Кхуши.

Ушел. Взял, оттолкнул и ушел.

Я, с трудом опираясь на дрожащие руки, поднялась, цепляясь за зеркало.

Взял, оттолкнул и ушел.

Слова бились в голове, отталкиваясь друг от друга с хрустким сухим шорохом. Я цеплялась за них, поправляя белье на себе. Цеплялась, поднимая с пола, аккуратно расправляя и разглаживая на вешалке праздничное платье.

Взял, оттолкнул и ушел.

Из последних сил цеплялась, как за спасательный круг, за эти невзрачные слова, в начинающейся истерике вытряхивая из сумки взятый на всякий случай шальвар-камиз. Но не удержалась. Слезы полились сразу, прорвав плотину, и, всхлипнув, я схватила одежду и выбежала из комнаты.

Судорожно одеваясь внизу в свою родную одежду, я пыталась вернуть себя, себя прежнюю, которую я теряла, которая растворялась с каждым новым шагом в роли миссис Арнав Сингх Райзада как сахар в стакане горячего чая. Почти вбежала в кухню, налила воды в кастрюлю, приготовила заварку, специи, поставила еще кастрюльку, чтобы согреть молоко. Суетливо, спеша, боясь остановиться, чтобы не упасть на пол, не сжаться в комок и не завыть от раздирающей душу боли. Метнулась в гостиную, поджигая в камине заранее сложенные пирамидкой дрова. Распахнула дверцы шкафа, нашла плед, подушки, бросила все на толстый пушистый ковер перед камином. Снова вбежала в кухню, судорожно заварила чай, перелила в фарфоровой чайник, быстрее, еще быстрее. Хаотичные движения, трясущиеся руки. Не смогла поставить чашку на блюдце, уронила, разбила. Схватила кружку. Все на поднос, тарелку с джалеби – на поднос. Остановилась, вдохнула поглубже. Аккуратно внесла поднос в гостиную. Тщательно распределила плед и подушки на ковре, соорудив себе мягкое гнездышко. Рядом поставила поднос. Села, укутавшись частью пледа, и застыла, глядя на огонь, весело пожирающий дрова, совсем как он, как любовь к нему пожирала мою душу…

====== Глава 23. Вопросы и ответы. ======

Арнав.

Я стоял под душем долго, пытаясь смыть всю гадливость своего поступка. Осознание этого пришло резко, ударив меня отвращением, оглушив ненавистью к себе. Я не мог думать, был не в состоянии анализировать то, что я натворил с Кхуши. Это было… низко, грязно, пошло. Я оперся рукой на стену, пытаясь удержать равновесие, но даже стена не смогла держать меня, рука соскользнула, и я упал на колени, захлебываясь в своей вине, радуясь саднящей боли в коленях, которая удерживала меня на плаву, не давая окончательно скатиться в ту черноту, из которой состояла теперь моя душа. Боль, которую я причинил Кхуши, вернулась ко мне в десятикратном размере.

«Надо что-то делать… – путанно заметались, ожив, мысли. – Что-то делать. Но что?». Она всегда все прощала, но сейчас она не простит. Я понял это, и паника захлестнула меня. Я судорожно закрыл воду, натянул на мокрое тело халат и резко открыл дверь в спальню, чувствуя, зная заранее, что ее там нет.

Только на журнальном столике стоял нетронутый остывший ужин, приготовленный для меня Кхуши, который я так и не успел съесть. Джалеби без сахара… Бывает больнее?

Выскочил в коридор, заполошно озираясь, собираясь позвать ее, когда увидел. Увидел огонь в камине и замершую около него съежившуюся фигурку. Она не шевелилась, я тоже. Я стоял, пытаясь подобрать слова, пока не осознал, что, поиском слов, растягивая время, ничего не изменить. Медленно, как на казнь, я спустился к ней и сел перед Кхуши, чуть сбоку, не закрывая ей вид на огонь. Она никак не отреагировала на мое появление, глядя на огонь, не моргая, не шевелясь.

- Кхуши… – Я осторожно взял ее руку, пытаясь привлечь внимание. Она молчала, делая вид, что не замечает, или действительно не замечала меня, унесшись мыслями куда-то далеко. Её лицо было мокрым от слез. Я нерешительно протянул руку, боясь, что она оттолкнет меня, но она по-прежнему не шевелилась, и я аккуратно вытер ее щеки.

- Кхуши, я хотел извиниться… – Собравшись с духом, начал я.

- Арнав, – перебила она меня. – Я хочу задать вам вопрос. Вы можете пообещать, что ответите честно?

Я не раздумывал ни секунды. Все, что угодно, лишь бы она ожила. Пусть спрашивает что хочет, только пусть исчезнет эта ужасная пустота из глаз.

- Да. – Я сказал это и я сделаю это, что бы она ни спросила. Только не о причине нашего брака.

- Как вы ко мне относитесь? – Тихий, спокойный голос требовал правды и я ответил именно то, что чувствовал.

– Кхуши, я люблю тебя. И я ненавижу тебя. – Так же тихо, как она. И так же твердо.

Кхуши впервые с начала нашей беседы оторвала глаза от огня и устремила на мое лицо удивленный взгляд.

– Любите? – Недоверчиво, неуверенно и… радостно?

- Да, люблю. Очень люблю. – Я смотрел ей прямо в глаза, открывая себя до дна. Выворачивая наизнанку измученную болью душу. Не скрывая ни одного уголка. – И ненавижу. – Я не стану ей врать. Не сегодня.

Кхуши отвела глаза и пошевелилась, плотнее закутываясь в плед.

– Любите и ненавидите. – Она как будто пыталась связать эти два чувства воедино, соединить несоединимое. Не получится, Кхуши. Я все время пытаюсь, но не получается. Поэтому и прорывается во мне то любовь, то ненависть.

Повозившись немного, Кхуши снова подняла на меня глаза.

– Вы поэтому меня то притягиваете, то отталкиваете? – И, не дожидаясь ответа, сама ответила на свой вопрос. – Да. Поэтому. Могу я еще спросить кое-что? – Она опустила глаза и, заметив нетронутую чашку чая, некстати спросила: – Будете чай?

Я с трудом сдержал истерический смешок. Она точно сумасшедшая.

– Да, Кхуши. Я отвечу на твой вопрос, только если это не касается причины нашей свадьбы. И да, я буду чай. Сиди, я сам сделаю. Кстати, ты можешь задать еще два вопроса. Я отвечу. – Я снял с подноса тарелку с джалеби, поставил их на пол около Кхуши, и ушел на кухню готовить свежий чай.

Спустя десять минут я устроился около Кхуши, скрестив ноги по турецки, и ждал ее вопроса, глядя на то, как она греет руки о бокал с чаем.

Кхуши искоса глянула на меня и задала свой второй вопрос.

- Как вы относились ко мне до свадьбы?

Я снова ответил, не раздумывая:

– Любил.

Было легко отвечать ей, глядя на огонь, сидя рядом, накрывшись кусочком пледа, которым она поделилась со мной и пить горячий чай с молоком, корицей, кардамоном и гвоздикой.

– Я давно люблю тебя, Кхуши. Просто осознал это не так давно. Когда испугался потерять тебя, до ужаса испугался.

Мы молчали. Мне почему-то казалось, что мои слова залечивали раны, бездумно и жестоко, незаслуженно нанесенные ей мною сегодня вечером. Я не видел ее лица, не чувствовал ее тела, но с каждым моим словом возникало ощущение, что сидящая рядом девушка оживает, возвращается, воскрешает.

- Третий вопрос, – сказал я.

- Третий вопрос, – повторила она. – Почему вы меня ненавидите? Ведь для ненависти должна быть причина, да? Я хочу знать. Расскажите мне, объясните. – С каждым ее словом в ее интонациях появлялось все больше эмоций – нетерпеливости, требовательности, все больше… Кхуши. Да, я не заслуживаю прощения, она и не простит, но, по крайней мере, она не похожа больше на сломанную куклу, по крайней мере, она ожила.

- Кхуши, этот вопрос связан с причиной нашего брака. Я не могу ответить. Спроси что-нибудь другое.

Она задумчиво замолчала, а я встал, пошевелил догорающие дрова кочергой, добиваясь, чтобы на прощание они подарили еще немного света и тепла. Угли нехотя озарили ярким красным цветом свою почти уже завершенную черноту.

- Кхуши? – позвал я ее, сев рядом.

- Арнав. – Она немного помолчала, а потом повернула мое лицо к себе и, удерживая его в своих потеплевших ладошках, глядя мне прямо в глаза, спросила: – А вы сможете себя простить, если окажется, что причины для ненависти нет? Если вы ошиблись?

Я замер, глядя в ее такие чистые глаза. Я обещал ей правду. И я представил себе, что, если я ошибся? Да, я видел все сам. Да, я слышал все сам. Но если я ошибся… Страх холодными щупальцами обвил мое сердце, сковывая его льдом, наполняя, заменяя собой кровь и материю. Я не отводил взгляда от нее, и боялся. Боялся, что это может оказаться правдой. Надеялся, что это правда. Ее глаза требовали ответа и я ответил.