И я сразу же начала обдумывать, как мне повести себя. Будь это кто-либо из местного светского общества, достаточно заговорить по-французски, чтобы привести его в смущение. Здешние грамотеи обычно знают на этом языке два десятка обиходных слов. Но господин Зарицын знаток языков европейских. Можно бы подать к столу какое-нибудь блюдо, что и бывалый человек не сразу разберет, есть его вилкой или ложкой. Но полузлодея этим тоже не смутишь. Он наверняка как-нибудь найдется. Еще способ — одеться совершенно по-домашнему, выразив тем самым свое пренебрежение. Однако этого почему-то мне не хотелось. Решилась оставить за собой просто сухость тона, а там обстоятельства покажут.

Лекарь прибыл в назначенный час и начал с совершенно непростительной дерзости. Не успел он поздороваться с мужем и поцеловать мне руку, как, словно чуя гостя, явился мой медвежонок и начал его обнюхивать.

Я быстро оттащила зверя, а наш якобинец, нимало не смутясь, заявил:

— Хотя зверь очень забавный, медвежье гостеприимство весьма опасно.

Неслыханно! Этот Зарицын глумился над нами. Двойной смысл его фразы был абсолютно прозрачен.

Муж, однако, не заметил или предпочел не заметить этого. Я же, исполняя свое намеренье, была суха и холодна.

Как только сели за стол, между мужчинами начался незримый поединок. Очевидно, Николай Артемьевич вел подготовку к решительному сражению. Впрочем, оба внешне выказывали добродушие, светскость. И если не быть посвященным в их взаимные отношения, невозможно бы увидеть в застолье самую малую долю противоборства. Хозяин и гость как бы позабыли: один — о своем генеральстве, другой — о скромном своем чине. Оба держали себя ровно и с достоинством. Различие, может быть, только в том и состояло, что генерал говорил громче, чем господин Зарицын.

Беседовали о тягостях горного промысла в Сибири. Юрий Тимофеевич высказал восхищение сделанным в наших первозданных местах умом и дарованиями россиян. Супруг мой был польщен, очевидно, приняв комплимент на свой счет.

Но здесь и обозначилось различие во взглядах. Генерал более, чем обычно, вздернув нос, с неодобрением отозвался о работных людях, теряющих страх и уважение к богу, государю и дворянскому сословию, склонных к вялой праздности и непокорству. Господин Зарицын с улыбкою, но твердо не преминул отметить здесь очевидное противоречие. Волшебное-де превращение алтайских земель в богатейшую кладовую государей российских случилось не без участия работного человека. И для этого потребны не вялая праздность, а неусыпное радение.

В глубине души я понимала, что утверждения гостя нашего справедливы. Хотя сама всего раза два из любопытства проникала в завод, но даже и того, что успела видеть, было с лихвой достаточно. Только с адом, обрисованным великим флорентийцем Дантом, можно сравнить хоромину заводских плавилен. В жаре, духоте, едучем дыму полуголые, сотрясаемые приступами кашля, работные люди хлопочут там возле печей, гнутся под тяжестью шихты, перетаскивают в огромных бадьях жидкий металл. На моих глазах высоченный, обросший седой бородой мужчина рухнул, не найдя сил дойти до бочки с водой. Двое других вынесли мертвое тело, и надсмотрщик, поигрывая плетью, с досадой сказал: «Чего на них? Третий сегодня».

И все ж таки у меня росло раздражение против Зарицына. Для меня было бедой не то, что коллежский секретарь позволял себе не соглашаться с генералом, а скорее то, что он считал его да, конечно, и меня с ним, если он меня вообще брал в расчет и замечал вместе с моею холодностью, безнадежно ограниченными, закосневшими в жестокости, суетности, туповатости. Он явственно усматривал в нас некоторых персон господина Грибоедова.

Спор продолжался, генерал держался своего, к досаде моей, показывая себя не лучшим образом. «Простолюдин, — заявил он, — озабочен более утробою своею».

Тут мне показалось, что полузлодей едва приметно улыбается, видя, как супруг мой поглощает жаренного с яблоками гуся, забывая утереть жирные губы салфеткой.

— Мужик государственных интересов не понимает и за все дарованное ему высочайшей милостью государей наших благодарен не стал. Разве не должен он благодарить за такую царскую милость, как гульная неделя? Работный человек у нас наделен неделею отдыха. Где еще сыщете вы столь благословенное существование?!

Гость согласился. Но могу дать клятву, что самое согласие этого наглеца было не то хитрым маневром, не то плохо скрытой насмешкой.

— Да, — говорил Юрий Тимофеевич, — народ наш еще темен, необразован. Кровавая война хотя и способствовала его развитию, но не могла служить смягчению нравов. Однако хочется верить, ваше превосходительство, что просвещенное и гуманное ваше правление сделает его иным.

Его превосходительство, к досаде моей, и теперь иронии не приметил, а принял эти слова за чистую монету и самодовольно заявил:

— Один разве управишься, разве совладаешь со всем. Мудрость народная гласит: один в поле не воин. — Николай Артемьевич по своему обычаю поднял кверху указательный палец. — Надобно дворянству — главному в государстве сословию — хватко держаться друг друга. Хватко, — повторил муж, видимо, понравившееся ему слово. И наклонился через стол к господину Зарицыну. — Посему, государь, не обессудьте, без чинов, но даже с высоты лет своих могу вам сказать, в удивление меня приводит, что вы, высокородный дворянин, не желаете помочь нам…

Николай Артемьевич не договорил. Еще ранее услышала я в людской не то чтобы шум, но какое-то постороннее шевеление. И хотела было позвонить в колокольчик, вызвать слугу, но внезапно со словами: «Разрешите, ваше превосходительство!» влетел рослый, стройный, словно по мерке выточенный, армейский подпоручик.

Все не только в городе нашем, но и в округе знали, что генерал не терпит, когда прерывают его обед. Слугам в этот час настрого было приказано ни о ком не докладывать. Николай Артемьевич понял — произошло нечто отменное и, прервав поручика, приносящего извинения за вторжение, нетерпеливо бросил:

— Что стряслось? Докладывай!

— Нападение на таежный форпост, ваше превосходительство, — отчеканил поручик.

— Как нападение? Кем учинено?

— Разбойною ватагою, ваше превосходительство.

— Н-да, — только и промолвил Николай Артемьевич и при этом так глянул на господина Зарицына, точно желал подчеркнуть его вину в этой нечаянности.

Но господин Зарицын оставался невозмутим.

— Что же там? — спросил генерал.

— Люди душегубами перебиты, а имущество разграблено, — все так же бойко докладывал молодой офицер. Голос его вразрез с горестными событиями звучал победно. Служака находился на седьмом небе: шутка ли, докладывает самому генералу.

Даже Николаю Артемьевичу это не понравилось.

— А где обретается господин подполковник? — неприветливо бросил он.

— Их высокоблагородие пребывает за рекой, на стрельбище.

Генерал искоса недоверчиво посмотрел на подпоручика. Взгляд его означал: «Знаем мы эти стрельбища, поди уток стреляет либо рыбу удит». Сказал иное:

— Все учитесь, обучаетесь. А тут под носом… Но что все ж таки там?

— На учениях, ваше превосходительство? — пожирая преданными глазами высокое начальство, спросил офицер.

— Да на кой дьявол мне ваши учения. — Супруг не только не извинился, но не посмотрел в мою сторону. — На форпосте? — снова вопросил он.

— Как уже докладывал, форпост разгромлен. Люди перебиты, — чеканил поручик.

— Все?

— Так точно, все.

— Откуда известно?

Офицер замялся.

— Эстафета откуда?

— Виноват, ваше превосходительство. Остался в живых солдат, каковой и прибег.

— Один?

— Никак нет. Двое.

Николай Артемьевич собрался было возмутиться этим дуботолком, но только брюзгливо поморщился.

— Где солдаты?

— В прихожей, ваше превосходительство. Прикажете позвать?

— Куда позвать? — генерал смерил взглядом подпоручика. — Нет уж, вполне достаточно. Извините, — бросил он нам и вышел из столовой. Подпоручик повернулся налево кругом и последовал за ним.