«Да ладно, Арнав, о чем там думать?» О, раздвоение личности пожаловало. Беседа с самим собой должна быть очень поучительна, так?

«И что же у нас было такого в этом дне, о чем можно подумать и что вызовет радость у Зазнайки?»

Что за?! Это как я сейчас себя назвал?

«Ладно, проехали».

Очередной загруженный работой день. Они все как под копирку. В моем царстве тьмы теперь нет личного солнечного лучика. С собой ведь можно быть откровенным, так? Нет ее улыбки, нет ее распахнутых глаз, полных эмоций, сменяющих друг друга как яркие бусинки в калейдоскопе, нет споров с ней, ее выходок. Пусто. Она рядом, но больше не делится со мной огнем своей души, и мне холодно. Теперь я не люблю, когда она на меня смотрит. Из ее глаз на меня смотрит не ее душа, а пустота, засасывающая в себя все жизненные силы.

Вчера за ужином я украдкой, как вор, любовался ее улыбкой, с которой она вышла из кухни, думая о чем-то, или… – я попытался сглотнуть образовавшийся в горле ком, – или о ком-то, но точно не обо мне.

А потом… Потом я, как вор, воспользовался ее телом. Тошнит от самого себя. Я ударил руль кулаком и опустил на него голову.

- Ты переболеешь ей, Арнав Сингх Райзада, переболеешь, черт возьми! – как заклинание прошептал я.

Дверь в мою комнату распахнулась, когда я подходил к ней, и оттуда вылетел улыбающийся НК.

«Ты справишься, моя индийская красавица».

Какого черта тут происходит? Что в нашей комнате делает НК? На радостное приветствие кузена я только качнул головой, входя в комнату и закрывая за собой дверь.

Кхуши улыбалась. Я замер, боясь спугнуть радость на ее лице. Но стоило мне поймать ее взгляд, улыбка испарилась с ее губ, из ее глаз, из ее души. Разозлившись на то, что она лишила меня ее, я резче, чем следовало, спросил:

– Что тут делал НК? И кого еще ты принимаешь в моей комнате в мое отсутствие? Как ты смеешь?

Я наступал на нее, она отступала, пока не уперлась в стену. Я стоял близко, так близко, что чувствовал ее дыхание на своей шее.

Кадр.

Дивали. Мое наваждение, опьянение, магия. Я сошел с ума от нее. Не сводил глаз. Не выпускал из поля зрения. Мне нужна была она, только она, одна она. Непослушные пальцы скользят по пальчикам ног. Запретная ласка. Ее вскрик. Рука, сжавшая не мой пиджак, а мое сердце. Паял на ногу. Попытка взять себя в руки и уйти. Проигрыш. Моя превысившая все возможные грани жажда ее поцелуя. Я наступал. Она отступала. Пока не прижалась спиной к стене. Мои руки, обнимающие ее лицо и притягивающие к себе, ближе…ближе… Даже если бы рядом взрывались салюты, я бы не отступил, но… Чертов звонок «разбудил» Кхуши и она вздрогнула в моих руках, следом за ней очнулся и я.

…Я все еще не знаю вкуса ее губ. Захваченный воспоминаниями, ненавистной властью надо мной, я склонился к ее губам, собираясь закончить начатое тогда. Давно. В прошлой жизни. Она отвернулась. Не сбежала, не оттолкнула меня, просто отказала мне в поцелуе. Снова стало холодно, и чтобы сказать хоть что-то, я грубо бросил ей:

– Никаких мужчин в нашей комнате в мое отсутствие.

И ушел в ванную комнату. Нашей… Я сказал – нашей?

Кхуши.

Я вспомнила, как дышать, только когда Арнав вышел из комнаты. Одна Богиня знает, как тяжело было собрать остатки самоуважения, почти похороненных под горой сгоревших надежд, мечтаний, доверия. И отказать Арнаву в таком долгожданном поцелуе.

Тот Дивали. Тот роковой Дивали. Когда он надвигался на меня, я как будто перенеслась в прошлое, именно в тот прекрасный и ужасный день, когда он почти поцеловал меня. Почти. Неотступный, не отпускающий, приковавший и привороживший меня взгляд. Мамин паял. Его руки на моей щиколотке. Моя рука на его плече. Наши синхронные движения. Мужчина наступает, девушка отступает. Старо и правильно как мир. Его ладони на моих щеках. Настойчивый взгляд. Склонившееся к моему лицу уже тогда любимое лицо. Глаза в глаза, губы почти обрели друг друга. Трель телефона. Я испугалась, испугалась и вздрогнула. Как будто упала с неба. И я упала. Потому что потом он разбил вдребезги мою жизнь своими словами. «Ты и все, что случилось, не имеет для меня значения». И я совершила огромную ошибку – согласилась на помолвку со Шьямом.

Возможно, не стоило отказывать Арнаву в поцелуе. Какой в этом смысл, если он уже взял мое сердце, мою душу, мою жизнь, мое тело. Я так и не знаю вкуса его губ. И обману сама себя, если скажу, что не хочу узнать. Это моя жажда. Но в то же время, я понимаю, что не хочу…так. Мне не нужен механический поцелуй, механический секс, механический муж. Мне нужна его любовь. Мой поцелуй, как и моя любовь, запретны. Это то, что мое. Ему не забрать этого силой, но с какой охотой я бы отдала это его ласке...

В голове, как птица в клетке, снова начал биться вопрос – почему, за что? И ключ от этой клетки у Арнава. Я попробую поговорить с ним, попробую выяснить причину его ненависти и нашего брака. Я попробую.

Ужин повторял собой вчерашний, за исключением присутствия Нанке, сидевшего напротив меня и радовавшего своей улыбкой. Передо мной снова стояла тарелка с ананасами.

- Ненавижу ананасы, – проворчала я себе под нос. Мой желудок со мной согласился, издав такое же тихое бурчание. Нанке налил мне сока, но соком сыт не будешь. Манговым. Легкая улыбка тронула мои губы при воспоминании о моей шалости, когда я налила сок Арнаву в туфли. Краем глаза я с удивлением увидела точно такой же намёк на улыбку на губах Арнава и взгляд, устремленный на мой стакан. Еще секунда, и передо мной появилось блюдо с нежно любимой мной картофельной запеканкой. И держит это блюдо его рука. Арнав.

– Что за? – По-моему, я сказала это вслух, потому что улыбка Арнава стала отчетливее и, положив мне большую порцию запеканки в тарелку, он добавил туда же острых овощей и соуса из тамаринда. Все – мое любимое. Я боялась моргнуть, ожидая, что стоящее передо мной блюдо исчезнет.

– Спасибо, – ошарашенно пробормотала я, взглянув в его глаза, и несмело улыбнулась. В его глазах появилась искорка радости, и он добил меня, подвинув ко мне ладу и шепнув:

– Не джалеби, конечно, но сладкое.

Уже более уверенно я подарила ему легкую улыбку, вкладывая в нее благодарность за… заботу?

Шок шоком, но я была голодна. А когда Кхуши Кумари Гупта голодна, чувства подождут. Мое настроение с минусовой отметки поднималось все выше с каждым поглощенным кусочком пищи и, когда тарелка опустела, я смело могла сказать, что сегодняшний день принес мне радость. И тепло. На какие-то секунды мой Арнав вернулся. Я скучаю по нему. Я скучаю.

Стоя у бассейна, где я уже расположила свое импровизированное спальное ложе, я смотрела на звезды. Я была готова поговорить с родителями, показать им свою боль, свое одиночество, свою тоску. Но слова не складывались в предложения и были сухими. Поэтому я просто раскрыла им свою душу, позволяя читать в ней все, что скопилось. И я чувствовала их поддержку. Иногда молчание дает намного больше ненужного потока слов. Слезы тихонько струились по моим щекам, но это были хорошие слезы. Как будто таяли вонзившиеся в мое сердце осколки льда и испарялись под лунным светом.

Арнав тихо подошел и встал рядом. Он тоже стоял и смотрел на звезды. Мы молчали, но говорили друг с другом. Мы говорили, но не понимали друг друга. Мы причиняли боль, но не могли быть чужими друг другу. Смогут ли наши сердца прервать параллельные пути наших судеб и объединить их в один? Я разорвала нашу незримую связь, и улеглась спать там, где было мое место. Прямо под звездами. Арнав постоял еще пару мгновений и ушел в комнату.

…Сон накрыл две тянущиеся друг к другу души.

Арнав.

Я стоял рядом с ней и смотрел на звезды. Первый раз после нашей с Кхуши свадьбы мне было спокойно и легко. Сейчас, в эти минуты, я не мог и не хотел культивировать ненависть к ней. Возможно, потому, что она в эту минуту обращается к родителям? Боль их потери когда-то повела нас навстречу друг другу, и в такие мгновения никакая ненависть не могла заставить меня причинить ей боль. Такой маленькой и беззащитной. Ее улыбка сегодня за ужином согрела мое сердце. Я не размышлял, я не запрещал, я просто взял тайм-аут. Мне было тепло около нее. Тепло и правильно.