Тамлин запрокинул голову и захохотал. Остальные засмеялись вместе с ним.
Я ушла прежде, чем он смог заметить меня, пробираясь через переполненные залы, пока не оказалась на тусклой пустой лестнице, которая вела в жилое крыло.
Оставшись одна в спальне, я осознала, что не могу вспомнить, когда в последний раз по-настоящему смеялась.
* * *
Потолок надвигался, большие, тупые шипы настолько горячие, что я могла видеть жар, исходящий от них, даже будучи прикованной к полу. Прикованной, потому как я была безграмотной и не могла прочесть загадку, написанную на стене, и Амаранта была бы рада увидеть меня пронзенной насквозь.
Все ближе и ближе. И не было никого, кто спас бы меня от этой ужасной смерти.
Будет больно. Больно и медленно, и я заплачу — может, я даже буду звать мать, которой никогда не было до меня дела. Может, я буду молить её спасти меня…
* * *
Меня начало трясти, когда я села прямо в кровати, борясь с невидимыми цепями.
Я бы пошла в ванную, если бы мои руки и ноги не тряслись так сильно, если бы я могла дышать, дышать, дышать…
Дрожа, я осмотрела спальню. Реально — вот это реально. Те ужасы были ночными кошмарами. Я выбралась; я жива; я в безопасности.
Ночной ветер подул сквозь раскрытые окна, развевая мои волосы и суша холодный пот. Темное небо манило, звезды такие тусклые и крошечные, словно морозные крапинки.
Брон говорил так, словно моё испытание с Червём было спортивным соревнованием. Как будто из-за одного моего промаха меня бы не проглотили целиком и не выплюнули бы мои кости.
Спасительница и шут, по-видимому.
Я доковыляла до открытого окна и полностью распахнула его, отрывая взгляд от звездчатых крапинок во тьме.
Я прислонилась головой к стене, наслаждаясь прохладой камней.
Через несколько часов я выйду замуж. Это будет моим счастливым концом, заслужила я его или нет. Но эта земля, эти люди — у них тоже будет свой счастливый конец. Первые шаги на пути к исцелению. На пути к миру. И тогда все будет хорошо.
Тогда я буду в порядке.
* * *
Я всей душой ненавидела свое свадебное платье.
Оно было чудовищем из тюля, шифона и газовой ткани, так отличавшееся от тех свободных платьев, которые я обычно носила: тугой лиф, сильно подчеркивающий мою грудь вырез, и юбки… Юбки были словно сверкающий шатер, парящий в сладком весеннем воздухе.
Не удивительно, что Тамлин рассмеялся. Даже Элис, когда одевала меня, что-то бормотала под нос, хоть ничего и не сказала вслух. Скорее всего из-за того, что именно Ианта собственноручно выбирала платье, дабы дополнить легенду, которую она сегодня будет возвещать миру.
Я бы могла примириться со всем этим, если бы не пышные рукава-пуфы, которые были настолько большими, что краем глаза я могла видеть, как ярко они блестят. Мне завили волосы, половину уложили наверх, другую оставили распущенными, вплели жемчуг и драгоценности, и лишь Котёл знал, сколько самообладания мне стоило не скривиться в зеркало, перед тем как спуститься по широкой, изогнутой лестнице в главный зал. С каждым шагом мое платье шелестело и шуршало.
За закрытыми дверями внутреннего дворика, где я остановилась, сад был украшен лентами и фонариками кремового, розового и небесно-голубого цвета. Три сотни стульев были установлены в огромном внутреннем дворе, каждый из которых будет занят поданными Тамлина. Под их взглядами я должна буду пройти по главному проходу до кафедры на другом конце, где меня будет ждать Тамлин.
Затем Ианта засвидетельствует и благословит наш союз прямо на заходе солнца, как представительница всех двенадцати Высших Жриц. Она намекнула, что они очень желали присутствовать, но некими уловками, ей удалось от них избавиться. Либо она хотела быть в центре внимания, либо хотела избавить меня от их преследования. Я не могу сказать. Может и то, и другое.
Во рту мгновенно пересохло, когда Элис поправила сверкающий шлейф моего платья в тени дверей, ведущих в сад. Шелк и газовая ткань зашуршали, и я зажала букет в перчатках, чуть не сломав стебли.
Шелковые перчатки по локоть, дабы скрыть татуировки. Ианта лично доставила их в бархатной коробке сегодня утром.
— Не волнуйся, — сказала Элис, её кожа цвета древесной коры приобрела золотисто-медовый оттенок в вечернем свете.
— Я не волнуюсь, — сиплым голосом ответила я.
— Ты ёрзаешь, как мой племянник перед стрижкой.
Она закончила суетиться над моим платьем и прогнала пару служанок, которые пришли пошпионить за мной перед церемонией. Я притворилась, будто бы не видела ни их, ни толпу в лучах солнца, сидевшую впереди во дворе, и играла с невидимой пылинкой на моих юбках.
— Ты чудесно выглядишь, — тихо сказала Элис. Я не была уверена, что наши мысли по поводу платья совпадали, но поверила ей.
— Спасибо.
— Звучишь так, словно идешь на свои похороны.
Я скорчила гримасу. Элис закатила глаза. Она слегка подтолкнула меня к дверям, открывшимся неким бессмертным ветром, впустившим льющуюся музыку. — Все закончится быстрее, чем ты успеешь моргнуть, — пообещала она и толкнула меня навстречу солнечному свету.
Три сотни людей поднялись и повернулись ко мне.
Со времени моего последнего испытания не собиралось так много людей, чтобы посмотреть на меня, оценить меня. Их одеяния были похожи на те, что они носили Под Горой. Их лица расплывались, таяли.
Элис кашлянула в тени дома, и, вспомнив, я начала идти к кафедре.
К Тамлину.
Моё дыхание участилось, и мне потребовались все силы, чтобы продолжать спускаться по лестнице, чтобы удержаться на подкашивающихся ногах. Он был великолепен в золотисто-зеленой тунике, корона из блестящих лавровых листьев сияла на его голове. Он позволил своему вечному свету и красоте сиять ради меня.
Мой взгляд был прикован к нему, к моему Высшему Лорду. Его широко раскрытые глаза заблестели, когда я ступила на мягкую траву, усыпанную белыми лепестками…
И красными.
Словно капли крови на белом, вся дорога была усыпана красными лепестками.
Я подняла взгляд на Тамлина — его плечи расслаблены, голова поднята. Не имеющий никакого понятия, насколько разбитой и темной я ощущала себя внутри. Насколько неподходящим было белое платье, когда мои руки были в такой грязи.
Все думали также. Должны были.
Каждый шаг был слишком быстрым, приближая меня к кафедре и Тамлину. И к Ианте, одетой сегодня в темно-синюю мантию и серебряную корону поверх капюшона.
Как будто я была хорошей — как будто я не убила двух из их рода.
Я была убийцей и лгуньей.
Скопление красных лепестков темнело впереди — так же, как кровь тех молодых Фэ, пролившаяся на мои ноги.
Десять шагов до кафедры, до края брызг красного, и я замедлилась.
А затем остановилась.
Все взгляды были прикованы ко мне, точно так же, как тогда, когда я практически умерла. Зрители моих мучений.
Тамлин широко протянул руку, слегка нахмурив брови. Мое сердце билось быстро, слишком быстро.
Меня вот-вот могло вырвать.
Прямо на те красные лепестки; прямо на траву и ленты, соединяющие кафедру и стулья по бокам от нее.
И между моей кожей и костями что-то билось и стучало, поднималось и давило, струясь по моей крови…
Так много глаз, слишком много, они давили на меня, были свидетелями каждого моего преступления, каждого унижения…
Я не знаю, почему я вообще побеспокоилась надеть перчатки, почему позволила Ианте убедить меня.
Затухающее солнце было слишком жарким, сад слишком огороженным. Из него не сбежать, как и от клятвы, которая свяжет меня с ним навечно, прикует его к моей разбитой и измученной душе. Нечто внутри меня теперь возмущенно бурлило, сотрясая мое тело и рвясь наружу…
Никогда — мне никогда не станет лучше, я никогда не освобожусь от самой себя, от той темницы, в которой провела три месяца.
