Я словно слышу голос моей Наташи.

Ах, Наташа, Наташа! Я пошлю, непременно пошлю тебе эти стихи… И как я могла до сих пор не написать тебе? Не равносильно ли это позорному бегству от холерной эпидемии?

Изумительный кавалер этот граф Броницкий. Вчера, беседуя с ним, я обмолвилась, что любимые мои цветы — белые астры.

— Белые астры, — повторил он, как бы стараясь запомнить. — Белые астры…

Сегодня поутру, выйдя из спальни в будуар, я увидела огромный букет астр и в столь изящной тонкой вазе из самородного хрусталя, что не знала, чем наперед любоваться — цветами или сосудом.

Сегодня сызнова знак внимания со стороны графа. Во время его визита я посетовала, что здесь мало французских книг. Дуэлянт прислал мне три новых французских романа.

Ездила на гору и с двойным чувством приметила — подходит осень. Почему-то всегда грустно глядеть на желтеющие листья. Видно, от того, что знаешь — подойдет и твоя осень. А может статься, уже подошла…

А листья опадают, кружатся на легком ветерке, желтым веселым ковром покрывают землю, шуршат под копытами моей Струны. Еще неделя-другая, потом два дождя с ветром, и деревья оголятся… Все переменится, даже цвет воды. Сейчас она иссиня-розоватая, а будет темной и свинцово-тяжелой. Вот только соснам вечно зеленеть. Они разве чуть-чуть потемнеют.

Зато холода прекратят эпидемию! Вернется Юрий Тимофеевич. Вернется ли? Ведь он не заговоренный, а вокруг него лютая заразная болезнь. Иногда в мыслях вижу его посеревшим, в конвульсиях? Узнать бы о нем. Послать кого? Но кому доверишься? Ежели еще разок съездить самой? Пересуды — на них можно махнуть рукой. Но что подумает Юрий Тимофеевич? Что за набеги! Что за навязчивость! Подожду. Я могу ждать хоть тысячу лет, только бы знать, что он жив и здоров!

Да, чуть не забыла: поручик верен себе. Сегодня — новый сувенир. Ноты. Какие-то новые вальсы. Довольно, впрочем, милые.

Что еще пришлет этот измысливый граф… А ведь я не скажу, что своим вниманием он мне докучает…

Впрочем, к чему мне все это? Разве что на зависть Аврорке. Бедная девочка вся извелась. Ей до сих пор никто не представил графа Броницкого! Не выпадает случай.

Юрий Тимофеевич давно забыт. Сейчас отыскиваются подходы к поручику. Но где они? Разве что брать у господина Броницкого уроки стрельбы! Но Аврора боится взять в руки пистолет… Вот несносное положение!

Граф прислал чудный подарок. Акварель, на которой запечатлен знакомый мне вид. Это тот простор реки и далекий, низкий, поросший кустарником правый берег, на который я часто смотрю с горы. Значит, граф уже изволил выведать мой путь, а мне кажется, что путешествую одна, без посторонних глаз… Увы! Глаз этих в здешних местах немало!..

Однако граф — недурной рисовальщик. Изрядно получилась у него река. Дышит мощью и простором…

А я переписала пушкинские стихи. Написала большое письмо Наташе. Но с кем послать? Довериться почте все равно, что сделать объявление в газете.

Аврорка извелась от зависти и нетерпения.

— Скажи, Юля, — горестно вопрошает она, — что есть в тебе такого? Или тебе какая шептуха приворотное зелье дала?.. Впрочем, будь я мужчиной, сама бы в тебя влюбилась…

Господин Броницкий повел себя с решительностью поединщика. Сегодня в своем будуаре я обнаружила новый букет белых астр, но уже в вазе, окольцованной золотом, с изрядными бриллиантами на ободке. Такие подарки делают не малознакомым дамам, а разве только любовницам. Неужели гвардейский офицер и граф этого не понимает? Я немедля велела горничной отнести вазу поручику, но он, казалось, того и ждал. Тут же прибыл извиниться. Я сделала вид, что слишком рассержена и не велела его принимать. Однако через час, когда я вышла в сад погулять с медведем, поручик встретил меня в боковой аллее.

— О, у вас надежная охрана! — поклонившись, сказал он.

— Если бы она была надежной, — сухо отозвалась я, — в мой садик не проникали бы посторонние.

И бросила на него самый недобрый взгляд. Впрочем, он был рассчитан не только на поручика, но и на медведя. Когда я таким манером смотрела на кого-либо, медведь тотчас начинал рычать и по первому моему знаку готов был на него ринуться. Забавно было посмотреть дуэлянта в этой позиции.

Но, к моему удивлению, Мишка весьма дружелюбно обнюхал графа, а тот погладил его по загривку.

— Я сделал это преступление — проник в ваш сад, — заявил Григорий Львович, — лишь для того, чтобы попросить прощения за проступок предыдущий.

«А чтобы попросить прощения за этот, он проберется прямо в спальню», — подумала я.

И, как бы подтверждая мои мысли, граф заявил:

— Кстати, мое проникновение не должно вас шокировать. Знаете, как проник однажды Григорий Орлов в опочивальню Екатерины Алексеевны, когда она была еще великой княгиней?

— Там, насколько мне известно, были иные отношения… — резко перебила я.

— Нет, тогда он еще даже не был ей представлен, тем не менее…

— Настойчиво прошу вас избавить меня от подобных исторических экскурсов.

Граф извинился.

— Но поймите и мое положение, — снова заговорил он. — Меня насильственно отринули от родных, от товарищей. От жизни, пусть пустоватой, но хоть внешне наполненной привычными хлопотами, наслаждениями. И здесь, в глуши, я нежданно встречаю вас. А ведь вы могли бы заменить мне все…

Голос его был серьезен и искренен, а лицо даже выражало страдание. Но я твердо решила не придавать этому никакого значения. Я уже поступила легконравно, оказав этому светскому баловню вместо официального дружеский прием. Он понял это как повод…

Весьма строго оборвала графа:

— Григорий Львович, не забывайтесь!

Граф сызнова рассыпался в извинениях и комплиментах и сызнова начал жаловаться на горестный поворот в своей судьбе и свое одиночество.

И здесь, не ведаю, случайно или с умыслом, но явилась Аврорка. Я представила прелестнице графа с тайной надеждой, что он не останется равнодушным к ее обаянию, а сама извинилась головной болью и заперлась у себя.

Надежды мои, увы, не сбываются. Аврорка неутомимо преследует графа как прежде Юрия Тимофеевича. Но с тем же успехом. Прелестница выразила недавно желание посмотреть здешний музей. Поручик попросил ее пригласить и меня. Я, конечно, отказалась. Тогда граф сказался больным.

Аврорка заявила, что хотела бы иметь резную шкатулку, которая открывается и запирается с менуэтом. Такая шкатулка есть у супруги архитектора. И хотя я строго-настрого приказала слугам от графа ничего не принимать, утром нежданно шкатулку обнаружила в своем будуаре. К подарку приложена была записка: «От Вашей подруги наслышан, что подобная безделка — предмет мечтаний местных дам. Ради бога, не сердитесь. Ваш покорный и скромнейший слуга, поручик от инфантерии Броницкий».

И отсутствием титула, и этим «от инфантерии» дуэлянт старался подчеркнуть свою скромность и смирение. Тем не менее презент его я немедля отослала обратно.