Не торопись, она ещё дитя.
- Обижаешь?!
- Терезе нужен покой и хороший уход надолго, может, на месяц-другой, а может, и до весны.
- Сделаю. Оставлю её у родителей.
- Ну, тогда держись! - произнёс Бод загадочно. Подумал, снял с шеи искусно вышитый мешочек-ладанку, в которую Анна зашила листья одолень-травы, веря в их чудодейственную способность отводить беды и охранять человека. Отдал Тополе:
- Не тебе. Надень ладанку Терезе, убеди не снимать, по крайней мере, до Рождества. Потом можно будет и без этого. - И ещё раз сказал непонятное:
