Как только я вошла в полумрак лестничного пролёта, от меня начал исходить жар, оставляя лёгкое прохладное ощущение в животе.

Мы флиртовали, а затем… это.

Я любила Тамлина. Любила так сильно, что без тени сомнений разрушила себя ради этого… ради него. Потом так много всего произошло, и сейчас я здесь, и… и я могла бы пойти в тот милый магазинчик вместе с Рисандом.

Я уже почти могу представить, как это будет.

Продавщицы в магазине будут вежливыми, но немного нервничающими и оставят нас наедине, как только Рис присядет на небольшой диванчик в глубине магазина, а я зайду в занавешенную комнату, чтобы примерить красный кружевной комплект белья, на котором я остановила взгляд уже трижды. А затем я выйду, собрав в кулак всю свою храбрость. Рис окинет меня взглядом сверху вниз. Дважды.

И он будет продолжать прожигать меня взглядом, сообщая продавщицам, что магазин уже закрыт, на работу им следует вернуться завтра, а чек мы оставим на прилавке.

Я буду стоять там абсолютно голая, за исключением пары лоскутков красного кружева, пока мы слушаем, как работницы быстро и тихо собираются и уходят.

И он будет смотреть на меня не отрываясь всё это время: на мою грудь, проглядывающую сквозь кружево, на мой плоский живот, который наконец стал выглядеть подтянутым и не заморенным голодом, на изгиб моих бёдер и ног. Затем он снова встретится со мной взглядом и поманит к себе пальцем, прошептав всего два слова:

— Иди сюда.

И я подойду к нему, считая каждый шаг, пока не остановлюсь напротив. Меж его ног.

Его руки скользнут мне на талию, чуть царапая кожу мозолистыми ладонями. И затем он притянет меня еще ближе, и склонится, чтобы поцеловать мой пупок, а его язык…

Я выругалась, впечатавшись в стойку лестницы.

Я моргнула — моргнула, возвращаясь к реальности, и поняла…

Я посмотрела на татуированный глаз на моей ладони и зашипела и вслух, и через саму связь:

— Придурок.

На задворках моего сознания чувственный мужской голос тихо рассмеялся полночным смехом.

Моё лицо горело, и я проклинала Риса за видение, которое он послал мне сквозь мои ментальные щиты. Я укрепила их и вошла в свою комнату. И приняла очень и очень холодную ванну.

* * *

Тем вечером я ужинала вместе с Мор у потрескивающего огня в столовой в городском доме. Рис и все остальные куда-то ушли, и когда Мор наконец спросила, почему я сердито хмурюсь каждый раз при упоминании имени Рисанда, я рассказала ей о видении, которое он мне послал. Она хохотала, пока вино не потекло у нее из её носа. Когда я сердито посмотрела теперь уже на неё, она сказала, что я должна собой гордиться: когда Рис погружается в состояние тягостных раздумий, вытащить его оттуда способно лишь настоящее чудо.

Я пыталась не обращать внимания на лёгкое чувство триумфа — даже когда забиралась в постель.

Несколько часов напролет до поздней ночи мы с Мор просидели на диване в гостиной, болтая обо всех удивительных и ужасных местах, в которых она когда-либо побывала. Примерно после двух часов ночи я уже погружалась в сон в своей кровати, когда внезапно дом застонал.

Как будто кто-то сминал само дерево, дом застонал и задрожал, разноцветные стёкла фонарей в моей комнате зазвенели.

Я резко поднялась в кровати и выглянула в открытое окно. Чистое небо, ничего не…

Ничего кроме тьмы, проникающей в мою комнату из холла.

Я узнала эту тьму. Её частичка жила во мне.

Она просачивалась сквозь трещины в двери, затапливая комнату, словно наводнение. Дом снова содрогнулся.

Я выпрыгнула из кровати, дёрнула дверь — и тьма пронеслась мимо меня на невидимом ветру… Она была полна звёзд, хлопающих крыльев и… боли.

Так много боли, отчаяния, вины и страха.

Я помчалась в холл, ничего не различая в непроглядной тьме. Но между нами была нить связи, и я следовала за ней — туда, где как я знала, была комната Риса. Я неловко нащупала дверную ручку, а затем…

Ещё больше ночи, звёзд и ветра вырвалось наружу. Мои волосы разлетелись и хлестали на ветру, и я подняла руку, прикрывая лицо, и вошла в комнату.

— Рисанд!

Никакого ответа. Но я чувствовала его присутствие — чувствовала эту спасительную нить между нами.

Я следовала за ней, пока мои ноги не ударились о что-то, что наверное было его кроватью.

— Рисанд, — сказала я сквозь шум ветра и тьмы.

Дом трясся, доски пола грохотали под моими ногами. Я провела руками по кровати, нащупывая простыни и одеяло, а потом…

Потом я коснулась твёрдого, подтянутого мужского тела. Но кровать была огромной, и я не могла схватить его.

— Рисанд!

Тьма вихрем кружилась вокруг нас — начало и конец мира.

Я забралась на кровать, стремясь к нему, наощупь определяя, что вот его рука, вот его живот и его плечи. Его кожа была ледяной, когда я схватила его за плечи и прокричала его имя.

И снова никакого ответа. Я скользнула рукой к его шее, губам — чтобы убедиться, что он все еще дышит, что это все не означает, что его сила покидает его тело…

Ледяное дыхание обожгло мою ладонь. Взяв себя в руки, я привстала на коленях и, целясь вслепую, отвесила ему пощёчину.

Мою ладонь обожгло от удара — но он всё ещё не двигался. Я ударила его снова, напирая на связь между нами, крича по ней его имя, будто это был тоннель, колотя по этой стене из чёрного адаманта, окружавшей его разум, и рыча на неё.

Трещина во тьме.

А затем его руки схватили меня, в мгновение ока переворачивая и вжимая меня в матрас с убийственной скоростью и точностью. Рука с когтями была на моем горле.

Я не двигалась.

— Рисанд, — выдохнула я. «Рис», — сказала я через нашу связь, кладя руку на его внутренний щит.

Тьма задрожала.

Я высвободила собственную силу — чёрное к чёрному, успокаивая его тьму, сглаживая резкие границы, всей душой желая, чтобы она успокоилась и расслабилась. Моя тьма пела его тьме колыбельную — песню, которую напевала мне няня, когда мать спихивала меня ей в руки, чтобы уйти заниматься очередной вечеринкой.

— Это был сон, — сказала я. Его рука была такой холодной. — Это просто сон.

Снова тьма приостановилась. Я послала собственную вуаль ночи навстречу ей, в форме рук, усыпанных звёздами-крапинками.

И, на мгновение, чернильная тьма расступилась достаточно, чтобы я увидела лицо Риса надо мной: изможденное, губы бескровные, фиолетовые глаза широко распахнуты и изучают меня.

— Фейра, — сказала я. — Я Фейра.

Его дыхание неровным, прерывистым. Я обхватила запястье его руки, которая держала моё горло. Держала, но не делала больно.

— Ты спал и видел сон.

Я пожелала, чтобы тьма внутри меня вторила моему успокаивающему тону, усыпляя неистовый испуг, нежно и мягко гладя адамантовую стену вокруг его разума.

И внезапно, словно снег, упавший с веток дерева, его тьма растворилась, забирая с собой и мою.

Лунный свет и звуки города наполнили помещение.

Его комната была похожа на мою, с огромной кроватью, скорее всего для того, чтобы было удобно разместить иллирийские крылья. Все в комнате было оформлено комфортно и со вкусом. И он был голым надо мной. Совершенно голым. Я не осмелилась смотреть ниже татуировок на его груди.

— Фейра, — сказал он. Его голос был хриплым, будто он кричал.

— Да, — ответила я.

Он вгляделся в моё лицо — когтистая рука всё ещё лежала на моём горле, и в тот же момент меня отпустил.

Я лежала, глядя на ту часть кровати, где он сейчас согнулся на коленях, потирая руками лицо. Мои предательские глаза всё-таки посмели опуститься ниже его груди, однако мой взгляд задержался на двух одинаковых татуировках на его коленях: возвышающаяся гора с короной из трех звёзд. Прекрасная, но в то же время суровая.

— Тебе приснился кошмар, — сказала я, садясь. В этот момент словно какая-то плотина разверзлась в моей голове, и я взглянула на свою руку, пожелав, чтобы та превратилась в тень. Так и произошло.