Эрин взбегает по ступенькам фермерского дома в хорошем настроении. Она поворачивает ключ и кричит:

– Мистер Моррис, это Эрин.

Он всегда просит называть его Блейком, но по некоторым причинам она сопротивляется. Обычно она не сторонница приличий, но с ним это кажется хорошей идеей. Может его военное прошлое, делает формальность для нее правильной. Или, вероятно, что убираясь у него дома, пока он слоняется рядом, все это выглядит очень по–домашнему. Будет так легко промахнуться, позволив ему увидеть, что она к нему чувствует. А затем она будет идиоткой, онемевшей маленькой девочкой, вздыхающей по мужчине, который ей в отцы годится.

Она вытягивает из сумки книгу и идет вверх по лестнице в поисках своего босса, чтобы отдать ее ему. Вероятно, она могла бы положить ее в книжный шкаф, всегда опрятный и организованный так, что она точно знает, куда поставить книгу. По сути, весь его дом сверкает – от узорчатых половиц, до арочных потолков. Отчасти потому, что он привередлив, а отчасти, потому что она делает генеральную уборку дважды в неделю.

Это одна из тех привычек, которая делает ее работодателя нелюдимым, но и как ни странно, милым.

Она может поставить книгу сама, но ей нужен повод с ним заговорить. Вчера на уроке политологии велся настоящий спор по поводу ООН, и она знает, что он это оценит.

Она просовывает голову в его спальню и обнаруживает его там. Дыхание застревает в ее горле, когда она бросает на него взгляд. Он раскинулся на кровати, его кожа все еще влажная после душа, а полотенце сбилось на его талии.

И он мастурбирует. Дерьмо.

Она должна уйти. Это определенно личный момент, а она нарушает его. Она действительно должна повернуться, уйти и совершенно определенно, больше не подглядывать. Вместо этого она остается там, ее глаза прикованы к его обнаженному члену, зажатому в кулаке.

– Боже, детка, – стонет он, закрывая глаза. – Соси его, пожалуйста.

Ее губы приоткрываются в удивлении, потому что она может слышать его через всю комнату. Ее клитор пульсирует от его напряженного голоса, произносящего пошлые слова, и от вида члена, скользящего в его руке.

– Да. Даааа. Так прекрасно. Боже. – Другая его рука перемещается, сжимая яйца. – Вот так, детка. Лижи их. Соси их.

Она широко распахнутыми глазами следит за его лицом, очарованная блеском рубцеватой румяной текстуры, здоровая кожа скривилась в гримасе удовольствия. Его ожоги и грубые черты, возможно, сделали его отталкивающим для некоторых, но она видит только Блейка, с его гениальными идеями и грубоватой добротой.

– Поласкай себя. Да, да. Возьми меня глубже в рот и вставь пальцы в свою киску.

Ее бедра сжимаются, давая ей максимально возможное облегчение. Если бы она пошевелила рукой или ногой, то ей пришлось бы признать, что то, чем она занимается – вуайеризм, а это кажется неправильным. Но она все еще стоит там.

Затем он пораженно стонет ее имя:

– Эрин...

Эрин едва успевает это понять, как он уже кончает себе в руку.

Немного повернувшись, она издает непроизвольный звук, скорее – стон. Тяжелые веки скользят вверх, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на нее. Его глаза расширяются в шоке, даже в ужасе.

Подавленная, она поворачивается и бежит вниз по лестнице. Ее имя полетело вслед за ней по ступенькам, на этот раз без страсти, но она не в состоянии вернуться.

Бросившись на кухню, она борется со смущением быть пойманной в компрометирующем положении. Вернее, она поймала его в компрометирующем положении. Но так как это его дом и она просто убирается в нем, она совершила самую большую ошибку. Ей придется встретиться с ним и извиниться, но сейчас она не может вернуться в его спальню. Ни сейчас, ни возможно, когда–либо еще.

Ее руки ухватываются за каменный край столешницы, потом проходятся по всей поверхности. Уже чистая, как обычно. Она никогда не совершала ничего настолько неловкого. То есть, подсматривать за приватным моментом мужчины? Это низко. И даже хуже то, что она его так сильно уважает. Он ей нравится, а она все разрушила.

Она вытаскивает из шкафа принадлежности для уборки, думая, что может превратить нервную энергию во что–то полезное. Она пришла сюда убираться, а не следить за Блейком и конечно, не быть вуайеристкой.

Блейк слетел по лестнице сразу за ней, одевая свою обычную толстовку. Раньше она восхищалась, как свободно его одежда сидела на его хорошо сложенных плечах и мышцах пресса, но сейчас все, что она в состоянии видеть – это его влажное обнаженное тело. И как если бы она еще не зарекомендовала себя, как трусиху, она отвернулась, будто готовая сбежать.

– Эрин, – говорит он тем низким голосом, который заставляет все внутри сжиматься. – Подожди, пожалуйста.

Она останавливается на полпути и снова поворачивается к нему, желая, чтобы неуместные сексуальные картинки ушли. Его красный член. Тонкие путы оргазма. Черт.

– Мне жаль, что ты это видела, – произносит он. – Не... уходи. Этого больше не повторится. Пожалуйста.

Она никогда не ожидала увидеть его в таком состоянии – практически умоляющего – ни за что, и уж точно не перед горничной, чтобы она продолжила убираться. Она действительно так хорошо пылесосит?

Но нет, сегодняшний день, как никакой другой доказал, что он думает о ней в другом ключе.

Вот почему он держит ее рядом, вот почему он увеличил график уборки и болтает с ней о работе? Должна ли она обижаться? Но обиды нет. Она польщена. И заведена, как черт.

Она бормочет:

– Я не поняла. Вы... Я...

Он закрывает глаза и опускает голову.

– Этому нет никакого оправдания, – говорит он, сглатывая. – Но я не...

Он не договаривает и отворачивается. Часть лица, которой он к ней поворачивается, наиболее травмирована. Этот жест сильнее остальных показывает его страдания, поскольку возможно, он изо всех сил старается скрыть ее.

– Что я могу сделать, чтобы ты не ушла? – спрашивает он.

– Я... Честно говоря, я даже не думала об этом. Я как раз хотела извиниться. За вторжение в вашу личную жизнь. Я не собираюсь уходить.

– Спасибо, – сухо говорит он, либо принимая ее извинения, либо соглашаясь с ней, она не знает. Немного помолчав, он повторяет: – Мне жаль, – и скрывается в своем кабинете.

Она думает, что должна была сказать ему не сожалеть, ведь в конце концов, ничего плохого он не совершил. Но такая поправка может показаться странной. Что она должна была сказать? – "Продолжайте фантазировать обо мне. Я не против?"

Это едва ли это сделает ситуацию менее неловкой.

Кроме того, ей нужно время, чтобы все переварить: то, что она увидела, его действия, свои чувства.

Но она только что обещала не уходить, вне зависимости от хода собственных мыслей.

Она, как обычно убирала его дом, а он старался избегать ее. Она оставила его спальню напоследок, и в результате проигнорировала, как сильно ее трусики увлажнились, когда она застилала его кровать.

* * *

"Слава Богу, она не ушла", – подумал он, скрываясь в кабинете. Он знал, что она приедет с минуты на минуту, а у него не получилось ослабить эрекцию под холодным душем. Ему нужно было позаботиться об этом, прежде чем она приедет. Ей нельзя видеть его неуместное желание. Это все разрушит. Но он просчитался, причем сильно.

Из всех возможных способов потерять ее, этот был самым позорным. Хоть он ей и не обладает, он может видеть ее дважды в неделю, и говорить с ней больше, чем он того заслуживает. И он чертовски благодарен за это. Он предпочитает не анализировать этот жалкий факт.

С его стороны было низко использовать ее работу, чтобы удерживать ее в доме, таким чистым его дом никогда не был, но он не может придумать иного пути держать ее рядом с собой. Кто–то настолько прекрасный и добрый не захочет иметь дело с таким гребаным трусом, как он, но будь он проклят, если достаточно эгоистичен, чтобы так или иначе заставлять ее. Одному Богу известно, что у него нет ни красоты, ни обаяния, ни как свидетельствует произошедшее ранее – разума, чтобы занимать место рядом с ней.